Ядовитый

-А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! На весь дом раздался полный ужаса вопль резаной лошади. Спящий в своём чулане Гарри Поттер сладко потянулся, приоткрыл один глаз, но, не в состоянии победить свою сонливость даже с учетом сработавшего «будильника», закрыл его обратно и перевернулся на другой бок. Он вовсе не собирался выпрыгивать в такую рань из пусть и не такой теплой и довольно твердой, но всё же привычной, а главное, своей собственной кровати и бежать стремглав проверять, что там стряслось у его «любимой и обожаемой» тетушки и из-за чего та вопила с самого утра, словно сирена пожарная. Тем более, чего он там не видел? Свою вопящую тетку, которую до «потери сознания и сотрясения мозга» видел каждый день? Или её кастрюлю, которую сам же вчера и использовал для своих экспериментов в зельеварении и которая всё ещё была испачкана в какой-то странно пахнущей зеленой жиже? А может все дело в замороженной крысе, которую Поттер вчера обнаружил в дядином гараже и которую хотел использовать чуть позже для своих экспериментов, а потому на время сложил её в морозилку, где, возможно, та и была обнаружена? В любом случае, для него подобное не казалось чем-то странным или экстраординарным, а потому не стоило его высочайшего внимания. С того момента как этот «ненормальный» был выписан из больницы, семейству Дурсль покой стал только снится. Что только мелкий гаденыш не вытворял в свои пять лет: то мертвые грызуны в холодильнике, то испорченная и измазанная какоё-то дрянью посуда, то вполне себе живые и ядовитые змеи и пауки по всему дому. Сперва Дурсли пытались на него орать, кричать, запирали без еды, но тот словно не обращал внимания на все попытки его «образумить» и продолжал бесчинствовать даже во время своего «заключения». А чуть позже попытки ударить или вовсе избить Гарри заканчивались телесными увечьями его врагов: у Дадли оказалась вывернута нога, у Вернона раздроблены кости в руке, а у Петуньи на целый день пропал голос. После подобного Дурсли шарахались от Поттера как от бешеного. Все попытки отдать его в полицию или лечебницу заканчивались его неизменным возвращением с милой улыбкой на трогательном детском личике, похожей на улыбку серийного убийцы-маньяка, отыскавшего себе новую жертву-игрушку. В школе его оценки резко ухудшились. Они и раньше были не очень хорошими из-за того, что его родственники и друзья его кузена постоянно мешали ему учиться и получать лучшие оценки, но теперь он перестал вообще делать что-либо, чтобы они улучшились. Ему было это не важно, ему это было не нужно. Для него, волшебника, люди, не имеющие волшебных сил, были чем-то вроде алкоголя для трезвенника – вроде и есть, но для комфортной жизни не столь необходимо - или надоедливых насекомых – когда лезут – раздражают своим существованием, когда не лезут – плевать на их существование. Поэтому он просто не видел смысла кому-либо доказывать свои знания, которые он всё равно получал. На самом деле ему была интересна нынешняя эпоха, она в корне отличалась от его времени. Поэтому он впитывал всю новую информацию, как сухая губка воду. Просто, кому какое дело, чему он учится и знает ли он то, что, по мнению всех этих учителей и директоров, он должен знать? Он ведь знает, что это знает. И ему этого достаточно. И не только на оценки повлияла его «травма». Дети шарахались от Поттера, как от ядовитой змеи. Когда кто-либо пытался его как-то задеть (физически или морально), непременно случалось что-то плохое: друг Дадли, Питер Полкисс, после того, как порвал тетрадки Поттера перед занятиями, запнулся прямо рядом с лестницей и только невероятным чудом не сломал себе шею, но сломал ногу; девочка, которая увидела, как Поттер прогуливает одно из занятий и настучала учителям, идя домой, разроняла все свои тетрадки прямо в лужу; учительница математики, которая накричала на Поттера и обозвала его родителей «алкоголиками, которые правильно сделали, что умерли», попала в аварию прямо после занятий и не дожила до скорой; и ещё другие случаи с теми, кто как-либо задел Поттера, заканчивающиеся, как правило, печально. Естественно всему этому было логичное объяснение, которое мог дать и понять только Поттер: сглазы разной степени тяжести. Проучившись два года, Поттер освоил всю программу начальной школы и, посчитав, что для него в школе больше нет смысла, просто перестал туда ходить. Попытки притащить его в школу насильно закончились для всех причастных плохо: все они оказались в больнице со сломанными руками или ногами или сотрясением мозга. Новость о том, что Поттер перестал ходить в школу, моментально разлетелась по всей улице. Отреагировали все по-разному: кто-то сочувствовал Дурслям (им надо будет заботиться о таком родственнике), кто-то, вроде мистера Гэбсона и врачей, кто видел состояние мальчика (какой он бедный, худой да бледный), сочувствовали мальчику, считая, что у ребенка просто нервный срыв, в котором виноваты, в том числе, его родственники. В общем, Поттер перестал ходить школу и все свободное время проводил либо в городской библиотеке (часто), либо в родном чулане (очень часто), либо в парке (довольно редко). А когда ему становилось скучно, он отрывался на своих родственниках: насылал кошмары, проклятия, варил зелья из подручных растений, с помощью стихийной магии ломал вещи и т. д. Последнее время он пошел дальше и стал использовать своих родственников в качестве подопытных крыс и отравлял им жизнь, причем буквально. Отравлена могла быть не только еда, но и зубная паста, поверхность кресла стола или стула, дверная ручка. И прямо сейчас Вернон вместе с Дадли всё ещё находились в больнице после недавнего отравления «новым экспериментальным зельем Гарри Поттера», а потому Петунья осталась совсем одна в доме вместе с этим жутким монстром. Скорая приезжала к Дурслям каждую неделю, их номер уже был известен каждому из диспетчеров, настолько часто им звонили из дома номер 4 по Тисовой улице. Подобному отравлению врачи приписали свое объяснение: аллергия на какие-то травы или препараты. На все заявления Дурслей, что виновником может оказаться их племянник, врачи только головой качали. Этот «бедный сиротка» проходил у них кучу медосмотров, даже психологический тест, который не выявил у него никаких отклонений. Мальчик был абсолютно нормальным, к тому же шесть лет назад у него было обнаружено истощение от недоедания и несколько шрамов от побоев. Так что врачи, которые осматривали этого мальчика тогда, не верили его опекунам, считая, что те просто хотят выжить его из дома. Помощи Дурслям ждать было неоткуда. Петунье оставалось лишь надеяться, что уже через несколько дней, когда этому мелкому дьяволу исполниться одиннадцать лет, он получит свое треклятое письмо из той самой «школы для ненормальных» и оставит в покое их семью, оставшись в этом «странном потустороннем мире» навсегда. Сам же Гарри ждал своего дня рождения с не меньшим нетерпением. Еще три года назад ему удалось под страхом отравления змеиным ядом вытрясти из тети всю информацию о своих родителях и, соответственно о той части волшебного мира, о которой знала Петунья. Поттер даже побывал в том самом Косом переулке, в который привезла его тетушка в надежде там и оставить. Ей не повезло: переулок Поттера не впечатлил, даже где-то слегка разочаровал. Слишком яркий и шумный. А потому мальчик почти сразу потянул тетку обратно, даже не заглянув ни в один из этих пестрых магазинчиков. К тому же, он так понял со слов Петуньи, за ним должны будут прийти волшебники после его одиннадцатилетия, как за его матерью когда-то, то есть уже совсем скоро. А если даже и нет, то он вряд ли много потеряет, от того что не остался в волшебном мире, который ему как Сайгусу опротивел с того момента, как этот самый волшебный мир отправил его мастера на смерть. В дверь чулана под лестницей раздался тихий неуверенный стук чего-то металлического. Гарри поморщился, но всё же встал со своей постели и, протерев глаза после сна (от очков «бывший Черный Маг» избавился, так как они его просто раздражали, а долгие годы тренировок Сайгуса позволяли ему пользоваться стихийной магией на относительно высоком уровне, что позволило ему вылечить свои глаза собственными силами), медленно открыл дверь. Петунья стояла в дверях, на щеках всё ещё были видны дорожки слез. В дрожащих руках она держала ту самую кастрюлю из-под его нового экспериментального зелья. Руки её были в волдырях и нарывах, они покраснели и кровоточили, но она не могла оторвать их от кастрюли: остывшее зелье было невероятно липким и обладало эффектом разложения живых объектов, а потому случайно прикоснувшаяся рукой к очередному зеленому пятну на кастрюле Петунья теперь, рыдая, могла только протягивать свои бедные руки с кастрюлей к этому чудовищу, в надежде, что он, хотя бы, заберет эту страшную кастрюлю, чтобы она могла хотя бы перевязать руки и позвонить в скорую. Поттер посмотрел на эту кастрюлю поморщился от запаха горящей плоти, на таком расстоянии ощущающегося достаточно сильно, и, проведя над кастрюлей руками и пробормотав на латыни заклинание, которым Свартос, а затем и Сайгус пользовались специально для очищения котлов после очередных экспериментов, зачастую заканчивающихся почти так же, как и этот, зевнул и закрыл дверь, отправившись обратно в постель. Кастрюля упала на пол, абсолютно чистая, будто только что купленная. Петунья бросилась к аптечке. Руки всё ещё кровоточили. Ей пришлось, стиснув зубы, забинтовывать свои руки. Поттер снова уснул. … Проснулся Гарри ближе к обеду. Его тетя уже уехала в больницу с перебинтованными кое-как руками, Вернон и Дадли тоже были в больнице, а потому почти одиннадцатилетний мальчик (через неделю уже одиннадцатый день рождения) остался дома совершенно один. Потянувшись, он окончательно проснулся и вышел из уютного и темного чулана. Он уже собирался отправиться прямо на кухню, чтобы найти что-нибудь съедобное, но вместо этого повернулся к входной двери. Там лежала утренняя почта: дядины счета и какие-то брошюры и открытки и то, что привлекло внимание Гарри – конверт из желтоватого пергамента с пурпурной восковой печатью, от которого неслабо веяло магией. По лицу худого (Поттер никогда не был любителем поесть, даже когда был Сайгусом) бледного как смерть (жизнь в чулане, малоподвижность, мало нахождения на солнце) мальчика расползлась улыбка, больше похожая на кривую усмешку. Наконец-то! Началось!