Габритальские траблы

Где-то вдали за стенами города послышался раскат грома. Месье Агрест замер над письмом сыну, гостившему у родственников в Великобритании. Резкий порыв ветра хлопнул ставнями, принеся с собой запах свежести. Комнату озарили слабые лучи заходящего солнца. Несколько свечей погасли. Перо выпало из руки, оставив грязную кляксу на каменном полу. Окно мгновенно вновь было плотно закрыто. Дышать стало опасно. Считалось, что дым и огонь очищают заражённый воздух, поэтому месье Агрест быстро зажёг потушенные свечи и чашу с розмарином. Бросил взгляд на недописанное письмо и вышел из комнаты. Его ассистентка и помощница Натали Санкёр плохо себя чувствовала. Ничего не предвещало беды: вчера они посетили церковь, обсуждали последние новости о болезни и дела своей швейной мастерской, а вечером торговец принес полотна ткани и тесьму, доставленные из Марселя. Натали сообщила, что тесьма великолепно подойдёт для изготовления заказов, а утром не смогла встать из-за лихорадки. Врач прибыл к полудню, но слова его были неутешительны. Заболевших становилось всё больше с каждым днём, и даже введённый карантин уже не мог помочь жителям. Месье Агрест прошёл по коридору своего дома, и шаги его отдавались гулким эхом в полумраке, куда не доходил свет от факелов на стенах. Он добрался до комнаты Натали и негромко постучал в дверь. Прислушался. За закрытым окном коридора можно было различить звуки начинающегося дождя, за дверью же комнаты было тихо. Мягкие волны благовонного дыма от горящего светильника всколыхнулись, когда он вошел. Ассистентка его дремала, измученная скоротечной болезнью. Он подошёл ближе и коснулся её лба: кожа была влажной и очень горячей. Натали шевельнулась, и взгляду его в тусклом свете масляной лампы открылась чудовищная картина: на её белой шее темнели два бубона. Он судорожно вздохнул. Господи, за какие грехи караешь ты эту женщину? Она открыла глаза, повернула к нему голову и по лицу его всё поняла. Просила покинуть комнату, поскольку находиться рядом с нею значило рисковать собственной жизнью. - Пожалуйста, месье Агрест, уходите, здесь слишком опасно. - Мы долго были вместе. Уже поздно переживать о безопасности. Она попыталась нахмуриться, хотя понимала, что спорить с ним бесполезно. На этот раз врач прибыл быстро и сразу предложил вскрыть бубоны на шее и прижечь рану раскалённым железом. Метод лечения был весьма сомнительным, но иных вариантов не было. Над самой крышей дома гремели раскаты грома, но месье Агрест в своем кабинете не замечал этого. Ему казалось, что он слышит дикие крики боли, и сердце его было готово разорваться из-за её страданий. Ближе к рассвету дождь наконец прекратился. Огонь в очаге почти погас, и повеяло сыростью и холодом. Месье Агрест дремал, сидя у кровати своей помощницы и держа в руке её прохладную руку, когда его разбудил неясный шорох в углу комнаты. Вероятно, почудилось. Он сжал руку Натали, и она еле заметно шевельнула пальцами, но глаз не поднимала. - О, Натали... Я потерял когда-то жену, я не переживу, если потеряю и тебя. Шорох в углу повторился, и когда месье Агрест посветил туда лампой, тень сверкнула красными глазками и рассыпалась на десяток чёрных крыс. - Что это... Где-то в глубине дома послышался леденящий душу крик слуги. По каменному полу заскребли когтистые лапки. Крысы прибывали отовсюду. Они разбегались грязными тёплыми комками, шуршали по соломенным циновкам, карабкались по балдахину кровати, подбираясь всё ближе к людям. - Прочь! Пошли прочь! Месье Агрест отгонял крыс лампой, но их было слишком много. Волна за волной наполняли они комнату, превращаясь в живое пищащее море движущихся тел и сверкающих глаз. Крысы забрались на кровать. Одна из мерзких тварей, самая крупная и наглая, вцепилась в рукав лежащей на постели женщины. Натали была не в состоянии скинуть её. Месье Агрест ударил крысу кулаком, но было поздно: артерия на запястье была серьёзно повреждена, и рукав платья стал окрашиваться красным. - Натали! Она не отвечала. Почуяв запах свежей крови, волна крыс захлестнула её тело, превращаясь в шевелящееся покрывало... - Натали!!! Габриэль подскочил на кровати и резко включил свет, не на шутку перепугав Нууру. Нет-нет, никаких крыс не было, он был в своей постели, в своем доме. В своем времени. Это просто сон. Но было так страшно, словно он потерял Натали на самом деле, навсегда. Габриэль посмотрел на часы: почти семь. Она уже не должна была спать. Он попробовал ей позвонить, но она не ответила. Нужно было проведать её и Адриана. - Хозяин, это просто сон, - пробормотал Нууру. - Ты знаешь про её здоровье, вдруг был приступ, - возразил Габриэль, накидывая халат. Он с тревогой постучал в её двери, но ответом, как и во сне, была мрачная тишина. Габриэль открыл дверь, вошёл и замер. В комнате было тихо и темно. Лучи солнца ещё не могли пробиться через занавески, и освещением служила полоска света из ванной комнаты. - Натали? Натали появилась в дверном проёме. Он окинул её взглядом. В пушистом халате и без туфель на каблуках, без строгого пучка и делового костюма она показалась ему маленькой и беззащитной. - Габриэль? Таким она его ещё не лицезрела: пижамные штаны и халат, второпях наброшенный на обнажённый торс, растрёпанные волосы, которые сегодня ещё не видели расчёски и средств для укладки. - Ты не отвечала. - Когда? Что случилось? Она сделала шаг ему навстречу. - Ты не отвечала, - повторил он, быстро подходя вплотную. Отодвинул рукава её халата, взял за тонкие белые запястья: конечно, никаких укусов не было. Отвёл в сторону влажные пряди распущенных волос и окинул взглядом её шею: чисто. - Что происх... Он заключил её в свои объятия, и все вопросы перестали её волновать. Боже, это было самое прекрасное утро. - Обещай, что не покинешь меня. - Я... я бы не смогла, даже если бы хотела. Габриэль отстранился. - Просто сон. Но до ужаса правдоподобный. Однако, несмотря на чуму и крыс, Средневековье даёт развернуться фантазии в контексте высокой моды. У меня появилась идея для подарка по случаю дня рождения Одри Буржуа. - Тебе приснилось Средневековье? Похоже, повлиял вчерашний репортаж Надьи Шамак о чуме и коронавирусе. - Возможно. Габриэль кивнул ей и покинул комнату. Он сам как чума, подумалось ей. Не уберечься от него, не спастись. И она улыбнулась, вспоминая его объятия.