Дядюшка Дункан и "Утонувшая (в разврате) фляга"

      Дядя всегда целовал ее на ночь, если они поднимались наверх одновременно. Легкое прикосновение губ ко лбу или виску, пожелание сладких снов — и, с некоторых пор, ее судорожный ответный кивок перед стремительным отступлением в комнату.       Тогда Тамирис казалось, что ей известно о сладком ужасе все. В действительности, она даже не представляла, что это, до этих самых пор, когда они с дядей, то есть с Дунканом, то есть все равно с дядей, то есть это неважно, могут целоваться по-настоящему. Или делать всякие другие вещи. Как можно в один момент млеть от одной мысли, что они все себе позволят, а в другой — покрываться холодным потом от того же самого?       Не то что бы она была совсем неопытной дурочкой. Она разрешала целовать себя и Гарту Лэннону, и Дьюи Пирсону, и Джоэлу Бакману, но если чему и научилась, так это не верить сказкам. Только там поцелуи превращают чудовищ в принцев — в жизни парни превращаются в свиней, если позволить им хоть чуточку лишнего. От каждого поцелуя они смелеют на глазах, обязательно пытаются потрогать грудь, а если не оттолкнуть их сразу после этого — еще и запустить руку под юбку. Оплеух Тамирис раздала не меньше, чем получила поцелуев, и эта мысль, признаться, удручала.       Хотела бы она верить, что Дункан Фарлонг из другой породы — умнее, взрослее, серьезнее — но она же его знала. Уж ей ли было не заметить, как он оживляется при виде клиенток в легких платьях, как облизывается на Шандру, — ни дать ни взять Карнвир при виде неободранной бараньей кости. И на мужском уме тоже мясо: груди, бедра, гузки. Может быть, даже без привязки к определенной женщине.       Значит, Дункан тоже захочет большего. Настоящих поцелуев и... Аккурат на этом «и» внутренности Тамирис начинали скручиваться от ужаса и восторга. Ужаса почему-то было больше.       ...Конечно, она разрешит ему все, как может быть иначе?       ...Но если ей не понравится?       ...Как ей может не понравиться, это же Дункан?       ...Но если ей все равно не понравится?       ...А если не понравится ему?       ...Она же ничего не умеет...       ...Он же понимает это, да?       ...Ну не будет же она говорить ему, что...       ...Да с какой стати она вообще должна об этом думать!       ...Но если не понравится ни ему, ни ей?       Кажется, за весь этот бесконечный день Тамирис ни разу не присела. Она принимала заказы на свиные ножки и тушеную капусту, а перед глазами так и прыгали женские груди и мужские члены. Дункан улыбался всякий раз, когда ловил ее взгляд, будто невзначай, заправил ей за ухо выбившуюся прядь волос и поправил на груди косынку. От этих прикосновений по коже прокатывалась теплая волна, страхи исчезали, и Тамирис твердо верила, что не осрамится в его объятиях... но Дункан отходил, клиенты нетерпеливо махали, и сладкое предвкушение вновь сменялось страхом.       ...Она же будет такая некрасивая перед сном: растрепанная, пропахшая кухней...       ...Да и Дункан не лучше...       ...Может быть, стоит уйти спать пораньше...       ...И никаких поцелуев на ночь...       ...То есть она просто трусиха, да?!       Эта мысль заставила Тамирис собрать все мужество и все злость, чтобы дождаться, когда зал опустеет. Она нарочно задержалась, переворачивая стулья, пока Дункан мурлыкал себе под нос, пересчитывая выручку. Наконец он посмотрел на нее:       — Идешь спать, Тами? Час-то поздний.       Это прозвучало так обыденно, что Тамирис чуть не уронила стул. Может быть, он сказал «идем»? В его постель или в ее... Но дядин голос вовсе не дрожал и не хрипел от тщательно скрываемого вожделения. Как-то сразу забылось, что совсем недавно она собиралась убежать наверх, чтобы избежать его поцелуев. Мучимая страшным подозрением, Тамирис медленно начала подниматься по лестнице вместе с Дунканом. Теперь она не решалась взглянуть на него, вместо этого разглядывая каждую выщербленную ступеньку, но слишком хорошо слышала и ровное дыхание, и хруст суставов, когда Дункан потянулся всем телом и с наслаждением замычал, расправляя плечи.       Ну не могла же она себе придумать, что только сегодня утром этот же Дункан держал ее на коленях и целовал в эти самые губы, на которые... ну, хотя бы смотрит сейчас, ведь смотрит?       — Осторожно, Тами: последняя ступенька!       В самом деле; она чуть не запнулась. Угрюмо отвернувшись, Тамирис взбежала на площадку и уже совсем собралась повернуть к себе, не дожидаясь вечерних нежностей, когда Дункан придержал ее за руку.       Его ладонь скользнула по обнаженной коже вдоль плеча, и Тамирис затрясло — уж точно не от ужаса... хотя, может быть, и от него совсем немножко тоже. Она обернулась, и Дункан обхватил ладонями ее лицо — так легко, что она могла бы высвободиться, просто отступив к стене, но делать этого совершенно не хотелось. Глаза сами собой закрылись, когда он прошелся кончиками пальцев от ее щек к подбородку, губ коснулось теплое дыхание... и поцелуй вышел так же краток и невинен, как во времена, когда добрый дядя целовал на ночь любимую племянницу.       Изумленная, растерянная, возмущенная Тамирис распахнула глаза.       — Спокойной ночи, милая. Сладких тебе снов.       Конечно же, он улыбался, глядя на нее так же мягко и лукаво, как всегда, — выражение, которое Тамирис вдруг захотелось стереть чем-нибудь тяжелым. А она-то думала...       — Это что, все?! — Как обычно, слова вырвались прежде, чем она успела прикусить язык.       По крайней мере, Дункан не рассмеялся, заставляя ее еще и краснеть до слез. Однако преувеличенная серьезность, с которой он склонил голову набок, была ничуть не лучше. Одну руку он убрал, но другой по-прежнему поглаживал ее щеку и подбородок.       — А... я забыл сделать что-то еще?       Может быть, ей стоило столкнуть его с лестницы. Один толчок — и в ее жизни больше не будет никакого Дункана Фарлонга.       Наверное, он увидел что-то такое в ее взгляде, потому как заговорил уже без поддразнивания:       — Тами, твое сердечко колотится так, что я его отсюда слышу. Ты правда думала, я буду тебя к чему-то принуждать? — Он мягко мазнул кончиком пальца по ее носу. — У нас впереди много-много времени.       В самом деле: много-много времени, когда она будет ломать голову, считает ли он ее достаточно желанной или, может быть, просто хотел помириться, или боялся вызвать ее гнев отказом, или... Глупости, конечно, но она должна знать наверняка!       Она рванула Дункана к себе за грудки. Не рассчитав силы, больно стукнулась о стену затылком. Дункан едва успел выставить руку, чтобы не завалиться прямо на нее. Все читанные романы пронеслись у Тамирис перед глазами: он и она в кольце его рук, ее пальцы сжимают ткань его туники...       — Целуй! — выдохнула она и, чтобы Дункан не успел сбежать, сама потянулась к нему навстречу.       Поначалу у них вышел только глупый чмок — самую малость лучше, чем Дункан подарил ей по собственной воле, но отступать Тамирис было некуда. С упрямством отчаяния она прижимала губы к его губам, и наконец Дункан поддался.       Это было приятно. Странно. Удивительно. Губы скользили по губам, прижимались, открывались, втягивались. Джоэл тоже пытался целовать ее так — даже с языком, но тогда ее чуть не вывернуло; сейчас же слюна Дункана имела так же мало значения, как ее собственная. Вообще ничего не имело значения, кроме его наконец-то сбившегося дыхания и влажных отрывистых прикосновений — точно кусочки головоломки один за другим вставали на место. Руки Тамирис бессильно упали вдоль тела, потом неловко легли на его талию. Отважившись, она просунула ладонь под тунику, прижала к горячей коже, поверх позвонков...       И Дункан тут же отпрянул.       — Кое-кому не помешает холодная ванна, — шепнул он. — А может, я сразу с головой в бочку нырну?       — Дурак!       И все же обидеться она не успела: так тяжело Дункан дышал, так облизывал губы. Ей даже стало чуточку страшно под его незнакомым, слишком темным взглядом; неловко Тамирис опустила глаза и только сейчас заметила, что Дункан сжимает кулаки до побелевших костяшек. Чтобы... чтобы?       Наверное, она все же покраснела, потому что Дункан рассмеялся, и этот привычный звук прогнал наваждение. Он вновь легонько приподнял ее голову за подбородок.       — Ну что, теперь ты будешь спать спокойно, Тами? Или... со сладкими, сладкими снами?       Нет, когда Дункан ее так поддразнивал, она просто не могла оставить последнее слово за ним!       — Надеюсь, я буду не очень много времени... — с достоинством ответила Тамирис, — ...видеть их одна.