Ночь любит предателей

— Макаров, ты дурак! Жди здесь, — звонко посмеялась темноволосая девчушка, легко спрыгнув с подоконника в дом. — Но ты любишь этого дурака, как кошка, Катька. Дмитрий, поправив фуражку, остался ждать свою возлюбленную под тенью плакучей берёзы. — Опять гулять торопитесь? — Да, дядя Федя, — Дмитрий согласился с отцом девушки, пока мужчина заводил козу во двор, — сегодня в центре будут танцы, вот, сходим. Да и вы приходите с тётей Светой. — Ой ли! — махнул хозяин и посмеялся. — Не для наших костей эти прибаутки. — Отчего же? Я считаю, вы там всем носы ещё утрёте. — Нет, Дима. Наше время ушло, ваша пора теперь. Да и на работу завтра нам надо со Светланой. Паромчик ранёхонько уходит, успеть надо. А вы ж только под утро и придёте. — Вы за Катю не волнуйтесь. Всё в порядке будет. — Я готова! Девушка выбежала на крыльцо в льняном белом платье в маленький синий цветочек. Она даже успела уложить свои густые чёрные волосы в две косы, подвязав их на затылке. Сейчас Катя очень походила на одну из городских девушек, которых Дима тщательно не подпускал к себе, будучи по делам в городе. Парень ещё долго весь вечер и ночь не мог отвести глаз от сияющей улыбки, наслаждался лёгкостью её движений и жадно вслушивался в её звонкий смех. Тот вечер был последним воспоминанием для Кати о живых родителях. Паром, на который так торопились Фёдор и Светлана, пошёл ко дну. Катя осталась сиротой, а через год стала женой Дмитрия Макарова, позабыв для себя печаль и боль пустующего родительского дома. С тех пор её жизнь обрела новый смысл, где было раздолье для любви и счастья молодых людей.

***

— Йози, хватит уже марофетиться, — немка в чёрном строгом платье окликнула сына, оканчивая сервировку стола. — Мама, неужели этот приём так необходим? Ты же знаешь, я не люблю тратить время на пустые разговоры за столом. — Не каждый день мой единственный сын становится обер-фельдфебелем*, при этом он находится дома, а не на очередных учениях, — с гордостью признала женщина, — ах, если бы твой отец только мог видеть это, — немка промокнула уголки глаз платочком. — Мама, оставьте это, — Клостерманн подошёл к ней, чтобы успокоить, — мы же условились, что больше не будем об этом. — Да, да, — она шмыгнула носом, убирая платочек обратно в рукав. — Я ещё пригласила Лауру на вечер. Ты же не будешь против? — Лаура прекрасная девушка, хорошо воспитана и весьма приятна в общении, — Йозеф поправил рукава новенькой серой формы. — Я была бы очень счастлива, если бы вы сошлись с ней и заключили брак, сын мой. — Я подумаю, — он кротко ответил и продолжил поправлять форму, оглядывая себя в зеркало в тяжелой раме. — Ты всегда был скуден на слова, Йозеф, — со вздохом подытожила немка. Ночь после приёма у фрау Клостерманн Йозеф и Лаура провели вместе, обещая любить друг друга до конца своих дней и подкрепляя свои слова горячими поцелуями и томными вздохами. Но уже через полгода академия офицеров перевела обер-фельдфебеля из родного Вольфсбурга в другую часть на стажировку, заставив позабыть и о прекрасной светловолосой Лауре, и о клятве в вечной любви. А ещё через пять лет Клостерманн навсегда осознанно вычеркнул из своей жизни и сознания чувства влюблённости и животной жажды плоти. Теперь у него лишь одна цель в жизни — карьера и служба Вермахту и фюреру, быть орудием господства над этим миром.