Траур сер, а мысли черны

Пожалуй, Занха и улицы рядом с ней имели в Олларии самую зловещую славу. Болтали, в лунные ночи на площади разыскивает давно отрубленную голову принц Генрих Оллар, которого казнили по воле Алонсо Алвы. В ветреную погоду на крышах трактиров стенают фальшивомонетчики, сваренные живьем в масле, и завывают ведьмы, кому вырезали языки еще при Раканах. А уж если зарядит дождь — это точно льет слезы Лорена-Детоубийца, что без суда и приговора казнила сама себя. Секретарь Флотсон — полный красноносый старичок — пересказывал самые занятные байки по пути из Королевской канцелярии. С болезненным любопытством Вальтер ждал, не мелькнет ли где имя болвана-зятя, но то ли Флотсону хватало такта не упоминать Карла Борна, то ли память столичных жителей оказалась коротка, и мятежник с севера Придды в ней не задержался. И к лучшему. Габриэла не заслужила, чтобы ее имя трепала чернь. Сами по себе бредни о призраках вызывали лишь снисходительную улыбку: Вальтер считал себя матерьялистом, потому что на его памяти слишком часто личину злого духа или мстительного покойника надевали плуты. — Что у нас сегодня? — спросил он с порога приемной. Флотсон с помощниками явились в ведомство два часа назад и с тех пор сортировали жалобы. На передней конторке уже возвышалась гора бумаг, требовавших внимания в первую очередь. — Барон Вильтон просит пересмотреть решение о разделе братового имущества, — начал Флотсон без церемоний. — Кавалер Габетте требует разоблачить соседа с фальшивой дарственной. Дама Росноун хочет отсудить приданое у мужа, с которым живет врозь... Вальтер дослушал бубнеж старого секретаря, затем велел принести ходатайства от наиболее знатных особ. Когда Флотсон с поклоном опустил на его письменный стол три стопки бумаг — к каждой жалобе прилагался судебный протокол — и уже собрался уходить, Вальтер окликнул: — Постойте. Флотсон обернулся. — Чем я еще могу быть полезен господину герцогу? — Я хочу отправить вас в геренцию, — медленно произнес Вальтер. — С приватным запросом в архив. У вас есть деньги? — Три суана на вечернего извозчика, господин герцог. А еще на кружечку пива. — Возьмите, — Вальтер толкнул по столу полный кошель. — Не скупитесь, если потребуется заплатить за молчание и помощь в поисках. Флотсон взял кошель, взвесил его на ладони и с достоинством привязал к поясу, который передавливал объемистый живот, как колбасу — бечевка. Монеты внутри тяжело звякнули. — Господин герцог желает получить какие-то старые документы? — Да, — Вальтер посмотрел Флотсону в глаза. — В восьмидесятом году граф Ариго прислал королю прошение лишить своего старшего сына наследства и титула. Последовало ли за этим разбирательство? Беседовали ли с друзьями и домочадцами графа? Я хочу получить все записи по этому делу. Обычно невозмутимый, Флотсон изумленно поднял брови. Затем совладал с лицом и изобразил бесстрастие: он понимал, что расспрашивать супрема ему не по чину. Вальтер сам решил объясниться. Он доверял Флотсону, прослужившему в Верховном Королевском суде двадцать лет, но некоторые подозрения лучше выкорчевывать, пока они не дали всходов. — Для всех это секрет, но с вами, человеком исключительно надежным, я могу поделиться. Вы, наверное, знаете, что моя жена принадлежит к свите ее величества? — Да, господин герцог, — Флотсон раздулся от гордости. — В последнее время наша королева все чаще вспоминает сосланного в Торку брата. Когда в ее семье случилось несчастье, она была еще ребенком и не осознавала, что происходит. Дело очень деликатное, в него мало кого посвящали, поэтому живых очевидцев ссоры покойного графа с первенцем не осталось. Кроме самого первенца, но изгнаннику, как вы понимаете, путь во дворец заказан. Да и его суждения, боюсь, прозвучат слишком пристрастно. Потому королева через супругу попросила меня разобраться в этой истории. Если ее брат пал жертвой несправедливости, она желала бы восстановить его доброе имя. — Благородная душа у нашей королевы, — расчувствовался Флотсон, питавший слабость к молоденьким блондинкам. — И наш с вами долг, как верных подданных, помочь ей, — добавил Вальтер. — Разумеется, господин герцог, — Флотсон живо закивал. — Я почту за честь... немедленно отправлюсь на Писчую улицу! И остаток жизни буду гордиться, что оказал услугу ее величеству. — Но помните, что это секрет, — Вальтер приподнял уголки губ в намеке на улыбку. — Если изгнанник и правда совершил что-то дурное, на имя королевы не должна пасть даже тень. — Конечно, господин герцог. Конечно. Ее величество может рассчитывать на мое молчание. — Тогда ступайте. Если вернетесь с документами, не медлите, входите сразу ко мне. Флотсон поклонился и исчез, Вальтер зажмурился и откинулся на спинку кресла. Он сделал первый ход в этой партии, куда события свернут дальше — покажет время. Почему отец отрекся от сына? У Вальтера созрел только один ответ — граф внезапно обнаружил, что наследник рожден не от него. Если это правда, когда измены Катарины откроются, будет недурно вытащить на свет божий и скандал с ее матушкой. Необязательно доказывать, что Каролина Борн обманывала мужа, — Дорак вцепится даже в слухи. Жаль только, имя Борнов опять станут полоскать на перекрестках. Но к этой жертве Вальтер был готов. Главное, чтобы кансилльер не разгадал, кто роет яму его креатуре, иначе Приддам доведется несладко. Флотсон — хороший исполнитель, если ему поручили отыскать документы, он их из-под земли достанет. А что по силам сделать самому Вальтеру? До Гогенлоэ геренцией руководил старик Фукиано, его вдова может помнить подробности, которые не вошли в протоколы. Почему бы на днях не нанести ей визит вежливости? Закормленные левретки и затираненные невестки, верно, порадуются, если их домашний деспот немного отвлечется. Главное, чтобы кансилльер... ну да между ними с маркизой пробежала кошка так давно, что, кажется, Эрнани переехал в Кабитэлу позже. Вальтер плохо помнил старшего сына Пьера Ариго — на его взгляд, тот ничем не выделялся из стайки гвардейцев с подкрученными усами. Все они хлестали вино, дрались на дуэлях, волочились за каждой юбкой, а когда... Жослена? Жермона? сослали, экзальтированные дамы в своих гостиных чуть не договорились до того, что он носил на голове козлиные рога и дышал огнем. Как быстро течет время. Они с Ангеликой зимой восьмидесятого были увлечены только друг другом и не слушали, о чем жужжит двор. Чувство — пьянящее, острое, пронзительное, от которого ярче светят звезды и воздух даже в лютую стужу наполняется ароматом цветов, — овладело ими в Тарнике, будто молодоженами. Следующей осенью родился Валентин. А нынче он уже оруженосец и вскоре будет представлен королевской чете.

***

В день рождения Катарины зеркальная зала сияла тысячей свечей — настоящих и отраженных. Огоньки дробились в хрустальных бокалах и кувшинах с вином, заставляли вспыхивать серебряные ножи и креманки на пиршественном столе. Лоснился паркет. Слух и взгляд услаждали скрипачи: на красных жилетах горели бронзовые пуговицы, в волосах пунцовели гвоздики — цветы королевы. А как сверкала затканная золотом парча и бриллианты гостей!.. Столько красок, столько веселья, что рябит в глазах. Ангелика вернулась на пост хранительницы королевских драгоценностей. Это дало ей право стоять по правую руку Катарины, когда та, восседая на малом троне, милостиво принимала дары подданных. Слева на Ангелику ревниво поглядывала распорядительница королевского гардероба Урсула Колиньяр — наверное, оставшись единственной герцогиней в штате, она привыкла помыкать фрейлинами и теперь опасалась за свое положение. Но Ангелика на власть не претендовала. — Мы благодарим вас, — Катарина склонила голову, принимая от торкского барона блюдо с отчеканенными соколами. — Чудесная работа. Мы прикажем выставлять его на наш стол. Польщенный барон отошел, а Катарина повернулась к Ангелике и передала блюдо, чтобы оно присоединилось к горе подарков на помосте с гербовым полотнищем Ариго. На цепочке качнулся кулон, камень пустил зайчика в лицо Ангелики. Алый отблеск резанул по глазам. Ангелика зажмурилась, пряча невольные слезы, но алое пятно горело под веками, будто ожог. Ройя. Подарок герцога Алва. Что, если Катарина изменяет королю с ним? Ангелика поискала среди гостей мужчину в черном и серебре, не нашла. В самом деле, зачем ему задерживаться? Он уже наделал шуму, ворвавшись в будуар Катарины, будто грозовой шквал, а скучные церемонии пусть отстаивают другие. Ангелика не желала Алве зла, но и отказываться от мести ради него не собиралась. Конечно, из-за этого человека Джастин прожил на четыре года дольше. Материнское сердце требовало отблагодарить его. Но имеет ли Ангелика право идти на поводу у чувств? Положим, она предупредит Алву. Если он и правда любовник Катарины и ежедневно рискует жизнью из-за нее — негодяйка узнает об опасности сразу же, и из охотников Придды станут дичью. Ангелика не надеялась, что титул их защитит. Соратники Вальтера, подзуженные кансилльером и Ги Ариго, разорвут предателей на клочки, новая знать насладится кровавой забавой с безопасного расстояния, а кардинал Сильвестр, забыв о грудной жабе, станцует на их могилах. Валентин останется один, если вообще выживет. Что будет с Клаусом и Питером в Васспарде — подумать страшно. Впрочем, младших еще может взять на воспитание Ирэна, но как сложится их будущее? Фамилию Придд в Талиге и сейчас многие недолюбливают, а если они замараются, злоумышляя против королевы, потомки не отмоются от дурной славы до конца круга Ветра. Стало быть, предупреждать Рокэ Алву нельзя. Ангелика подавила вздох. Храни его Создатель. — Мы благодарим вас, — тоном мученицы сообщила Катарина рэю, который преподнес статуэтку русалки. Каждая чешуйка на изогнутом хвосте была вырезана из зеленоватого перламутра. — Мы распорядимся установить ее в нашей оранжерее. Ангелика опустила русалку в инкрустированную опалами чашу и торопливо развернулась — очередь дарителей добралась до маршала Рокслея и его оруженосца. — Ваше величество, примите от нас гребни с камнями ваших родовых цветов, чтобы они оттеняли вашу красоту, ибо затмить ее не под силу ни одной вещи, сотворенной человеческими руками! Маршал плюхнулся на колени и протянул раскрытую шкатулку. Внутри мерцали гранатовые зерна рубинов, но Ангелика смотрела лишь на Валентина, который преклонил колени рядом с эром. Катарина улыбнулась немного живее, погладила камни кончиками пальцев. Кивком позволила дарителям встать. — Мы благодарим вас, маршал. Золотые молнии сработаны очень искусно. Эти гребни похожи на те, что матушка носила в Гайарэ... Ее лицо стало мечтательным, подчерненные ресницы опустились, бросив тени на скулы. А ведь на этом троне могла сидеть Ирэна. Подумать только! Она точно не опозорила бы королевский сан пустым кокетством. С ней Фердинанд, дремавший в соседнем кресле, растил бы собственных детей. Франциск и Октавия, наверное, ворочаются в гробах от того, что сотворили с династией их потомки. Катарина распахнула глаза, вздрогнув, словно испуганная птичка, и Ангелика затаила дыхание. — Чудесный подарок, — она перевела затуманенный взгляд на Валентина. — Вы взяли с собой оруженосца? — Имею честь представить вашему величеству графа Васспарда, — приосанился Рокслей, а Валентин поклонился. — Насколько мне известно, он впервые при дворе. — Однако же у него прекрасные манеры, — заметила Катарина, подпустив в голос грусти. И глянула на Валентина так, будто лишь он мог понять ее причину. — Вне сомнения, этот юноша достоин носить ваши цвета. — Я не нарадуюсь тому, как он тянется к знаниям, — Рокслей лучился самодовольством. — Вместо попоек и гулянок он проводит вечера в моей домашней библиотеке. Валентин еле заметно поморщил нос. Наверняка он был невысокого мнения о ее содержимом. — Возможно, главный навык, который вам предстоит передать оруженосцу, это умение отдыхать и развлекаться, — Катарина одарила обоих кроткой улыбкой. — Почаще берите графа с собой, когда выезжаете из дома. — Рад повиноваться воле вашего величества, — Рокслей лихо подкрутил ус. Катарина отпустила их, и крепыш Рокслей с долговязой тенью за плечом отошли к компании, где уже угощались вином. К трону приблизился комендант столицы, и Урсула Колиньяр гордо выпятила грудь — за Килеаном следовал маркиз Сабве, гибкий, будто ласка, с усмешкой, разившей наповал, как стрела. — Ваше величество, примите от нас пару подвесок с изумрудами чистой воды. Мой ювелир назвал их «Слезы озерной девы». Пусть же вам никогда не придется плакать, надев их. Катарина похвалила подарок, передала футляр, но Ангелика не спешила откладывать его на помост, зацепившись за взгляд маркиза Сабве. Осязаемый. Дерзкий. Раздевающий. Ангелике стало неловко, хоть обращен он был не на нее. А Катарина от столь пристального внимания, кажется, даже зарделась.

***

К вечеру похолодало. Валентин придавил страницу пустой чернильницей и поднялся затворить окно, а когда развернулся к письменному столу, на пороге библиотеки с подсвечником в руке уже стояла графиня Дженнифер. Она открыла дверь совершенно бесшумно и в иных обстоятельствах застигла бы его врасплох, но сейчас Валентин только склонил голову в знак приветствия. Чего-то такого он и ожидал. — Этот невежа Генри опять укатил к коменданту, — пожаловалась графиня, будто Валентин был ее наперсницей. — Еще немного, и я начну думать, что его любовницу зовут «Людвиг». Она рассмеялась над собственной шуткой, тряхнула густыми черными волосами. Валентин растянул губы в улыбке. — Хвала Создателю, он хотя бы вас с собой не взял. Поужинайте со мной, граф. Я велела накрыть в музыкальном салоне, столовая вечерами нагоняет тоску. — Как угодно эрэа, — отозвался он глухим от долгого молчания голосом. Он заложил страницу с Кадельской битвой и вернул книгу на полку. Об «Истории Двадцатилетней войны» вскользь упоминал Джастин, и Валентин — будь проклят Штанцлер и его язык! — никак не мог выбросить сказанное из головы. Он рассматривал поля, перечитывал строки, ища пометки родной рукой. Заглядывал за корешок, надеясь, что приветом из прошлого мелькнет черновик записки или сухая травинка. К несчастью, пока все старания были тщетны. Валентин взял у графини Дженнифер подсвечник и протянул руку, на которую она с готовностью оперлась. Чего от него хочет эта покинутая мужем женщина? Того же, чего и от Джастина? Заполучить еще один трофей в свою коллекцию соблазненных юнцов? Какая дикость. Неужели ей совершенно невдомек, что для него особняк Рокслеев — в первую очередь место, пропитанное воспоминаниями о покойном брате, и предаваться распутству здесь... ну, может, не святотатство, но что-то сродни тому? Они были не так воспитаны, чтобы Джастин живописал ему свои любовные победы, потому Валентин в точности не знал, очаровала ли графиня брата. Но ухмылки лакеев, которые заносили его сундуки в новый дом, оставляли мало простора для фантазии. Граф Генри, паркетный вояка, каждые три года прилежно брал себе оруженосцев, не брезгуя ни Людьми Чести, ни «навозниками», а графиня Дженнифер с той же прилежностью завлекала их к себе в спальню, дабы восполнить последние пробелы в образовании будущих рыцарей. В Лаик Эстебан и Северин посмеивались: «Повезет же кому-то». В их кругу взрослая и знатная любовница повышала статус кавалера. Она считалась роскошной безделушкой, которой при случае не грех и похвалиться перед приятелями, как породистым рысаком. Увы, Валентина охватывала тоска при одной мысли, что его будут опутывать сетями намеков, раз от раза все более провокационных, и ему придется отстаивать себя, не оскорбляя даму прямым отказом. Они расположились за столом друг напротив друга. Служанка принесла мясо на салатных листьях, артишоки с орехами и охлажденное вино, спросила, не желает ли хозяйка еще чего-нибудь, и, получив отрицательный ответ, ретировалась. Пламя свечей играло в серебре приборов и хрустале бокалов. За окном зарядил дождь, острый запах влажной земли смешивался с ароматом яств и срезанных ландышей в вазе у клавесина. Бархатные портьеры приглушали стук капель до вкрадчивого шелеста, задерживали снаружи прохладу. Графиня пожаловалась на духоту и скинула с плеч кружевную шаль, обнажив руки. Взгляду Валентина открылся весьма смелый вырез на груди, тонкая шея и ключицы, по которым спускалась золотая цепочка с единственной жемчужиной. Графиня Дженнифер была красива, спору нет. Но возле нее Валентин ощущал себя как человек после долгой голодовки, перед которым поставили блюдо с жирным окороком; как жертва обморожения, к которой приближаются с ведром кипятка. Словом, он заранее предвидел, что, однажды дав слабину, не раз пожалеет об их связи. — Я так мало знаю о вас, граф. Расскажите, чем вы занимались до Лаик? — О, я очень много читал. Библиотека Васспарда необъятна, и наш библиотекарь, мэтр Хоррел, каждый год наведывается в Олларию за книжными новинками. Когда мой отец возвращается в Васспард, они с мэтром подолгу обсуждают приобретения. — Как это мило. Держу пари, вы прочли все, что было у вас дома. — Я не зря упомянул, что библиотека Васспарда необъятна, сударыня. Боюсь, что не открыл для себя и десятой части хранящихся там сокровищ. — Ну что же, неважно... А кроме книг, вас что-то интересовало? — Разумеется, сударыня. Птицы. — Птицы? О! Обожаю птиц! Как очаровательны воркующие голуби с их склоненными головками. Как они забавно распушают перышки перед избранницей, танцуют, чтобы добиться поцелуя. Одно удовольствие наблюдать. Они так похожи на людей. Настоящие рыцари и их дамы сердца. — В Васспарде я вел дневник наблюдений за аистами. Сколько их улетает по осени зимовать в Ургот, сколько прилетает весной. По моему приказу трое пажей целыми днями ловили жуков и ящериц, чтобы подкармливать их. — Фи, какая мерзость! — Съеденное каждым аистом я тоже записывал. Как изменялись их аппетиты день ото дня — я пытался вывести математическую зависимость, чтобы на следующий год давать своим пажам задание поточнее, а не просто приказывать: «Ловите, сколько получится». — Кажется, до вас еще никто не ставил перед собой такой цели... Ну, а кроме птиц? Быть может, вам нравилось музицировать? — Меня учили играть на лютне, но эта наука никогда не представлялась мне сколько-нибудь любопытной. Не вижу смысла в бестолковом треньканье. — Как жаль. А я хотела попросить вас исполнить ардорские рондо, чтобы скоротать вечер. Но если это занятие вам не по вкусу, я, разумеется, обойдусь без музыки, — графиня выдержала паузу, чтобы галантный ухажер с пылом заверил: играть для нее сегодня — высшее счастье его жизни. Валентин промолчал. — Может быть, вы пробовали сочинять стихи? Я знаю, каждый влюбленный юноша — в душе поэт. — Вынужден вас разочаровать, сударыня. Придумывать рифмы — недурная зарядка для ума, но посвящать этому дни напролет? Любую мысль, которую поэт пытается уместить в стихи, можно выразить прозой гораздо короче и яснее. Печально, что столько талантливых сочинителей зря тратят свое время на никудышние вирши. — А знаете, от чего печально мне, граф? Что некоторые мальчики, похоже, рождаются на свет уже стариками. И один из них сидит сейчас передо мной. Графиня потерла виски, на хорошеньком лице смешались боль и досада, будто застольная беседа смертельно утомила ее. Серебряная вилка звякнула о край пустой тарелки. Графиня поднялась. — Прошу простить, если я нагнал на вас скуку, сударыня, — произнес Валентин то, чего требовала вежливость. — Пустое, граф, — вздохнула она. — У меня просто разболелась голова. В дождь такое случается. С вашего позволения, я пойду к себе. Она удалилась, раздраженно шурша юбками. Когда шаги стихли на лестнице, Валентин коротко улыбнулся и переложил последний ломтик мяса с общего блюда себе на тарелку.