Когда веленью чувств готовы мы поддаться

Маркиз де Лавальер трясся в карете, превозмогая боль. Но, по счастью, его долгое путешествие подходило к концу. Две недели ушло на то, чтобы добраться из Голландии до столицы Франции. Точнее, Лавальер держал путь не в Париж, а в Сен-Клу. Король запретил ему показываться там, где может Лавальера случайно увидеть, но это означило лишь то, что Версаль для него закрыт. Невелика потеря. С кем в Версале ему говорить? Жена нос от него воротит, придворные лизоблюды тоже. Все добрые приятели Лавальера были либо на войне, либо в Сен-Клу. Он и сам предпочёл бы остаться в Голландии, надеясь, что подвиг, благодаря которому король простит его, всё ещё впереди. Но герцог (а теперь и маршал) де Люксембург настоял, чтобы Лавальер вернулся во Францию. - Жан, вы нуждаетесь в операции, - говорил Люксембург, протирая лицо маркиза влажной тряпицей. У Лавальера снова поднялась температура и начались боли. Болезнь его была сущим проклятием. У него образовался свищ заднего прохода, терзая его сверх всякой меры. Лавальер не мог ходить по нужде, трахаться и ездить верхом. Никакого толка от него Люксембургу не было. - Тогда я застряну в Бурбонне надолго, - сдерживая стон, пробормотал Лавальер. Он чуть с ума не сошёл в этой сонной и скучной провинции, куда его сослали губернатором. Дозволение отправиться на войну было подобно просвету среди туч. Даже риск погибнуть виделся Лавальеру куда более заманчивым, чем дни, похожие друг на друга, словно близнецы. Король сердился на него из-за сущего пустяка. Лавальер приходился родным братом Луизе де Лавальер. Когда она была задвинута в тень маркизой де Монтеспан, Лавальер тоже утратил королевское расположение. Луиза пыталась сбежать в монастырь – там проще забыться. Но её всегда возвращали назад, ибо король желал, чтобы надоевшая любовница до конца отыграла роль ширмы, отвлекая внимание от Монтеспан. В этом году ей наконец повезло. Она поступила в монастырь кармелиток и теперь носила имя сестры Луизы от Милосердия. Но Лавальер предпочёл бы остаться при дворе или хотя бы в Париже. Его мнение, однако, никого не интересовало. Из Бурбонне Лавальер не имел права уезжать без разрешения. А когда получал его, каждый раз оно было с оговоркой: королю на глаза не показываться. Поэтому Лавальер мечтал о военном подвиге. Но если у тебя в заднице сгусток боли, в своих возможностях ты ограничен. Только и можешь что валяться на влажных от пота простынях и стонать. Конечно, операция могла бы стать выходом, но Лавальер хотел обойтись мазями и травяными примочками. Ему надо было встать на ноги как можно скорее. Люксембург не одобрял такого равнодушного отношения к здоровью. Однажды они почти поссорились из-за этого. В лагерь офицеры забавы ради притащили женщину, которая умела читать по руке. Взглянув на ладонь Лавальера, гадалка замялась и попыталась отделаться общими фразами. Но Люксембург настоял, чтобы она сказала правду. Тогда гадалка нехотя (ведь дурные предсказания не приносят денег) призналась, что очень уж коротка у Лавальера линия жизни. Маркиз только фыркнул, а вот Люксембург отнёсся к услышанному серьёзно. - Вы уезжаете и точка, - заявил он тем же днём. – Если не подчинитесь, я напишу королю, что вы не в состоянии воевать. Обида жгла Лавальера весь вечер, а ночью он разрыдался в подушку. Люксембург услышал это, потому что читал в его палатке. - Не будьте ребёнком, Жан, - сказал он, отвлекаясь от письма. – Неужто вы не понимаете, что запущенная болезнь хуже, чем болезнь на ранней стадии? - У меня нет денег, чтобы заплатить хирургу, - всхлипнул Лавальер. Повисло недолгое молчание. Затем Люксембург вздохнул. - Я дам вам некоторую сумму, - решил он, поборов свою скупость. Лавальер знал, как нелегко герцогу расставаться с деньгами. Если он готов пойти на это, значит, любовник ему в самом деле очень дорог - дороже золота. - Спасибо, Франсуа, - выдавил Лавальер, понимая, что от поездки во Францию не отвертеться. Сейчас Лавальер вспоминал эту сцену не без чувства вины. Потому что он решил потратить деньги Люксембурга на модный костюм. Он так давно не покупал обновок! Вечная нужда заставляла брать в долг, чтобы погасить другие долги. Лавальер не умел экономить и разумно подходить к тратам. Он покупал всё, что ему нравилось. Стремился скрасить скучную жизнь в Бурбонне шикарными вещами и удовольствиями. Жена его за это ненавидела, сестра отчитывала в письмах. Но Лавальер не мог изменить свою натуру. Поэтому надеялся, что на свищ подействуют легкие средства. Мази всяко дешевле, чем хирургическое вмешательство. К тому же есть шанс, что платить и вовсе не придётся. Люксембург дал Лавальеру не только денег, но и письмо к Месье – тому было интересно, как обстоят дела в Голландии. Хороший повод, чтобы заглянуть в Сен-Клу. Месье капризный, но при этом добрый. Узнав, как Лавальер страдает, он наверняка предложит показаться придворным врачам. Тем более что у Лавальера в рукаве полно козырей в виде интересных историей из военной жизни. Месье непременно захочет их послушать. И Вильгельм Оранский его занимает. Как удачно, что Лавальер знает самые свежие сплетни. Чего только не говорили о Вильгельме в лагере французов. Пока Лавальер думал об этом, показался Сен-Клу. Маркиз высунулся из окна, наслаждаясь открывшимся зрелищем. Богатые кареты, разодетые всадники на дороге – придворная жизнь кипит. Можно представить, что ты её часть, если забыть на минуту о действительности. Когда-то Лавальер воспринимал как должное жизнь при дворе и то, что он приближен к Месье. Не мог вообразить, что может быть иначе. Хотя забавно это. Если бы не внезапная влюблённость короля в Луизу, Лавальер на такую высоту не сумел бы взобраться сам. Был бы незаметным дворянином на службе у Маргариты Лотарингской, как и его отчим. А после смерти той… Кто знает. У Лавальера не хватало воображения, чтобы придумать себе другую судьбу. Он медленно выбрался из кареты, когда та остановилась и пошёл ко входу во дворец. - Лавальер! – воскликнул Месье, распахивая чёрные глаза, когда маркиз предстал перед ним. – Вы, случаем, не ранены? Ни кровинки в лице! - Ранен, но не в том смысле, в каком мне бы хотелось, ваше высочество, - ответил Лавальер, стараясь держаться непринуждённо, как настоящий придворный. Он радовался, что принц принял его в кабинете. Это давало возможность говорить откровенно. - Что случилось? – Месье подался вперёд, готовый слушать и сочувствовать. И Лавальер всё ему рассказал. Особенно упирая на то, как страдает от неспособности получать удовольствие, отдаваясь, чтобы принц мог примерить беду на себя. - Эспри вас осмотрит, - заявил впечатлённый Месье. – Он лучше других знает, как лечить раны… в том месте. Месье опустил ресницы и покраснел, заставляя Лавальера гадать, о каких ранах шла речь и о том, как они были получены. Необузданность шевалье де Лоррена? Забавы с определённого толка игрушками? Или просто геморрой? - Наверняка вам хочется отдохнуть, - Месье легко поднялся и шагнул к маркизу. – Вытянуться на чистых простынях, уснуть в тишине, а не под свист пушечных ядер... Лавальер пожал протянутые к нему руки, а затем поцеловал каждую. - Ваше высочество, давно я не был так счастлив, - искренне сказал он и добавил: - Наверное, с тех пор как покинул вас. В глазах маркиза защипало и он заморгал. Беззаботное прошлое во всей красе встало перед ним. - Ах, бедняжка, - Месье явно был растроган. – Мой брат страшно жесток к вам. Даже говорить о вас запретил. Непонятная злопамятность... Ну, ступайте… Встретимся за ужином. Лавальер низко поклонился, поморщившись от ощущения, будто ему в зад засунули раскалённую кочергу, и вышел из кабинета. Его тотчас окружили знакомые кавалеры. Эффиа, Марсийяк, Беврон, Фуа, Марсан и Нантуйе. Поодаль стоял Волон, которого все звали Морелем. Он имел весьма приятную наружность и приветливо улыбался. Лавальер лично его не знал, но, конечно, много о нём слышал. В основном дурное, если не сказать хуже, но Лавальер к чужим недостаткам относился легко. Ведь своих у него было немерено. Ещё дальше статуей замер очень красивый темноволосый юноша. Наверняка шевалье де Шатийон, о котором тоже много сплетен ходило. В основном о его соперничестве с Лорреном. Шатийон глядел букой и делал вид, что ему персона Лавальера неинтересна. Он вообще давал понять, что дружба никого из присутствующих ему не нужна. Плохая позиция для придворного. Ну и чёрт с ним. - Сколько лет, сколько зим! – воскликнул маркиз де Марсийяк. В его синих глазах плескалась радость. Когда-то он был в числе самых красивых кавалеров двора, но в начале войны с Голландией получил шрам, изуродовавший его лицо. Но Лавальер почти не замечал этот ужасный шрам. Он видел юношу, каким Марсийяк был когда-то. - Как вы? Как ваш отец? – спросил Лавальер. Прежде вопросами о герцоге де Ларошфуко Марсийяка дразнили, потому что он слыл папенькиным сынком, но сейчас Лавальер спрашивал от чистого сердца. - Я – отлично, - ответил Марсийяк. – А отец… Отбивается как может от болезней. На его лицо набежала тень, но задержалась лишь на пару мгновений. - А вы-то как? – граф де Фуа крепко сжал плечо Лавальера. - Вам наконец даровали свободу передвижений? – спросил Эффиа. Лавальер встретился с ним взглядом и, слабо улыбнувшись, покачал головой. - В Бурбонне я скучал отчаянно, в Голландии воспрянул духом, - ответил он. – Но неприятность пришла, откуда я не ждал. Из ануса, господа. Я вернулся, чтобы лечиться. О свободе передвижений, увы, речи не идёт. Во всех смыслах… Кавалеры захохотали. Затем последовали слова поддержки, разбавленные шутками. Но когда в комнату вошёл шевалье де Лоррен, все умолкли. Не потому, что шевалье не любили или очень уж боялись. Просто ещё не знали, в каком он сегодня настроении. Если в хорошем, то разделит общее веселье. Если в плохом, его лучше не трогать. - А! – сказал шевалье, глядя на Лавальера. – Гость из прошлого. Как поживаете? - Разные мои части тела поживают по-разному, сударь, - шутливо вздохнул Лавальер. Шевалье хохотнул. Но ему явно были неинтересны подробности, поэтому, не задерживаясь, он прошагал в кабинет Месье. Лавальер около двух часов отвечал на вопросы. Поначалу ему казалось, что всеобщее внимание и дружеское участие почти исцелили его. Таким бодрым он себя давно не чувствовал. Но в итоге боли усилились и не получалось их игнорировать. Зарождаясь в анусе, они разливались по всему телу. Марсийяк и Фуа отвели Лавальера в приготовленную для него комнату. Друзья придерживали маркиза под руки и шли очень медленно, чтобы не причинить ему лишних страданий. Лавальер умирал от стыда. Он ещё так молод, а производит впечатление развалины! И ладно бы всё дело было в ранении, полученном на войне. Такого не стыдятся. Но свищ! Насмешка судьбы, не иначе. Перина нежно приняла тело Лавальера. Он почти ничего не ощутил, когда лёг. На войне спать приходилось на походной койке – и это в лучшем случае. Комфорт стал казаться бабкиными сказками. Мечты сводились к тому, чтобы ночевать в тепле и сухости. - Рай, - прошептал Лавальер и закрыл глаза. Он уже дремал, когда к нему постучался господин Эспри. - Сударь, - сказал Эспри, - меня прислал Месье. Что вас беспокоит? - Проклятый свищ, - ответил Лавальер, принимая сидячее положение и морщась при каждом движении. Ещё более сложной оказалась задача стянуть штаны. Эспри внимательно наблюдал за реакциями маркиза. Ведь и по ним можно судить о том, насколько тяжело протекает болезнь. Вокруг анального отверстия Лавальера Эспри нащупал уплотнение. Когда он засунул палец внутрь, маркиз вскрикнул от неожиданности, боли и возмущения. А ещё он залился краской, как могут только блондины: стал похожим на спелый помидор. Но Эспри его лица не видел, внимание врача было сосредоточено на заде. - Бывают ли у вас гнойные выделения, сударь? – спросил он, вытирая палец о платок. - Иногда, - прошептал Лавальер, натягивая штаны. - Моё мнение таково: вам нужна операция, - заявил Эспри. - В разгаре война, я всё пропущу! - запротестовал Лавальер. – Просто сделайте боль переносимой. Чтобы я мог ездить верхом. Из скромности он не добавил: "И чтобы я мог трахаться". Но Эспри угадал его мысли и закатил глаза. - Регулярные травяные компрессы снимут боль и раздражение, - пробурчал он. – Мази уберут отёчность. Я напишу указания для ваших слуг. Однако вы должны помнить, что это не решение проблемы, сударь. Просто попытка выиграть время. - Разумеется, - кивнул Лавальер с серьёзным видом. В душе он надеялся, что сумеет годы обходиться без операции. Когда Эспри ушёл, Лавальер снова погрузился в дремоту, а потом и в сон. Ему снилось, как он танцует на балу, лёгкий и гибкий. Его костюм сшит по последней моде и украшен драгоценными камнями. На него все смотрят, в том числе и Люксембург. В глазах герцога легко угадываются любовь и восхищение. Лавальер отвечает ему улыбкой. Он счастлив, что все горести и неудачи остались позади. Он прощён и снова вращается при дворе. Когда Лавальер проснулся и понял, что это был только сон, не слишком расстроился. Впереди долгая жизнь. Ему всего тридцать три. Когда-нибудь явь уподобится сну. Он этого дождётся.*