Нам нужна тьма — ведь следом за ней приходит рассвет.
Харрисон Форд
***
На тёмном небосклоне сияет прекрасная серебряная луна. Она кажется такой далёкой от Земли, от всего и всех, что поневоле задумываешься — а может ли луна чувствовать себя одинокой? Канда вздыхает, глядя на ясное безоблачное небо. Его синие глаза устремлены на луну и рассыпанные вокруг неё звёзды — нет, она не одинока, ведь те всегда рядом. Мечник спал не слишком долго. Не то чтобы его мучили кошмары, однако услышанное ранее признание Лави заставило его задуматься — чего именно он боится? Канда подтягивает ноги к груди, пытаясь осознать собственные чувства — вероятно, впервые в жизни. Война закончилась, Акума и Ноев, ведущих свои игры в попытках уничтожить человечество, больше нет. Канду это не пугало — так что же заставляет его сердце тревожно сжиматься сейчас? Он едва не вздрагивает, внезапно услышав за спиной знакомый голос: — Не смог уснуть? Оглянувшись через плечо, Канда замечает Лави, стоящего в паре шагов от него. На самом деле он спал — после долгих любовных ласк, — но не слишком много. Бывшего экзорциста останавливал простой страх остаться одному или оставить Книгочея одного. Но Канда ничего не говорит — лишь беззлобно цыкает и обращает взгляд обратно к небу, к белой луне и золотым звёздам, избавляющим её от одиночества. Лави, тем не менее, всё понимает — усмехнувшись, он подходит ближе и, сев позади него, натягивает на них обоих тонкое одеяло, укрывая от холода. Канда откидывается назад, чтобы согреться, и прижимается спиной к груди Лави. Тот обвивает рукой его талию. Когда Канда чуть сдвигается, устраиваясь поудобнее, его чёрные как вороново крыло волосы рассыпаются по плечам, открывая взору метку на шее — он даже не понимает, что Лави заметил, пока пальцы рыжеволосого не касаются её, нежно и бережно. Канда замирает от этого прикосновения, но когда Лави убирает пальцы и прижимается к коже губами — так же нежно, — Канда расслабляется, накрывая ладонью ладонь Лави и мягко сжимая её. Единственное, о чём он до сих пор не сообщил любовнику, — о том, как много его целительных сил истощилось со временем. Канда и сам не может сказать наверняка — возможно, это и есть самый большой из страхов, теснящих его грудь. Канда не понаслышке знает о том, как больно оставаться одному. Он не хочет, чтобы Лави испытал подобное. И... Он тоже не может отпустить. — Я не знаю, сколько времени у меня осталось... — неожиданно для самого себя произносит Канда. Ему не нужно встречаться с любящим взглядом Лави, не нужно стыдиться того, что он — как бы нелепо это ни было — не может произнести три заветных слова. Поэтому вместо этого он переплетает их пальцы, вновь устремив взгляд к небу. — ... но то, что осталось, принадлежит тебе. Если ты этого хочешь. Канда по-прежнему не понимает, что именно Лави разглядел в нём — он ведь высокомерен, груб и бессердечен. У Лави мог быть кто угодно — или никого, — однако он выбрал его. Этого выше его понимания. Но, с другой стороны, ему и не нужно понимать. Лави улыбается Канде в волосы, обхватывая его за талию обеими руками и притягивая ещё ближе. Книгочей не знает, чувствовал ли он когда-нибудь себя таким счастливым и таким довольным, как сейчас. Он ни о чём не жалеет. — Я люблю тебя, — говорит он Канде. Лави не станет твердить эти слова беспрестанно, как мантру, потому что тогда они, вероятно, потеряют свой смысл — однако сейчас они важны. Канда должен знать, что Лави не отпустит его. Никогда. Они ещё очень долго остаются в объятиях друг друга, наблюдая за тем, как неотступно приближается утро, отгоняя тьму прочь — наблюдая за восходом солнца. Их ночь была долгой, наполненной болью и страданием, — и, однако же, они сумели найти друг друга среди тьмы, ведомые несколькими звёздами. А теперь ночи пришло время отойти в сторону и уступить права рассвету новой жизни.