Ледяной осколок в сердце

      Время шло. Миновал сентябрь, прошёл октябрь, наступил ноябрь, приближался декабрь, а с ним и Новый Год. Гела учился в институте, общался с сокурсниками и радовался жизни. Казалось, что так всё и будет. Настя больше не грустила, и Циклаури про себя подумал:       «Может, это была просто осенняя грусть. Не знаю. Может, распрощалась с лучшей подругой или любимым человеком. Всё может быть».       Гела в очередной раз выходил из института, собрался в сторону проспекта Курако, и заметил, что староста их группы медленно бредёт по холодной улице до трамвайной остановки. Кутаясь в тёплую куртку, которая не очень хорошо грела, Циклаури последовал за ней, чувствуя, что случится что-то плохое. Настя шла и шла к месту ожидания трамвая. Мимо пронеслись «Жигули», и Ожиганова попала бы под машину, если бы Гела не схватил её за руку.       — Осторожнее, — сказал Циклаури, держа старосту за руку.       — Спасибо, — слабо улыбнулась Настя.       — Что-то случилось?       — Ничего страшного. Всё хорошо.       Циклаури вместе с Ожигановой перешёл дорогу. Молодые люди вдвоём ждали нужный трамвай, и наконец-то подъехал белый вагон с большой красной поперечной полосой. Остановившись, трамвай открыл раздвижную дверь, словно приглашая пассажиров.       — Давай, я тебя провожу, — предложил Гела.       — Хорошо.       Зайдя в тёплый вагон, молодые люди схватились за поручни. Циклаури вспоминал, как дядя Джамал возил его и всю его семью по новому для них городу. Вспоминал, как смотрел на улицы Центрального Района, Дальнего и Ближнего Куйбышева, Старокузнецка, Запсиба, Ильинки, Новобайдаевки и Абашева. Новокузнецк казался Геле таким старым, но таким интересным.       Вспоминая «экскурсии», Циклаури не заметил, как очутился в «Сквере борцов Революции». Гела и Настя вышли из трамвая и направились к началу улицы, названной в честь русского революционера, главы организации рабочих в Российской Империи. Идя по улицам, Ожиганова отправилась в большой кирпичный дом, и Циклаури последовал за ней.       Молодые люди зашли в подъезд. Добравшись до нужной квартиры, Настя только начала открывать дверь, и из соседней квартиры вышла Милена. Рассмотрев спутника бывшей подруги, Шиманская зло усмехнулась:       — Что, Настенька, нового мальчика нашла? Ещё и чурку. Интересно, он в курсе, что ты спала с разными парнями и ещё аборт сделала?       Ожиганова не слушала, что говорила соседка. Циклаури ответил на выпады незнакомой ему девицы:       — Даже если всё это правда, что это меняет? Девушка, ты лучше своей жизнью займись и не лезь в соседскую.       Милена не смогла ничего ответить, поэтому фыркнула и отвернулась. Настя открыла дверь и пригласила молодого человека:       — Заходи. Хочешь чай?       Зайдя в квартиру, молодые люди сняли верхнюю одежду и обувь. Гела прошёл на кухню. Настя поставила чайник на плиту и ждала, когда закипит. Циклаури думал над словами соседки, но не решался задать вопрос. Ожиганова опередила его:       — Это правда, Гел. Это правда. Я знаю, что у вас секс до брака — это позор. Но не надо меня судить. Это был мой грех, и я уже несу своё наказание за него.       Юноша вспомнил, что говорила ему мать. Однажды, ещё в школьные времена, он очень плохо отозвался о своём однокласснике:       — От Отара Бельчиашвили постоянно воняет потом. Он, наверное, не моется, поэтому так воняет. Мы его уже прозвали «вонючка лесная».       — Гело, ты не знаешь, почему от него воняет. Я понимаю, что тебе неприятно. Может, от него воняет не потому, что он не моется, а потому, что у него кожная болезнь или просто от природы. Не осуждай человека, не зная о нём ничего.       Услышав эти слова от матери, Гела запомнил их на всю жизнь. Прокрутив воспоминания в голове, юноша поспешил успокоить Настю и сказал:       — Ничего страшного. Я всё прекрасно понимаю. Мы все неидеальны. Найдётся и у меня косяк, за который могут осудить.       Тяжело вздохнув, Ожиганова сняла с плиты закипевший чайник, заварила чёрный чай, положила конфеты, вафли и печенье. Разлив чай по чашкам, Настя села перед Гелой и начала говорить:       — Знаешь, мне просто некому об этом сказать. Если я кому-то скажу, то только услышу, что шалава. Надеюсь, ты мне это не скажешь. У меня был молодой человек, но он у меня был один. Кроме него у меня больше никого не было. Познакомились мы с ним давно. Он учился в десятом классе, а я в девятом. Андрей мне сразу понравился. Он дарил мне цветы. Мы с ним встречались, бродили по скверу, ходили в кино и на танцы. За эти два года мы столько всего пережили.       Настя вспоминала все приятные моменты, проведённые с Андреем, и лёгкая улыбка коснулась её губ. Она с Уколовым шла по солнечному скверу. Она с Уколовым танцевала под песни диско-группы Boney M. Она с Уколовым сидела в кафе и ела пломбир.       — Ты так была счастлива, что улыбаешься... — вставил Циклаури и задал вопрос: — А что же тогда случилось?       — Я всё узнала на выпускном... — ответила Настя, едя печенье. — Андрей параллельно встречался с Миленой Шиманской, соседкой. Той, которая только что сказала тебе про меня. Раньше мы с Миленой дружили. Дружили с самого детского сада.       Ожиганова вновь вспоминала. Вспоминала, как они с Миленой катались на горке, играли в садике в куклы и в «Дочки-матери». Как они сидели за одной партой и вместе делали домашние задания. Девушка прокручивала воспоминания о бывшем возлюбленном и о подруге, ставшей ей злейшим врагом. Настя не хотела оживлять это в памяти, но она вновь и вновь показывала эти сюжеты из прошлого.       Выпускной вечер. Настя, одетая в синее платье и белые босоножки, заметила среди гостей Андрея Уколова. Во время начала медленного вальса высокий, подтянутый юноша с голубыми глазами и бакенбардами, поправив свою белую рубашку, вышел в зал. Ожиганова ждала, что он пригласит её, но Андрей подошёл к Милене, пришедшей на этот важный для выпускника школы день в свободном сиреневом платье и чёрных туфлях, и пригласил её на танец. Ничего не понимая, Настя подошла к ним и задала вопрос:       — Андрей, Милен, что происходит?       — Насть, я тебе всё объясню... — Уколов отпустил Миленину руку и продолжил оправдываться: — Понимаешь, я параллельно встречался с Миленой. Вы мне обе нравились, но я захотел быть с Миленой. Она симпатичнее.       — То есть... Ты намекаешь, что я страшная, да? — Ожиганова ударила предавшего её парня по щеке и в слезах выбежала из школы.       Настя бежала по улице, плача и не понимая, что только что произошло, и добралась до своего дома. Её мама, Ирина Леонидовна, спросила:       — Чё случилось? Чё ты ревёшь?       — Меня Андрей предал. Он встречался и со мной, и с Миленой.       — Надо об учёбе думать, а не о мальчиках! — отрезала её мама. — И потом — от них только проблемы.       Настя долго была обижена на Андрея и на Милену. После случившегося девушка демонстративно не замечала Шиманскую, а та в свою очередь говорила гадости бывшей подруге, пытаясь её задеть и побольнее уколоть. Вскоре Настя почувствовала тошноту. Когда Ирина Леонидовна заметила, что дочь часто бегает в туалет, отправилась с ней к доктору. На приёме гинеколог огорошила её заявлением, сказанным с едким сарказмом:       — Поздравляю! Ты беременна!       Ожиганова не хотела этого ребёнка. Во-первых, это было дитя от человека, который её предал, которого она любила и ненавидела. Во-вторых, это был плод её позора, ставивший на ней клеймо «шалава». В-третьих, она не понимала, что делать с крохой, сможет ли она воспитать из него достойного человека. В-четвёртых, она хотела поступить в институт, а дети не входили в её планы, поэтому без лишних раздумий Настя сказала:       — Запишите меня на аборт.       Операция прошла быстро, но болезненно. Ожиганова не считала, что совершила убийство — для неё это было просто решение надвигающихся проблем. Но позже узнала, что больше не сможет стать матерью.       — Насть, ты плачешь? — отвлёк её от воспоминаний Гела.       — Гел, я встретила Андрея на выпускном. Он вышел и танцевал с Миленой. Я пошла к ним разбираться, и он сказал, что с нами обеими встречался параллельно. Выбрал Милену, потому что я страшная. Я оттуда убежала вся в слезах. С Миленой теперь мы не разговариваем. Потом узнала, что беременна, и сделала аборт. Мне этот ребёнок был не нужен. Но только забеременеть я больше не смогу.       Циклаури ощущал себя так, словно открыл секрет, который не должен был знать. Поняв, из-за чего грустила староста, юноша сказал:       — Я никому не расскажу твои секреты. Тебе просто нужен был человек, который тебя выслушает и поймёт.       — Спасибо тебе, Гела. Я вижу, что ты хороший человек. Ты меня понимаешь.       — Просто я привык не осуждать людей за их грехи. Но будь осторожна, Насть. Ты не должна рассказывать подобное всем подряд, иначе позора не оберёшься.       — Я и так молчу. Просто вижу, что ты хороший человек.       Попив чай и поев сладкое, Циклаури засобирался домой. Настя поднялась и хотела проводить юношу. Когда Гела собрался выйти из квартиры, девушка подбежала к нему и крепко обняла его сзади. Циклаури ощутил спокойствие от её объятий и погладил её ладони. Он не чувствовал сердца стук и бабочек в животе, как это было, когда его обнимала Машико. Освободившись, Гела спешно распрощался и вышел из квартиры.       — Что, чурка, вышел от этой дурочки? Как она тебе? — противным голоском спросила Милена, выглянувшая из-за двери своей квартиры.       — А чё это ты со мной разговариваешь? — задал вопрос Циклаури, скорчив недовольную мину, словно с ним разговаривала бомжичка, алкоголичка или уборщица, которая всю жизнь чистила грязные туалеты.       — Слышь, чурбан, тебя не учили нормально разговаривать?       Не слушая мерзкую девицу, Гела с тяжёлыми мыслями отправился к остановке. Подъехал нужный трамвай, и Циклаури прыгнул в него. Сев на свободное место, юноша смотрел в окно и размышлял:       «Жаль тебя, Настя. Ты совершила глупость, за которую ты дорого заплатила. Я тебя не осуждаю. Но зачем ты меня обняла? Зачем? Я тебе нравлюсь?».       За время раздумий Гела не заметил, как приехал на вокзал. Циклаури отправился на рынок, где работал его отец. Юноша ходил между прилавками и рассматривал товар: булочки, пирожки, мясо, рыба, фрукты, сладости и другие продукты. Грузные женщины в синих фартуках взвешивали товар на ярко-голубых циферблатных весах «Тюмень», ставя на большую дощечку упакованный в фасовочный пакет товар, а на маленькую гири.       Гела подошёл к прилавку, за которым работал его отец. Заметив сына, кутающегося в куртку, Амиран задал вопрос:       — С друзьями танцевал или с девочкой?       — Просто заехал к девочке в гости, — ответил Гела.       — Забываешь Машико?       — Потихоньку начинаю забывать, пусть даже ещё год не прошёл со дня её смерти.       — А что за новая девочка?       — Это староста нашей группы Настя Ожиганова. Нет, я её не люблю. Она мне просто нравится. Хорошая девчонка.       Юноша не хотел рассказывать неприглядную правду о новой подруге, поэтому умолчал об этом. Зачем позорить свою подругу перед родителями?       — Хорошо, что у тебя начинается новая жизнь. Теперь иди домой, готовься к парам.       — Пап, я уже почти всё сделал. Я же заранее готовлюсь.       Поговорив немного с отцом, Циклаури пошёл к вокзалу и поднялся вверх по лестнице. Идя по мосту, под которым пролегали железнодорожные пути, ехали пассажирские и товарные вагоны, юноша насвистывал какую-то песенку. Гела шёл по мосту и вспоминал тёплые зимы Кутаиси, резко контрастирующие с холодной осенью Новокузнецка.       «В Кутаиси всегда так тепло. Даже зимой ходили в лёгких куртках. А здесь, в Новокузнецке, холодно. Особенно зимы морозные. Хочется купить хорошую куртку, но наши родители работают на износ, чтобы мы оделись хотя бы в такое».       Спустившись с моста и идя по дворам, Гела добрался до дома, открыл дверь, зашёл в квартиру и услышал всхлипывания. Циклаури снял сапоги, куртку и пулей залетел в комнату. Цицино сидела на диване и тихонько плакала, и Наринэ пыталась её утешить:       — Сестрёнка, не плачь. Всё у нас будет хорошо. Гела придёт и побьёт их.       Гела подсел к средней сестре, положил ей руки на плечи и сказал:       — Цицино, что случилось? Если тебя кто-то обижает, то я с ними разберусь. Они долго будут молить о пощаде.       — Гело, меня Пашка Бояринов и Влад Бекер обижают, — ответила Цицино и посмотрела на брата.       — Что они тебе сделали?       — Пашка постоянно толкает меня, дёргает за косички, пинает. А Влад бьёт меня по лицу и обзывает грязной чуркой и говорит, что лучше бы я сдохла.       — Ничего. Завтра пойдём в школу, и я с ними разберусь.       Сказано — сделано. На следующий день Гела решил прогулять первую лекцию и отправился вместе с сёстрами в школу. Вскоре юноша и две девочки подошли к трёхэтажному светлому зданию с высокими окнами, на стене под крышей которого красовалась окаймлённая в рамку с белыми узорами знаменитая фраза Владимира Ильича: «Учиться, учиться и учиться. Ленин».       Обидчиков долго ждать не пришлось. Когда появился губастый паренёк с большими глазами и высокий голубоглазый юноша с намечающимися усиками, Цицино тут же указала на них:       — Вот они! Это они меня постоянно задирают!       Ничего не говоря, Гела подошёл к парням, схватил Пашу за грудки и, тряся его, как непослушного котёнка, злобно проговорил:       — Ты и твой друг, чё лезете к моей сестре, а? Жить надоело?       — Да пошёл ты, черножопый! Понаехали тут! Вам в ваших аулах не жилось — сюда припёрлись гадить?       — Вы что, мелюзга, забыли о дружбе народов? Развал Союза развязал вам руки? Очень печально, что вы забываете это. Ещё раз полезете к Цицино или к Наринэ, то вам конец, понятно?       Циклаури по очереди ударил Бояринова и Бекера кулаком по щеке, и те отскочили в сторону. Посмотрев на них, Гела продолжил:       — Вы поняли? Это ещё цветочки! Если полезете к моим сёстрам, то я вас так отделаю, что будете жрать через трубочку! Вам ясно?       Испугавшиеся мальчики закивали головами и дружно крикнули:       — Ясно-ясно!       Разобравшись с обидчиками сестры, Гела гордой походкой пошёл по направлению к своему вузу. Из-за разбирательства со школьными хулиганами юноша пришёл на лекцию за полчаса до звонка с пары. Подойдя к своей аудитории, Циклаури открыл дверь и сказал:       — Здравствуйте. Извините за опоздание. Можно войти?       — Можно, — ответил молодой аспирант Евгений Валерьевич Петраков.       Пройдя в аудиторию, Гела сел к Сене и Никите. Прокудин шёпотом спросил у опоздавшего сокурсника:       — Что случилось? Почему опоздал? Уже час прошёл, а тебя нет.       — Разбирался с придурками, которые пристали к моей сестре. Я им морды начистил. Надеюсь, отвалят от неё.       — А я вчера видел, как ты с Настькой Ожигановой в трамвай садился. У вас любовь?       — Нет. Мы просто друзья. Мы общаемся с ней.       — Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает, — усмехнулся Никита.       — Говорят, что и женской дружбы не бывает. Тогда с кем женщина дружит? — не понимал Гела.       — Не знаю, — ответил Прокудин.       Парни похихикали, стараясь не привлекать внимание преподавателя. Вскоре прозвенел звонок, и студенты отправились в другую аудиторию. Когда молодые люди шли по коридору, Настя приблизилась к Геле и со смехом прокомментировала его опоздание:       — Да, Гела, ты бы ещё пришёл к концу пары, когда уже домашнее задание задают.       — Так получилось. Надо было проучить двух козлов, которые пристали к моей сестре Цицино.       — Молодец! Пусть не лезут! Мне бы такого брата, как ты, — похвалила его Ожиганова.       — Хочешь, я буду твоим братом? — задал вопрос Циклаури.       — Я всегда просила у мамы братика или сестричку, но она говорила, что ей и меня одной достаточно. Поэтому давай.       Гела был счастлив, что девушка приняла его предложение. Юноша медленно забывал свою первую любовь, Машико. Теперь с ним Настя. Он не был влюблён в неё — она ему просто нравилась. Ожиганова медленно очаровывала его. Пусть они просто друзья, но это даже хорошо.       После пар Гела вернулся домой и застал счастливых сестёр. Цицино подбежала к брату и сообщила ему:       — Гело, спасибо тебе! Ты лучший братик! Теперь эти два урода обходят меня за версту.       — Я рад, что тебя больше не обижают. Надеюсь, что ты будешь спокойно учиться, и никто тебя не тронет. А если тронет, то будет иметь дело со мной.       — Да ты мой герой! — рассмеялась Цицино.       — Ну что, герой, — оживилась Наринэ, — наготовь-ка нам хачапури на мацони.       Повеселившись с сёстрами, Гела направился на кухню и замесил тесто. Смешав муку, яйца и настоявшийся за ночь мацони, юноша сделал лепёшки, положил на половину из них тёртый сыр «российский», накрыл вторыми и отправил их выпекаться. Через несколько минут получились вкусные лепёшки. Циклаури смотрел на них и вспоминал Манану Татабадзе.       «Как вы там, тёть Манана? — задавал сам себе вопрос Гела, про себя проговорив русскую, а не грузинскую форму отчества. — Вам хорошо? Вы больше не плачете из-за Шалвы и Машико?»       Вспомнив несостоявшуюся тёщу, Циклаури заплакал. Он вспоминал, как Машико угощала его хачапури на мацони. Вспоминал её улыбку. Вспоминал прогулки по Кутаиси.       — Гело, ты опять плачешь из-за Машико? — спросила Наринэ.       — Да, — ответил юноша. — Вспомнил её. Вспомнил тётю Манану.       — Гело, тебе кто-то нравится? Ты за обедом говорил, что дружишь с Настей Ожигановой.       — Я с ней дружу. Она мне просто нравится, но я не люблю её.       Гела продолжил готовить: на столе появились макароны и острое чахохбили. Пригласив сестёр к столу и перекусив, юноша отправился к себе в комнату готовиться к парам. Нужно готовиться к первым экзаменам, чтобы успешно закрыть сессию.       Приближался Новый 1994 Год. Гела сидел за партой и расспрашивал Сеню и Никиту о том, как они планируют отметить этот праздник:       — Пацаны, как вы хотите отметить Новый Год? Как отпразднуете?       — Я отмечу со своими бывшими одноклассниками, — ответил Вебер. — Давно их не видел. Соскучился.       — А я со своей девушкой, — вставил Прокудин. — Будет весело! Думаю, что этот праздник нам запомнится надолго!       Циклаури усмехнулся, вспомнив, что в Советском Союзе секс, как не запретная тема, появился сравнительно недавно. Газетные киоски заполонили издания эротического содержания; в магазинах видеокассет появились порнофильмы иностранного производства. Возможно, этим планирует заняться Никита со своей возлюбленной. Его Новый Год будет просто незабываем.       Во время пары юноша вспоминал своих старых друзей, Сурена, Армени и Рому. В его памяти были ещё живы воспоминания о Новом 1993 Годе, когда они все вместе собрались на праздник у Ромы. Пиначян, Абуладзе и Циклаури привели своих девчонок на праздник. Они пели песни под гитару и веселились. Тогда Гела был весёлым, но даже не думал, и внутреннее чутьё ему не подсказывало, что его мечты не сбудутся, что этот год принесёт ему страшную потерю, что он будет жить в Новокузнецке и учиться там же.       Во время обеда Гела подсел к Насте за один стол и, едя картошку с гуляшом, задал ей вопрос:       — Ты с кем будешь отмечать Новый Год?       — Одна. Мама к своим подружкам пойдёт, а отец ушёл от нас, когда мне было пять лет. Кроме Милены я больше ни с кем особо не дружила. С другими девчонками просто общалась. После того, как все меня предали, я не могу доверять людям. Мне очень трудно. Ты сам всё понимаешь.       — Давай, ты отметишь Новый Год с нами. Тебе понравится.       — Думаешь?       — Да. Ты с нами не соскучишься.       — Хорошо. Приду к вам. Адрес напиши.       Когда молодые люди зашли в аудиторию, Гела написал на тетрадном листке свой адрес и отдал Насте. Девушка положила его в пенал и сказала:       — Жди меня. Я к вам приду.       Заметив сие действие, две сплетницы, Лиза Карасёва и Оля Кабанова, две подружки, сидящие за первой партой, перешёптывались:       — У нашей старосты, похоже, роман с этим чуреком Гелой.       — Видели, как она на него смотрит?       Юноша понимал, что это просто сплетни с приписыванием какого-то непонятного романа. Это все девушки любят. Им нравится приписывать то, чего нет. Циклаури пропускал эти слушки мимо ушей и предпочитал не обращать внимание на них. Нравится — пусть обсуждают.       Вскоре закончился семестр, и наступила предновогодняя суета. Сдав все зачёты, студенты нервничали в ожидании сессии и усердно готовились к экзаменам; школьники написали все контрольные и получили отметки за четверть. У всех учащихся начались каникулы, а некоторые взрослые продолжали работать: кто служил Родине, кто спасал людей от болезней или смерти, кто продавал товары на Новый Год, кто сдавал финансовый отчёт за год. У кого тридцать первого декабря были выходные, готовились встретить Новый Год, услышать речь президента.       В гости к семье сестры пришёл Джамал со своей семьёй. Тамина, Татьяна, Гела и Цицино готовили разные салаты и блюда советской кухни. Шенгелия-старший запекал мясо в соусе из грецких орехов, их фирменное блюдо. Наринэ и Серго снова разыгрывали сценки из доброго советского мультфильма «Малыш и Карлсон». Нико и Катя сидели в соседней комнате и играли в нарды.       Вскоре на столе стояли хинкали, сациви, хачапури на мацони шмекрули, чахохбили, оджахури, чашушули, мясо под соусом, «Мимоза», «Сельдь под шубой», конфеты и мандарины, как важный атрибут этого праздника. Наринэ достала из шкафа коробку с разноцветными ёлочными игрушками и тонкими полосками фольги, именуемыми «дождиком».       Уже вечером Амиран пришёл домой с большой ёлкой, и Гела подготовил подставку под дерево, неразрывно связанное с Новым Годом. Мужчина и юноша установили ёлку. Тамина, Цицино и Наринэ украсили её разноцветными шарами, «дождиком» и водрузили на неё «макушечку» и виде красной звезды, подобно той, что украшает Кремль.       Когда почти всё было готово, в дверь позвонили. Цицино открыла дверь. Перед ней стояла незнакомая девушка и задала вопрос:       — Здесь семья Циклаури? Я просто немного заблудилась, поэтому поздновато пришла. Я помню, что Гела говорил, когда объяснял, как пройти. Но я всё равно дома перепутала.       — Проходи, — улыбнулась средняя сестра, и Настя вошла в незнакомую квартиру.       — Привет! — крикнул юноша, встречая сокурсницу.       — Добрый день, Настя! — улыбнулась Тамина, встречая гостью. — Проходи, душа моя.       Ожиганова прошла в дом, сняла сапоги и дублёнку и села на диван. Гела устроился рядом с девушкой. Молодые люди смотрели транслируемый уже который год знаменитый фильм Эльдара Рязанова с Андреем Мягковым, Барбарой Брыльской и Юрием Яковлевым в главных ролях, в очередной раз смеясь над словами Ипполита о пропавшем духе авантюризма и противной заливной рыбе, наслаждаясь мелодиями Микаэла Таривердиева, навевающими атмосферу чего-то волшебного и загадочного, уютного и домашнего.       Тамина накрыла стол, и Настя с Гелой расставляли наготовленную еду. Амиран включил телевизор и сказал:       — Скоро будем слушать этого алкаша! Думали, что уехали от войны, но оказались в нищете. В России криминал, и не знаешь, кому можно доверять. Не знаешь, что завтра случится. Ещё не так давно мы жили в стабильности, но теперь понимаем, что ничто не вечно.       — Дорогой, всё будет хорошо, — успокаивала мужа Тамина. — Когда-нибудь это закончится. Мы снова будем жить как прежде. Кризис — это временно.       Настал тот час, когда президент должен сказать гражданам Российской Федерации своё поздравление. Появился Борис Николаевич Ельцин и сказал свою речь «дорогим россиянам».       — Надеюсь, этот год будет лучше, чем предыдущий, который принёс такую беду в мою жизнь, которая унесла у меня часть моего будущего, и я хочу выпить вместе с вами за то, чтобы больше такое никогда не повторялось, — изрёк Гела и поднял бокал с соком.       Под бой курантов Амиран и Джамал подняли шампанское в кханци, латунном роге, в котором наливают вино, чтобы пили до дна. Тамина и Татьяна наполнили шампанским хрустальные бокалы. Гела, Настя, Нико, Катя, Цицино и Наринэ пили яблочный сок в стаканчиках.       — Жизнь продолжается! — сказал Амиран, поднимая рог с шампанским. — Даже если мы живём в нищете, даже если в жизни всё плохо, даже если потеряли самого близкого человека, всё равно должны радоваться, что живы на этом свете. Всё проходит — пройдёт кризис, боль и всё плохое. После туч и дождя всегда выглянет солнце, после зимы всегда наступит весна, а потом и лето. Так выпьем за то, чтобы у нас в жизни было вечное лето.       Взрослые, молодёжь и дети выпили за счастье. Амиран и Джамал нестройным хором пели грузинские песни. Тамина и Татьяна громко разговаривали ни о чём. Нико и Катя играли в нарды. Цицино, Серго, Наринэ разыгрывали сценку из мультика «Кот Леопольд», где средняя сестра изображала миролюбивого кота, а младшенькие играли мышей: Серго серого, а Наринэ белого.       Гела и Настя уединились на кухне. Юноша смотрел в окно, украшенное необычными белыми снежными узорами, и вспоминал прошлый Новый Год. Он хотел вернуть то время, когда он отмечал этот праздник с Ромой, Суреном, Рануш, Армено, Тараной и... Машико. В этот Новый Год его друзья тоже уехали в другие города, а у новых сокурсников есть свои давние товарищи, с которыми они дружны не год и не два. Настя тоже грустила, ибо кроме Милены подруг у неё особо не было, а своим родителям была не нужна.       — Гел, — нарушила повисшую между ними тишину Ожиганова, — почему ты такой грустный?       — Вспомнил, как ровно год назад отмечал Новый Год с друзьями. Столько всего изменилось за этот год. Погибла моя возлюбленная, мы переехали из Кутаиси в Новокузнецк.       — У тебя была девушка? — дрожащим голосом спросила Настя.       — Да. Машико Татабадзе. Мы с ней знакомы ещё с первого класса. В десятом классе я ей признался в любви. Мы с ней встречались. Я уже хотел жениться на ней. Хотел отучиться в тбилисском университете, отслужить в армии, получить хорошую работу, а потом жениться на ней. Но её сбила машина. Сразу насмерть.       — Ты по ней скучаешь?       — Да. До сих пор скучаю по ней, хоть уже перестаю плакать, когда вспоминаю её. Я понимаю, что её больше нет, что она, возможно, где-то на небесах. Но скучаю по ней.       — Помню, как папа ушёл от нас, когда мне было пять лет. Просто полюбил другую и женился на ней. Мама не смогла простить ему это предательство. В те дни я думала, что он просто уехал в командировку, но он просто полюбил другую. Он меня видеть не хотел, да и мама особо внимание мне не уделяла — просто делала всё, что обязана делать. Теперь мы с ней живём как соседи. Она даже не интересуется мной. Ей интересны мужики да подружки. А я ей, наверное, никогда не нужна была.       «Бедная девочка, — размышлял Гела, ощущая укол жалости к собеседнице, — как тебе одиноко. Давай, я скрашу твоё одиночество».       Неожиданно для себя Циклаури обнял девушку и прижал к себе. Гладя её волосы, юноша сказал:       — Всё будет хорошо. Я буду тебе как брат. Только не грусти. Положись на меня.       — Хорошо, Гел.       Ожиганова отстранилась от него и, коснувшись губами его губ, крепко поцеловала его; Циклаури ответил на поцелуй и ощутил лёгкое головокружение. Эта девушка сводила его с ума, заставляя забыть обо всём. Им казалось, что для них не существует никого и ничего: ни нищеты от кризиса после развала Советского Союза, ни погибшей Машико, ни предателя Андрея, ни злобной и вредной Милены, ни родителей Насти, которым она не нужна, ни предстоящей сессии. Даже дети, кричавшие «Леопольд, выходи! Выходи, подлый трус!» не могли потревожить эту парочку.       Нацеловавшись, молодые люди убежали в комнату, где Нико и Катя играли в нарды. Заметив кузена с его однокурсницей, Шенгелия предложил:       — Хотите в нарды поиграть?       — Я не умею, — ответила Настя.       — Научим! — заявила Романчук. — Ник меня научил.       — Я пока не хочу, — улыбнулась Ожиганова. — Давайте, лучше поболтаем.       — Давай, я с тобой сыграю, — согласился юноша и взял кубик в руки.       Гела и Нико бросили по кости. Пять-два в пользу Шенгелия, и тот первый сделал ход. Гела бросил кубики и сделал свой ход.       Пока молодые люди играли в нарды, Катя и Настя разговорились ни о чём. Ожиганова чувствовала себя самой счастливой. Ей хотелось расцеловать этот мир. Впервые она поняла, что ещё нужна кому-то.       «Есть же люди, которые принимают тебя», — с улыбкой думала староста, разговаривая с Романчук о студенческих буднях.