10 лет назад.
POV Ink Я сидел в гостиной, и рисовал картину. В этот раз это был ночной город. Мне очень нравится описывать живописные места. Леса, поля, города или же ночное небо. У меня это получается лучше всего, хоть родители и говорят, что я во всём идеален. Сколько себя помню, я всегда любил искусство. Чтение книг, прослушивание классической музыки. Нравилось абсолютно всё. Но больше всего — рисование. Рисование — маленький мирок, в котором я люблю подолгу задерживаться. Меня всегда удивлял процесс написания картин. Ты придумываешь образ, а потом переносишь его на бумагу. Тем самым заполняя белый лист пустоты. Но что самое важное, то, как ты это делаешь. Ты буквально берёшь картины из воздуха, которым дышишь. Черпаешь идеи из окружения. Пишешь, ссылаясь на настроение. И это здорово! Порой удивляюсь тому, как картины на бумаге, отличаются от тех, что были придуманы изначально. Словно два разных художника. Помню, как впервые открыл в себе этот талант. Мне было 4 года. Взял в руку карандаш и нарисовал свою первую работу. Это была новогодняя ёлка, вокруг которой лежали подарки. После этого я побежал к маме хвастаться своим рисунком. Она была очень рада. Даже показала отцу мою работу. Они меня похвалили и на день рождение подарили набор для рисования. Как я прыгал от радости! Моему счастью не было предела. С этого всё и началось. К родителям приходили друзья, которые смотрели мои работы. Позже их стало больше. Моя популярность росла. Всем было интересно посмотреть на 5-летнего художника. После этого мои картины начали продаваться. Скупали их очень быстро и за большие деньги. Часть от этих денег родители клали на мой счёт. А большую часть мы отдавали в различные приюты и всем, кто в них нуждался. Поэтому мы стали ещё богаче, чем были. Я был не против того, что мои картины продавались. Мне хотелось, чтобы все увидели мои работы. Хотел видеть радость на их лицах. Это помогало писать ещё лучше. Ну вот. Я закончил. Вышло красиво, как и всегда. Ночной город. Тёмные дома и улица, что были освещены фонарями. Прохожие, которые спешили попасть домой. Деревья, стоявшие без листвы. И прекрасное ночное небо, усеянное сотнями звёзд. А также луна, что ярко светила в сумраке осени. Красивая картина. Мне даже захотелось увидеть в реальности это место. Но сомневаюсь, что такое существует. Усмехнувшись своим фантазиям, я встал с мягкого кресла и пошёл к маме. Она сидела в кресле рядом с камином. Как обычно читая книгу по кулинарии. Я подошёл к ней и показал рисунок. — О, Инк, ты молодец. Прекрасный рисунок. — Мы же покажем его папе? — Ох. Конечно, солнышко, только дождёмся его, — сказала мама, глядя на дверь. — А он скоро придёт? Уже довольно поздно, — произнёс я, проверяя время. — Не знаю. Во всяком случае, тебе нужно спать. Так что быстро в постель. — Ну мам. Я хочу показать папе рисунок. — Покажешь завтра. Рисунок же никуда не денется. Тяжело вздохнув, я направился к лестнице. Вот всегда так. Последнее время, отец стал чаще задерживаться до поздней ночи. Не знаю, с чем это связано. Но я очень хочу, чтобы он проводил с нами больше времени. Мы же семья. Мои мысли прервала дверь, которую открыл и быстро закрыл отец. — Папа! Наконец-то ты пришёл! Я хотел… — Лил, быстро бери Инка и поднимайтесь наверх. Заприте дверь и не выходите, — перебил меня отец. — Что-то случилось? — спросила мама, подходя к отцу. — Нет времени объяснять. Просто спрячьтесь. Под мои многочисленные вопросы о том, что происходит, мама повела меня наверх. Отец же остался в гостиной. Поднявшись наверх, мы прошли пару комнат, прежде чем мама открыла какую-то дверь. Это была кладовка. — Инк. Слушай меня внимательно. Сиди здесь и не выходи, что бы не произошло. — Но мама! — Никаких но! Не выходи из этой комнаты до моего прихода. Ты меня понял? — Понял… — я не хотел оставаться один. — Я люблю тебя, солнышко. — И я тебя, мама, — произнёс я, после чего мама закрыла дверь и ушла. Я сидел в тёмной кладовке и ждал. Очень долго, как мне показалось. Но никто не приходил. Приоткрыв дверь, услышал чей-то разговор. Я просто посмотрю и сразу назад! Никто меня даже не увидит. Выйдя из кладовки, я пошёл в сторону лестницы. Уже находясь на лестнице, тихо сел и стал смотреть, что происходило внизу. Мама и папа. А рядом с ними два незнакомца. Кто они? Один в капюшоне, так что я не мог увидеть лица. Второй же был повёрнут спиной в мою сторону. Что им нужно от моих родителей? Внезапно, что-то оказалось в руке одного из гостей. Пистолет? Что он хочет сделать? Он направил дуло на родителей и выстрелил. Нет! Нет! Нет! Пока отец и мама пытались договориться с ними, один из них вызвал их души. Этого родители не заметили. Я не мог пошевелиться от страха. Нет!!! Нет!!! Я дрожал, смотря на то, как эти убийцы забирают всё ценное, что видели. Они забрали всё, особенно мои картины. Все мои картины! Ради этого они сюда пришли? Дождавшись того, как хлопнула дверь, я побежал вниз. Я должен успеть. Я успею. Я знаю. Добежав до родителей, упал на пол. Нет, нет, нет… — НЕЕЕЕЕТ!!!!! — прокричал я, тряся тела, что уже рассыпались в прах. — НЕТ! НЕ УМИРАЙТЕ! ПРОШУ! ОЧНИТЕСЬ! МАМА! ПАПА! — всё ещё срывая голос, кричал я. — Пожалуйста, вернитесь ко мне. Прошу. Я не хочу быть один. —… — Я люблю вас…***
Со слезами на глазах, я проснулся. Оглядевшись по сторонам понял, что нахожусь в больнице. И сколько раз уже? Сколько мне снится сон о том, что произошло 10 лет назад? Как же больно. Больно от того, что это всё моя вина. Если бы не мои картины, родители были бы живы. Всё из-за меня. Из-за меня их убили. Из-за меня. На меня нахлынул новый поток слёз. Как же я жалок. Я убил своих родителей, а теперь просто плачу? Какой же я никчёмный. Мне должно быть стыдно за то, что они умерли. Что умерли мои родители. Что умер старший брат Рипера. Что умерли замечательные скелеты и художники. И никто не знает, что это моя вина. Как же я себя ненавижу. Рядом со мной все умирают, все страдают. Я просто не мог допустить того, чтобы умер кто-то ещё. Я должен был как-то огородить их от себя. Всё, что я смог сделать, лишь оскорблять других и делать им больно. И ради чего? Ради того, чтобы защитить их. Почему они не понимают? Почему они продолжают лезть ко мне? Разве они не хотят быть в безопасности? Почему не понимают, что я опасен? Как бы я не отталкивал Рипера, он всё равно рядом. Всё равно пытается мне хоть чем-то помочь. Заботится обо мне, переживает, а я лишь причиняю ему боль своим поведением. Но как он не понимает, что это ради его безопасности? Мне не нравится причинять ему боль. Я ненавижу себя за каждое плохое слово в его адрес. Но что я могу сделать? Только так я смогу сохранить ему жизнь. Хоть так он будет в безопасности. Я вытер слёзы, так как заметил шевеление на соседней кровати. После чего лёг и отвернулся в другую сторону. End POV Ink***
— Снова кошмары? — волнительным голосом произнёс Глюк, садясь на кровать. В ответ лишь тишина. Чернильный был повернут спиной к Глючному, так что тот не видел его состояния. А оно было ужасным. Художник лежал на кровати, прикрывая рот руками, дабы Глюк не услышал его всхлипов. Он не хотел предстать жалким и слабым. Всё, что он мог, лишь плакать. Плакать со страхом, что его сосед по палате заметит его состояние. Память творца его подвела. Он не помнил, что только вчера плакал в объятиях Глюка. В этих теплых и крепких объятиях. Они его так успокаивали, чувствовалось облегчение и спокойствие. А плакал он сейчас по простой причине. Страх. Одиночество. Боль. Чувство вины. Кошмары. Страх. Больше всего на свете он боится того, что кто-то вновь умрёт по его вине. Но до смерти родителей был другой страх: одиночество. Он до дрожи в костях боится остаться один. Боится быть брошенным. Быть одним, в пустом месте, которое станет его тюрьмой. Но из-за чувства вины он сам заточил себя в это одиночество. Сам выбрал страдать от самого большого страха, сводящего с ума. Потому что иначе никак. Иначе он не защитит тех, кто ему дорог. А он хотел. Поэтому он начал жить в одиночестве, обрекая себя на страдания. Это была лучшая альтернатива, чем видеть смерти других. Кошмары мучали его уже долгое время. Он и сам позабыл, когда это началось. Из-за них, он временами не спит по нескольку дней. Ему страшно. Страшно возвращаться в этот ад, который произошел по его вине. — З-заткнись, — дрожащим голосом сказал художник. Ему не нравилось быть таким. Он ненавидел себя за все слова, что наговорил Риперу, Гено, Эррору. Но как иначе? Как он может защитить их, если они будут рядом? С тяжёлым вздохом, Глюк встал со своей кушетки и направился к художнику. Он не отступит. Не из тех, наш Глюк, что бросают всё на полпути. Пойдёт до конца. Защитит тех, кто ему дорог. Даже если для него он никто, то творец для него тот, кого он хочет спасти. Спасти своего друга. Единственного друга. Вот он уже сидит на постели художника. Поднимает его за руки, что заставляет творца невольно подняться и повернуться к Глюку. Заключив в объятия художника, Глючный погладил его по спине, даря мурашки, что прошлись по всем костям. Инк вспомнил. Вспомнил эти объятия. Нежные, тёплые, крепкие и требовательные, но очень аккуратные, словно Глюк боится сломать его хрупкие кости. Творец невольно обнял этого скелета, вспоминая, как эти объятия помогли ему. — Прости… — лишь это он смог сказать. — Дурашка ты, Инк. Я не перестаю тебе удивляться. Так они просидели пару минут, прежде чем Эррор разорвал их объятья. Инк вытер свои слёзы и сидел, опустив голову на постель. Ему было стыдно смотреть в лицо Эррора. Глюк же смотрел на Инка. Ему хотелось сделать хоть что-то, дабы на этой мордашке появилась улыбка. Всё же настоящий творец более пуст, чем его маски. Вероятно, он вложил в них настоящие эмоции, что позволило другим не увидеть в нём лжеца. Но Эррор хорошо знает настоящие эмоции. Он их ни с чем не спутает. — Ты же знаешь, как я отношусь ко лжи, Инк? Он промолчал. Знает. Прекрасно знает. — Я не куплюсь на твои маски. Лишь правда. Я докопаюсь до неё, как бы ты не играл своими масками. И он это знает. Знает, что Эррор хорошо разбирается в эмоциях. Ему не удастся дурить его вечно. И что делать? Быть настоящим с ним, вероятно. Но тогда он подвергнет его опасности, а это нельзя допустить. — Не выйдет. Я не буду открываться тебе, — спустя долгое время молчания, произнёс художник. — По какой причине мне нравятся твои глаза? — задал вопрос Глюк. — Не знаю. По какой? — Знаешь выражение: «Глаза — зеркало души?» В твоём случае, глаза - твоя душа, твоя сущность, отражение тебя настоящего. Они не соврут, в отличие от тебя. Что бы ты не сказал, глаза это опровергнут. Поэтому они мне и нравятся. Они честные. Творец поднял взгляд на соседа по кровати. Он был напуган, удивлён. А глаза менялись каждую миллисекунду. Вопросительный и восклицательный знак рыжего и красного цвета. Зелёная спираль и синие волны. Голубая капля и синий квадрат. Фиолетовое солнце и синяя звезда. Очень много эмоций. Он не знал, что должен чувствовать, поэтому сидел и моргал, прокручивая эмоции и находя подходящую. В итоге нашёл. Синяя капля и голубое солнце. Новое сочетание этих цветов, которое Глюк ещё не видел. Но знал, что значат эти цвета. Грусть и страх. Если говорить про Инка, то отчаяние. — Инк. Дай мне руку. Инк немного поколебался, так как не понимал причины этой просьбы. Но всё же протянул. Глюк взял его за руку, сцепляя их пальцы в крепкий замок. После чего изрёк: — Я сделал тебе больно? Качание головой. Отрицание. — А ты, сделал мне больно? Секунда молчания и вновь отрицание. — Тогда почему ты говоришь, что рядом с тобой все страдают? Я же живой. Ты видишь на мне травмы? Отрицание. — Инк. Мне нужна правда, прошу. Ты же видишь, что я беспокоюсь. Ты же знаешь, что Рипер волнуется. Так помоги нам. Расскажи, что тебя гнетёт, мы поможем. Молчание. Творец задумался. Много раз хотел он рассказать, попросить помощь, выговориться, выплакаться. Но он загнал себя в угол одиночества. Которое он заслужил. Так он думал. Но может стоит рискнуть? Поделиться болью с теми, кому не всё равно. Хотелось бы, но страшно. До чёртиков боязно. Он не хочет, чтобы из-за его эгоизма кто-то умер. Но что делать? Надолго его не хватит. Психологическое состояние каждый день ломает его личность. Всё же заставлять себя жить в одиночестве, которого он боится до жути, очень больно бьёт его. — Я правда хочу рассказать. Честно. Но… — Какие тут могут быть "но"? — спросил Глюк. — Я боюсь того, что из-за моего эгоизма вы пострадаете. А я не выдержу ещё смертей. — Инк… Прошу, не отталкивай нас. Попытайся нам открыться, хотя бы понемногу. Постепенно. — Я подумаю, — ответил творец. Их разговору помешал Рипер, что принёс Инку вкусняшек. — Я не во время? — произнес Рипер. — Вовремя. Инк уже давно проснулся. Что говорят врачи? — Тебя выписывают. Твои кости просто болели от того, что ты много и долго бегал, — сказал он Глючному, после чего обратился к художнику, — Солнышко, как ты? — Не называй меня так, — хмыкнул художник. — А насчёт Инка? — Его подержат пару дней. Если ему станет лучше, то уже завтра выпишут. После этих слов, Рипер положил на тумбочку Инка пакет с мандаринами. Яркими и сочными рыжими фруктами. Где он только их нашёл? Сейчас конец лета, а вкусных и сладких мандаринов не сыщешь. — Это тебе. Ты же их очень любил в детстве! — воскликнул Рип. — Убери. Терпеть не могу всё, что связано с зимой, — с отвращением произнёс творец, — Уходи из моей палаты. — Ладно. Я буду рядом, в случае чего. Рипер ушёл, оставив двух скелетов в тишине.***
Их молчание длилось недолго, покуда один не заговорил. — Мне нужно поговорить с Рипером, — произнёс Глюк. Инк же спросил: — И о чём же? Глючный ответил: — Хотел бы кое-что узнать. Ты же вряд ли мне откроешься, верно? — Но Эррор, я обещаю, через какое-то время я всё тебе расскажу. Правда, лишь дай мне время. — Нет, Инк. Ты постоянно мне говоришь об этом. ПОСТОЯННО. Но вместо этого, ты продолжаешь пользоваться масками, зная, как я ненавижу ложь. Хватит увиливать от разговоров, я всё равно узнаю правду. — Эррор, я знаю, что ты беспокоишься, но у меня есть причины молчать. — И КАКИЕ ЖЕ? — прокричал Глюк, — Пытаться защитить меня от какой-то опасности? Ты же сам не знаешь, от чего хочешь меня спасти. — Но… я… — на глазах художника выступили новые слёзы. — Я спрошу это у Рипера, с твоего позволения. С этими словами, Глючный вышел из палаты. Оказавшись в просторном коридоре, он стал выискивать глазами скелета, чьи ответы ему были нужны. К счастью, тот был рядом. Рипер сидел на стуле, попивая крепкий и ароматный кофе. По-видимому капучино. Глюк это понял по слабому запаху молока, чьи нотки играли немаловажную роль в пенном напитке. Вероятно, Рипер был в столовой, что расположена на первом этаже. Там продают множество прекрасных напитков на любой вкус! А также различные вкусности, по типу булочек и полноценного обеда или же завтрака. Рипер, завидев чёрного скелета, поставил стакан с кофе на маленький столик, что стоял совсем рядом. — Как Инк? — задал он вопрос. — Относительно обычного состояния? Такой же. Грубый и резкий. — Ну, живой, это главное, — усмехнулся Рип, вновь беря в руку ароматный напиток и делая пару глотков. — Но зачем он это сделал? Он же понимал, что может сжечь наш дом? — Сомневаюсь, что это была его истинная цель, — сделав пару глотков, произнёс Рип, — Как я уже говорил ранее: сжигание картин считалось осквернением и неуважением. За это наказывали уголовно. А если это делал сам художник… Тут всё намного жёстче. Про него сразу поплывёт дурная слава, — вновь отпив кофе и выбросив пустой стаканчик в мусорку, продолжил Рипер, — Я надеюсь, что ты не станешь распространяться об этом? Не ради Инка, так хоть ради себя. — И не собирался. Но раз он сжёг их, то должна была быть очень веская причина. Он, зная что это считается нарушением правил, оступился. А раз сделал это, то должна быть очень серьёзная причина. Такая причина, что он не побоялся нарушить правило. — Не знаю, Эррор. На самом деле, я совершенно его не знаю. Наверняка за эту неделю ты смог его узнать. На работе и дома. Понять и увидеть, чем он занимается и что делает. Что вредит ему, а что он любит. — Но ты же не чужой ему? — поинтересовался Глюк, — Ты должен его знать. — Я не помню, когда последний раз видел его. Всё наше общение проходило через дверь, эти два года. В основном говорил я, сидя на полу перед дверью. А 10 лет назад, я видел его очень редко. — Это… Жестоко. Почему он так с тобой, Рип? — Если бы я знал, Эр. Он относится ко мне так ужасно, с такой ненавистью. Но я думаю, что знаю причину. — И какова причина? — Глюк был заинтригован. — В его родителях. Наверняка он винит меня в их смерти. За это и ненависть. Я пытался с ним говорить, был рядом, помогал, поддерживал. Но он не слушал, только отталкивал, не давая и шанса. Но я не знаю, как получить его прощение. — Мне кажется, что он винит не тебя, а себя. Поэтому ведёт себя так. — Что? — Рипер явно не думал о таком. — Не важно. Я не имею права лезть в ваши отношения. Во всяком случае: верь. Рано или поздно, он расскажет тебе. Просто жди и надейся. Не отпускай его. Для него это не так просто. — Спасибо тебе, Эр. За всё. В благодарность я лишь могу тебе рассказать о том, что случилось с ним. — Но я уже знаю. — Ты знаешь лишь о смерти родителей. А также его версии происходящего. О многом он умолчал, в этом я уверен. — Было что-то помимо смерти родителей? — удивился Глюк. — Да, рассказать? Глючный задумался. Он хотел всё узнать лично от художника. Но вряд ли тот бы рассказал это, в ближайшее время. Любопытство берёт верх. — Ага. После недолгой паузы, он начал свой длинный рассказ. — Я думаю ты знаешь о том, что его родители были известными художниками. Ты видел их картины, я уверен. Вернёмся к Инку. Ему было 7 лет, когда его родители умерли. Он нашёл их тела. Бедный, я даже не знаю, как страшно ему было. У него с детства ещё был сильный страх одиночества, из-за чего его нельзя было оставлять одного на долгое время. Начиналась истерика, паника. Его сложно было успокоить. Глюк знает. После кошмаров художник всегда плакал озираясь по сторонам, словно искал родителей. — За два дня до этого, я говорил с братом. Тот был напуган и чем-то обеспокоен. Но я смог получить информацию. За ним долгое время следила какая-то мафия. Угрожала ему и что-то требовала, он не рассказал что. Поэтому он решил уехать с женой и сыном подальше от этого места, надеясь, что это им поможет. Я лишь сказал, что это не лучшая идея. Каким-то образом я уговорил его остаться, под предлогом того, что лишь здесь смогу их защитить. Как видишь — не смог. Глюк понимал, что Рипер чувствует вину за это. Он ведь не смог защитить тех, кто был дорог ему. — Нам повезло, что соседи были очень бдительны. Они сразу позвонили мне, услышав выстрелы. Сами же поспешили к месту происшествия. Обнаружил я Инка сидящего на полу, рядом с телами, что только начали обращаться в прах. Здесь мне повезло, так как было больше улик для нахождения этих подонков. Но Инк… Я пытался оттащить его от тела, но он сопротивлялся. Кричал, что это не правда. Что они не могли его бросить. Это очень сильно ударило по его и так слабой психике. Это правда. Художник был слаб в психическом плане. — Тогда Инк отталкивал меня не так грубо, как сейчас. Лишь вежливо просил уйти. Но ему нужно было где-то жить. А так, как я был единственным родственником, то должен был оформить опеку над ним. Не вышло. Он не хотел жить со мной. Не хотел и с соседкой, что вежливо предложила этот вариант. Тогда я сказал, что отдам его в приют, на что получил ответ: «Я с радостью, лишь бы подальше отсюда и от всех вас.» И художник поехал в приют. Он был согласен на это, лишь бы не быть с теми, кем дорожил. Своего рода попытка обезопасить других от себя с самого детства. — Когда он жил в приюте, при виде меня, бежал ко мне в слезах, постоянно прося прощения за что-то. Потом просто улыбался моему приходу. Позже и вовсе не замечал меня. А потом начал выгонять под разные слова. Я не знаю, что происходило с ним в приюте, но очевидно, что с каждым годом его ненависть ко мне и окружающим крепла. А когда ему исполнилось 16, я поселил его в общежитие. Тогда он и начал ходить в колледж и ещё больше отдаляться. Этого Глюк не знал. Творец не рассказывал ему про эту часть жизни. Но почему тот решил жить в приюте? Неужели лишь потому, что это безопаснее для других? Как глупо. Жертвовать собой и жить в своих кошмарах, ради того, чтобы защитить других от непонятных ему опасений. Его можно понять, но это так глупо. — И вот, ему исполнилось 17. За этот год он нашёл работу. Ну и выгонял всех, кого к нему подселяли, если те сами не бежали. 54 соседа у него было за один только год. А теперь ты, тот, кто продержался целую неделю и смог узнать про него почти всё. Это правда. Глючный моментально раскусил его ложь. Он научился отличать различные эмоции, что обычно выдавали других. Но с художником проще, его глаза сами выдают его душу и сознание. — И… Я бы хотел извиниться, Эррор. — За что? — недоумевал Глючный. — Я врал тебе и играл с тобой. С самого начала я подселил тебя к Инку лишь для того, чтобы узнать его состояние. Прости за эти манипуляции. Я лишь хотел знать, что с ним всё в порядке. — Ничего. Я понимаю, что ты волнуешься за него. Но теперь ты не один. Вместе мы поможем ему. — Спасибо, Эррор, — с улыбкой произнёс Рип. На самом деле, улыбка ему шла. Но он редко её выражал, — Скоро придёт Гено. Посиди со мной. Поговорим о чём-нибудь неважном. — Окей, — вымолвил Глючный, усаживая свой таз на соседний стул.