потемки наших сознаний

Реборн остановился у закрытой двери небольшого каменного дома, не решаясь взяться за дверной молоток. Собравшись с силами, он уже поднял руку, когда от порыва ветра дверь приоткрылась — она оказалась незапертой. Тихо скрипнули петли, и Реборн аккуратно вошел в дом. В холле царил полумрак, создаваемый плотными шторами на окнах. — Не стоит топтаться в дверях, – низкий голос эхом пронесся по пустому дому, – тем более в собственном доме. Реборн, переборов тихую панику тела, направился в зал, откуда прозвучала фраза. Проходя по коридору, мужчина то и дело вспоминал моменты из прошлого. Его давно прошедшие года молодости, отрочества и детства. За все годы здесь будто ничего не изменилось, но в то же время место казалось чужим. Пугающее чувство ностальгии захватило его разум, заставляя останавливаться и рассматривать старые картины, мебель, предметы быта. Погрузившись в воспоминания, Реборн не заметил, как оказался в зале, который когда-то был столовой. Крепкий стол из цельной древесины, за которым когда-то собиралась большая семья, стоял у стены, нагруженный стульями и покрытый толстым слоем пыли. Серванты, раньше заставленные посудой, за мутными стеклами зияли пустыми полками. Среди сумрака полупустой комнаты выделялся стоящий по центру стул, освещаемый, словно прожектором, полосой света, пробивающейся из-за плотных гардин. — Так и будешь стоять столбом? Тсунаёши появился будто бы из ниоткуда, оказываясь в поле зрения Реборна сбоку. Он уверенным шагом прошел к стулу и сел. Реборну было странно видеть себя напротив, такого надменного, высокомерного — такого, какого он наблюдал каждый день в зеркале, такого привычного. Тсунаёши надменно поднял подбородок, отчего тело аркобалено передёрнуло. — Реборн, будь так добр, активируй пламя. Я хочу убедиться, что ты ничего не сотворил с моим телом. Аркобалено уже было послал импульс для вспышки, но замер в нерешительности, вспоминая предыдущую болезненную попытку. — Ты тоже, потрудись, глупый ученик, продемонстрировать, – голос киллера дрогнул, выдавая нервозность. Тсунаёши встал, начиная медленно приближаться, на ходу расстегивая классический пиджак и ослабляя галстук. Приблизившись практически вплотную, Тсуна расстегнул несколько первых пуговиц оранжевой рубашки, оголяя ключицы и ярёмную впадину. Реборн шумно сглотнул. Тело реагировало неоднозначно. — Что же именно ты хочешь увидеть? – горячее дыхание опалило ухо, посылая по телу волну приятной дрожи. Реборну стало мерзко от ударившего в нос аромата дорогого парфюма. Переборов порыв прижаться к собственному взрослому телу, аркобалено вспыхнул небесным пламенем, рывком перемещаясь за спину Тсунаёши. — Хах, – усмехнулся Савада, наблюдая, как аркобалено согнулся от леденящей боли, тут же деактивируя пламя, и упал на колени. — Чувствуешь это, Реборн? – Савада ненавистно смотрел в глаза когда-то принадлежавшему ему телу. — Эту боль, словно тысяча игл одновременно впиваются в твою голову, глаза, уши, лоб, губы – он наклонился к Реборну, проводя тыльной стороной ладони по лицу. — Отвратительно. Реборн не мог пошевелиться, продолжая сидеть на коленях, словно застыл в пространстве. Тело снова отказывалось повиноваться разуму. — Небесное пламя и дар, и проклятье, – Тсуна зарылся в густые волосы подросткового тела. — Дает невероятную силу и выжигает все лишнее из крови, будь то яды или, к примеру, психотропные препараты. Пальцы, до этого нежно зарывающиеся в вихры, резко схватили локоны почти у самых концов, запрокидывая голову, причиняя боль до рези в переполненных агонией глазах. Из горла аркобалено вырвался тихий скулёж. Савада усмехнулся. — Знаешь, что я сейчас чувствую твоим телом? Знаешь, что я сейчас хочу сделать, а, Реборн? Я хочу тебе отомстить... Я хочу тебя у-ни-что-жить. Я покажу тебе, что чувствовал я, проклятый ты урод... Реборн... – Тсунаеши медленно расстегивал рубашку своего прошлого подросткового тела. - И не стыдно тебе быть таким мерзким, тощим и слабым? В голосе Тсуны скользил металл. — Ты, бездарный учитель, ничего не делал все это время... Подросток в теле взрослого отвесил звонкую пощечину взрослому в теле подростка. — Не смей... – выдавил из себя Реборн, но физическая реакция покалеченного мозга брала свое. – Хвати-и-ит... Слезы, горькие и горячие, текли сами собой. Рот Реборна раскрылся в беззвучных рыданиях. Тсуна давно разучился рыдать вслух. Мимика совершенно не подчинялась, и на тощую грудь капала слюна. — Хватит... — Какой же ты жалкий... Как же мне хочется тебя сломать. Сломать и собрать заново, Реборн... Тсуна пнул его ботинком в грудь, и Реборн упал на бок. Чуждое ему тело будто парализовало, и он мог только судорожно дышать – слезы уже закончились. Глаза болели, а мышцы лица уже сводило от долгого напряжения. Тсуна еще раз пнул Реборна в бок острым носком ботинка. — Ты... Жалкое... Недоразумение... Еще один пинок. — Как же я, блядь, хочу тебя убить... Еще раз. — Разбить твою пустую черепушку твоими же кулаками... Реборн как будто впал в кататонию. Тсуна встал рядом с ним на одно колено и развернул его лицо к себе. Ватное тело не сопротивлялось, и Реборн даже не всхлипнул от сильного удара в нос. Кровь медленно потекла на пол, впитываясь в старый паркет. — Маленькое убогое дерьмо... Тсуна на самом деле даже не знал, какие его чувства настоящие. В груди огнем горели жалость и сожаление. Он хотел обнять прошлого себя, нежно гладить по голове, целовать бледные щеки... Но чужое тело было способно только причинять боль. — Я чувствую, ты хочешь спросить: «Тсуна, почему ты мне ничего не сказал?» — Но ведь ты и сам прекрасно знаешь ответ на этот вопрос. Реборн, сам того не понимая, смотрел невидящим взглядом Тсунаёши прямо в глаза. Савада хотел сказать что-то ещё, но его прервал оглушительный, резонирующий от пустых стен кашель Реборна, начавшего задыхаться от крови, стекавшей по носоглотке. — Убожество. Тсуна поднялся и отошел к окну. Чиркнула зажигалка, и по комнате разнесся сладкий запах вишневого табака – старые привычки дали о себе знать. — Знаешь... Я чувствую себя самым жалким существом на свете. Мне, блядь, больно. Я восхищался тобой, Реборн, боялся тебя, но любил – странной, бесполезной любовью. И меня разрывало на части при каждой нашей встрече. Я так хотел, чтобы твое проклятье исчезло. Но ничего не получится. Ничего не выйдет, глупый ты учитель. Тсуна сел на пол и прислонился спиной к стене. Глаза жгло, в горле стоял болезненный ком, и он не мог больше сдерживаться. Он разрыдался как самый несчастный ребенок в мире. Реборн не хотел видеть свои слезы. Он лежал на полу, хватая воздух ртом, будто рыба, выброшенная на сушу. Неимоверная тяжесть впечатывала в пол, воздух превратился в густую, тяжелую болотную трясину. Но Реборн протянул чужую, тонкую, не свою руку своему несчастному ученику. И ученик протянул руку в ответ.