Хрустальная валькирия

Глава 6 Краста.15 день -Паршивец, -схватили меня грубые мужские руки сзади за шею, -где ты носишься? Я уже битых полчаса бегаю по всему лагерю и разыскиваю тебя! Мои руки еще не отнялись от ткани палатки, откуда я еле успела унести ноги, как уже кто- то начал покушаться на мою свободу. -Дядя, - обернулась я через силу к стоящему толстому пузу и буквально впечатась в грязный сюртук с висящей поперек огромного брюха золотую цепь, толщиной с мой большой палец. – ты рамсы не попутал, - все же закончила я предложение, гудя специально приниженным тембром голоса где-то в район пупка незнакомцу. -Да ты еще грубишь, шпана, - взвился мужик и схватив меня основательно за шкирку приподнял повыше к своему лицу. -Ой. – вдруг произнес он, и аккуратно поставил меня на пропавшую под ногами землю. –простите барышня, а что вы тут потеряли? -Я не барышня, а парень, - чуть прискуливая, разминаю немного помятое горло, и прокашливаю прижатое чужой ладонью горло, пытаясь восстановить сбитую дыхалку. -Ты не темный эльф, с чего бы тебе тут быть? – быстро спросил у меня мужчина, отступая на шаг от меня. -А вам какое дело? – бросив расстирать кожу на горле, начинаю отход к видневшемуся выходу из лагеря ярмарки невест. –Мамка попросила помочь, вот я и ношусь. Помогаю. Вроде и придуманная на ходу отмазка должна сработать, но в глазах мужика вижу некое недоверие в виде прищуренных глаз. -Ну если не верите, идите и сами ее спросите, - огрызаюсь я, и возвращаюсь к брезентовому пологу, закрывающему палатку. Быстренько берусь руками за тяжелый край, и уже хочу открыть вход, как мужчина меня останавливает руками и словами. -Не надо, - ладонь опускается на мое плечо, заставляя чуть присесть на месте, - я тебе верю. Помогать матери – это святое для каждого сына, но ты зря вышел из палатки. Наша группа сторожит этот край от побега девушек, и даже ледяные псы наготове, едва попробует сбежать хоть одна. -Это те самые, что могут унюхать даже самую занавешанную заклятиями для побега девицу? -Ну вообще то да. –Он надувает и без того безразмерное пузо в показной гордости. -А вообще есть у дев шанс такой -сбежать? – спрашиваю я и направляюсь к выходу из лагеря. – разве ваши не досматривают всех входящих и выходящих? -Ну убежать, если очень сильно захочешь можно. Вот только куда бежать? – рассуждает вслух толстяк, следуя за мной позади. - если в город – то ищейки сразу найдут тебя, а если в портал – то маги записывают всех на магический накопитель и легко отследить цель путешествия. -Вот и матушка так сказала, – радостно улыбаюсь говорливому пухлячку, – у дев нет иного выбора, как встать за стойку выбора невесты. Она так волновалась, когда ее пригласили побыть нянькой у дев. Так волновалась. Машу рукой позади, на стоящие палатки. Оскал мужика трудно было принять за улыбку, но я рассмеялась, и его гогот вторил моему легкому смеху. -Ладно, - махнула я рукой, - побегу за сумкой матушки, уж больно она просила за ней идти, а мне так не охота мчаться обратно в город. –жалобно добавила. Толстяк посетовал: -Ну, малыш, ты держись. Матери надо помогать. С тем мы и разошлись в разные стороны. Я- бегом в город, а охранник – к таким же мужикам у ограды, мирно распивавшим бражку. У выхода из лагеря я обернулась и помахала толстяку, тот увидев меня, оскалился и тоже помахал в ответ. У стражи не возникло ко мне никаких вопросов. И я рыбкой выскользнула за огороженную территорию. И не видела, какой водоворот из людей и ор начался минут через пять, после моего побега. Столстаун не производил особого впечатления. Невысокие дву-этажные домики с черепичной крышей, льющиеся по канавам помои и отбросы, серые стены, и яркие кричащие вывески, обещающие все блага на свете именно тут и сейчас, и только тебе по самой симпатичной цене. Пошныряв по центру города, и не найдя приличного места для схрона, я решила спрятаться на одном из чердаков, когда, пробегая мимо очередного переулка, была втянута туда чьей-то твердой, мохнатой рукой. -Эй, слышь, парень! –странный картавый голос с глухорычащей буквой «р», буквально пригвоздил меня к месту ладонью, отбросил к стене и впечатал в вековые подтеки отбросов с верхних этажей соседних домов. –Доставай все свои деньги! -Дядя, - еле дыша отвечаю ему, старательно высвобождая лицо из налипшего на стену мусора. - откуда у бедного студента деньги? Ладонь прошлась по моему телу, другая рука в это время держит меня за шею, и в один миг сорвала пояс с монетами. Грабитель довольно хмыкает и отпускает уже задыхающуюся меня на свободу. А затем он просто исчез. Какая черная несправедливость. Стоило ли высовывать нос из лагеря, где я была обречена на смерть, сюда, чтобы в первый же миг быть обворованной в темной подворотне, непонятно кем. -Стой, мужик, - вывалилась я из за угла дома, и в тот же миг получила по голове чем то огромным и большим. И потеряла сознание. 6.1 Катя(Краста). Я пришла в себя в какой- то непонятной грязной клетке. Обгаженные железные прутья торчали со всех сторон от меня. Перевернувшись в одну сторону, уткнулась в один из них, и с воплями отскочила от воняющего прута, вляпалась в другой не менее грязный, с кусочками кала и земли. Отпрянув с возгласами-проклятиями от крепких кованных прутьев, я огляделась и замерла в ужасе. Клетки стояли повсюду, и в них сидели-стояли-лежали люди. Разные по возрасту и полу, кто -то сидел один в клетке, а кого- то набили как сардин в жестяной банке. Осмотрев все соседние темницы, я вначале выдохнула с облегчением, в основном своем это были девушки и женщины, видимо отобранные по принципу - «ничё так, сойдет». А потом обратила внимание на свои руки. Они были мои. Старые, с морщинками от возраста и складочках. Те, которые я любовно мазала питательными кремами каждый вечер, старательно ухаживая за тонкой, почти восковой кожей. Ощупала свое лицо- да, все так, как я привыкла. И жир на животе и бедрах был родным, моим. Почти тридцатник был мне тогда. Но как же я попала сюда? Может это все сон, и он мне сниться? И я принялась тормошить через грязные прутья вначале одну девушку слева, а потом, когда она не смогла внятно произнести ни одного слова, видать она под чем- то тяжелым была, затем другую, справа. Вторая девушка, визгливым голосом с очень неприятными нотками, послала меня, и велела не мешать спать, иначе запорют хлыстом. Отстав и от второй девушки, я начала переглядываться с женщиной, сидевшей в похожей клетке, прямо напротив. Но из ее слов я не поняла ни одного слова, что и дала ей понять жестами, с огорчением и печалью на лице. Так и сидели мы, переглядываясь, пока не пришел жирный человек, похожий на борова. Он привел с собой несколько человек, мужчин, которыми и принялся командовать. Заставляя их где пинками, а где окриком вытаскивать то одного пленника, то другого, и уводить непонятно куда. Вот и женщину напротив увели. А затем и моя очередь пришла. Такая скорая выемка иногда задерживалась нежеланием пленников покидать свои клетушки, и их с воплями и стонами, предварительно избив, вытаскивали и уносили, как я поняла, на выход из накрытого навесом помещения без стен. Когда открылась дверь моей комнатушки- клетушки, я остановила любителя помучить людей рукой и выпорхнула из клетки сама, справедливо рассудив, что рабов выводят или на прогулку, либо на продажу. Показав ему, мол хочу умыться, и попросив дать поесть, я привела его в благостный вид. Он радостно на иностранном языке, что-то произнес сопровождавшим его рабочим, и те рассмеявшись шутке, руками показали направление. Кивнув им, что мол, поняла, отправилась туда, стараясь идти не медленно, но и не торопилась. Лишь бы они не начали ругаться. Тропинка шла мимо множества клеток, и идя по ней, я поняла - как же велик невольничий рынок. Стоявшие иной раз в два, три ряда, клетки были предназначены не только для простой перевозки пленников, но и содержанию людей. И ужасом для меня было видеть почти грудных детей, набитых в клетки, и умирающих там от жажды и голода. Ни слова не вырвалось у меня из груди, ни стона, но я запомнила этот вид на всю свою жизнь. И поклялась самой себе… ну вы поняли. Старуха, стоявшая у выхода с этой аллеи скорби, была очень колоритным персонажем. Одетая в широкую цветастую юбку, и висячими выставленными на показ высохшими грудями, она завистливо вгляделась в мою ночнушку, и заставила ее снять. Проводив в последний раз зеленое кружевное великолепие, с грязным подолом, измазанным в грязи, я жестом показала ей, хочу есть и пить, и искупаться. Недовольно фыркнув, она пальцем показала мне на два казана, стоявших на треногах над кострами неподалеку. Толстый мужик, что попеременно переходил от одного кострища к другому, помешивал там вариво, и покрикивал на столпившихся в очередь невольников, пригнанных для принятия пищи. Встав в очередь, я принялась оглядываться, пытаясь догнать, где взять ложку и кружку. И тут меня кто-то сзади дернул, я оглянулась, и увидела позади старую тварь, укравшую у меня последний клочёк одежды. Ан нет, не последний. Она велела снять трусики и бюстье, что оставалось все еще на моем теле, и сунула мне непонятного назначения тряпицу с завязками. Оглянувшись, я увидела подобные тряпицы на женщинах вокруг. Жалкое подобие фартука, прикрывавшего лобковые волосы, и больше ничего. Выматерившись, я сняла с себя трусики и бюстье. Старуха довольно оскалилась, и показала черные гнилые зубы, на радостях вытащила из своего фартука старую глиняную чашку с трещиной и всучила ее мне. Потом потеряв ко мне интерес, она понеслась, перебирая кривыми из за артрита опухшими ногами, тщательно прижимая к себе добытые от меня предметы к тощей обвисшей груди, колыхающейся на ходу. Вглядываясь в полученную чашку, я привычно обтерла ее рукой от грязи, и поняла, что, очередь-то моя, тю-тю. Ушла. Еще раз выматерилась, и пошла вставать в конец. Но рука из очереди меня втянула в стоящих стеной людей, и я увидела ту женщину из клетки, что сидела тогда напротив. Блондинка с грязными тусклыми волосами, она производила жалкое впечатление до тех пор, пока вы не вглядывались ей в глаза. Синие как льдинки, они просто светились под лучами солнца. Улыбнувшись ей, я радостно закивала как любимой подруге, и в благодарность пожала руку, слегка сжав. Её удивлению не было предела. Видимо она воспринимала мою благодарность как нечто необычное. Но мы не понимали друг друга. Языковой барьер, чтоб его. Пришлось уверять ее, что бы я стояла вот тут, на что она согласно пропихнула меня, поставив перед собой, не смотря на ворчание позади стоящих. Люди медленно шли толпой к чанам, подходили сообразно очереди, получали каждый чашку, в которую им наливали месиво и кусок хлеба очень странного вида. И отходили к деревянным лавкам, стоявшим у высоких тканевых палаток, со всех сторон, обложенных клетками, с людьми. Получив в свою очередь еду, я пошла к эти клеткам и тут поняла то, что меня очень сильно испугало. Я понимала, что людей просто так не посадят в клетки у кухни, но эти изверги просто помещали туда проштрафившихся пленников и оставляли их на голодную смерть. Добило меня то, что один из пленников глядя на то, как едят вокруг, буквально ел себя. Он, стоная и плача, кусал свою руку, обгладывая мизинец. И никто, ни одна тварь не давала ему ни крошечки из своих мисок. И я догадывалась, что все не просто так. Тихо подойдя не более чем на три шага, к его клетке, я отломала кусок хлеба и отвернувшись принялась есть. А затем точным броском одной кисти, без размаха руки, отправила первой подачей волейболистки, половину куска ему, прямо между грудью и рукой. Он сообразил, поймал и тихо, не торопясь принялся есть. Нет, я не обернулась, нет не подошла поближе. Просто - это все, чем я могла ему помочь, и он понял. А затем я пошла к оставшимся стоять и есть у казана женщинам, одела «фартук» и засунула туда вылизанную начисто чашку. Что это была за еда? Помои. Но мне для побега каждая капелька сил понадобиться… Да, я решила бежать. Сегодня же, пока еще оставались силы. Или завтра, как разведаю расписание стражи. Вот только я не знала, что сегодня торговый день. И поэтому, когда пришел все тот же жирный боров и начал отгонят девушек в сторону, как и более-менее симпатичных женщин на продажу, поняла, надо брать свою продажу в еще оманикюренные пальчики. Насколько я помнила, женщины всегда были рабынями. И всегда ценились светловолосые девушки у темноволосых парней. Чтобы выжить, мне надо сломать стереотипы у покупателей. А для этого надо стать тем, кем я не являюсь. Ну да ладно, играть роли сможет каждая немного вменяемая курица, а вот вжиться в роль и стать персонажем. Хм. Осмотрев свои свалявшиеся волосы, и полюбопытствовав насчет туалета и ванной, или хотя бы душа, я получила в ответ рукой указанное направление к вонючей яме, и два ведра холодной, но не ледяной воды в свое распоряжение. Белоснежка, как я назвала свою подругу вначале недоумевала, но следовала за мной по пятам. Вымывшись, и промыв голову, я заставила ее сделать так же. А затем попросив выставить нас вдвоем на торжище борова, получила в ответ смех. Четыре подобранные палочки стали моими кастаньетами, выменянная на чашку еще один странный фартук - неудобно улегся на первый. Но особого выбора не было. Приходилось изворачиваться с тем, что есть. И вот первых людей начали выводить на торг. Вскоре и наша с Белоснежкой очередь подошла. Я решительно взобралась на помост у которого стояли мужчины, одетые в непонятные одежды -платья. Половину из них я не понимала, другая половина визжала и кричала, перебивая друг друга. Осмотрев всех вокруг, я сняла с себя передники и положив их с краю достала палочки и начала отстукивать ритм, напевая незатейливую песенку. Тело само изогнулось в танце, я получила от борова по ягодицам и сплетаясь вокруг его ног, грациозно упала к грязным, потным лапищам. А потом взвилась, не смотря на комплекцию, струной вверх и принялась извиваться, отстукивая ритм зажатыми между пальцами деревянными палочками. Вначале они смеялись. Ибо нет ничего смешнее, когда танцует не тонкая лань, а дородная, но не женщина в самом расцвете сил. Хм, они забыли главное - я была женщиной. И мое тело танцевало само и выстукивало ритм так четко, заставляя прислушиваться и присматриваться к происходящему, что мнение смотрящих меняется на прямо противоположное. Я потираю руками свои дыньки-груди, заставляя вожделеть их и хотеть меня. Потом отставленная ножка и изогнуться назад, запрокидывая голову… И расставить бедра пошире показывая свое естество и подразнить его пальчиком… И еще раз, и прикусить губку зубками, тщательно вычищенные пеплом от кострища. А затем погладить свое тело, пройдясь не раз рукой. Поднять руку и облизнуть ее поигрывая язычком, в самом конце причмокнуть как можно аппетитнее. Мужчины, стоящие около помоста, вначале посмеивались, потом у них загорелись глаза, и я явственно увидела бугорки пониже живота на платьях у нескольких. И вот они уже яростно торгуются за меня, повышая ставку. Никто и никогда не будет против зрелища, тем более если оно халявное. Я устроила им стриптиз во всем его красе, старательно выделяя то одного покупателя, поманив его пальчиками, и вот он орет, повышая ставку, то другого, зыркнув ему глазами, и проведя рукой прямо туда внутрь, и постанав, сбившись с нот и ритма. Некоторые отцы увели своих подростков детей, видимо боясь за из психику, ублюдки. Они забыли, что тут торгуют не животными, а людьми? Мой стон раздался в промежутке между криками торжища. И мужчины взорвались. Боров только успевал показывать своим толстым пальцем то на одного, то на другого покупателя, выкрикивая цену. Постепенно отсеивались либо случайные покупатели, либо скупые. И вот выделились из торгующихся семеро финалистов. Яростно перебивая друг друга, повышая цену лоту, они жадно поглощают стриптиз, что я показываю им. Столпившиеся у помоста они эдаким клином, ругаются и кричат, и набивают, набивают мою стоимость. А мне только этого и надо, я все яростнее тру себя, и вот она, благословенная разрядка. Тишина наступила сразу же, как я начала стонать. Мужчины почти со слезами на глазах еще яростнее продолжили спорить, пока двое не скооперировались и решительно не отмели остальных покупателей. Но тут раздался громкий голос от позади стоявших. И вновь тишина. Наверное, сумма, сказанная им, перебила все ставки. Я с мольбой смотрю на двух мужиков около помоста, черноволосого одного и толстого бодрячка другого. Это они сумели, только когда объединились, взвинтить мне цену. И ... подмигиваю каждому с ожиданием вглядываясь в их лица. Вздохнув они начинают переговариваться и.. черноволосый опускает руку на еще одного тощего молодого мужика, что весь танец ржал, а вот сейчас яростно удовлетворяет себя рукой под широкой юбкой, трудно дыша и сглатывая слюну, оглядываясь на меня. Слегка поднятая бровь, и я облизываю вынутые мокрые пальцы тщательно посасывая каждый и не забывая двигать бедрами и другой ладошкой отбивать ритм кастаньетами. Этот сглатывающий звук изданный не одним мужским горлом мне будет еще долго мерещится. А я подзываю к себе блондинку, ставлю ее на колени попой к стоящим за подиумом, и поставив на нее одну ножку, начинаю.. удовлетворять себя ладошкой, постанывая и двигая бедрами так, чтобы моим зрителям было видно всё. Левая рука, отведенная в сторону, продолжает держать ритм. Торжище вновь взрывается. Люди орут, перебивая и выкрикивая друг другу проклятия. Я смотрю сквозь прикрытые глаза отыскивая того покупателя, который дал самую высокую цену, и понимаю, как мне жутко повезло… И кастаньеты смолкают. Опустив ногу со своей подруги, я гордо смотрю ему в лицо и.. отворачиваюсь так, чтобы было видно, как я подмигнула одному из троицы. От отвергнутого слышится новый выкрик, и доносятся злобные проклятия… Но… денег больше нет ни у кого. Ставку перебить больше не в силах ни один их купцов. И в полной накрывшей вновь торжище слышится как мой продавец отсчитывает необходимые цифры для продажи... и объявляет покупателя. Взрыв такой силы не слышали, наверное, никто и никогда. Рядом со мной становится моя новоявленная подруга. Насколько я понимаю, нас продали вместе. Как я и хотела. А теперь необходимо сделать то, что делают все рабы перед своим хозяинами. Я как можно с большей покорностью падаю в ноги, склонив голову, как можно ниже, своему господину и протягиваю ему… брошенный передник в самом начале танца, приподняв его с низу вверх, покорной рукой. А затем я очнулась.