Враждебность

— Твою мать, — Стив подскочил с дивана, едва не опрокинув миску попкорна, и рванул к прозрачной двери, ведущей из гостиной к бассейну. Дружок Харрингтона с мокрыми от дождя кудрями, кисло свисающими по вискам под разделяющей их кепкой-Моисеем, за стеклом смотрелся как Кожаное лицо, ограбленное защитниками животных, домохозяйками и лесорубами. Ну, то есть без маски, фартука и бензопилы. То есть обычный Дастин. Ночью, на участке Стива, не со стороны входа, сырой до трусов. И мокро шлёпающий по паркету в сторону ванной комнаты, потому что Харрингтон его, конечно, впустил и с лицом озабоченной мамашки пошёл искать ему переодёвку. Билли проследил за обоими взглядом и вопросительно посмотрел на Робин, сидящую на другом конце дивана. Она только закатила глаза и поставила фильм на паузу. — Дастин, какого хрена? — крикнул спустившийся со второго этажа с ворохом одежды Стив и завернул в коридор к ванной. Билли было насрать «какого хрена». За окном был конец апреля, вечный дождь и неадекватные фрики, скачущие по чужим задним дворам (Привычка Стива благосклонно тащить в дом всякий сброд могла плохо для него закончиться — Билли судил по себе.), а вот здесь, в тёплой гостиной, была неназойливая компания, самый эпический фильм его детства с кучей обнажённых мужских торсов и напряжённым моментом с боем барабанов и жгучими взглядами. — Чува-а-ак, — протянул вывалившийся из-за спины Дастин и, перелезая через спинку, тяжело рухнул на диван, где сидел Стив. — У вас тут что, взрослая тусовка? У меня в куртке есть сникерс, наггетсы и половина колы, — он, перекинувшись через диванную подушку, проорал всё это Харрингтону, наверняка развешивающему чужую одежду, и, махнув широким рукавом стивовой футболки, развернулся к двум оставшимся зрителям. — Привет, Робин, привет… Билли. Ну и погодка, а? Что смотрите? — «Бен-гур», — отозвалась Робин, безэмоционально закидывая в рот сладкий попкорн, потому что Билли предпочитал игнорировать раздражитель. Выбор людей стоило уважать или в противном случае манкировать им, даже если это относилось к дружбе с нёрдами-четырнадцатилетками. — О, серьёзно? Он же детский, — ну не «Святую гору» же им смотреть. Психика Харрингтона, прошагавшего к дивану из ванной, недовольно осмотревшего проёбанное место перед телевизором и севшего на ковёр у ног Билли, — его психика не выдержала бы «взрослых» фильмов. — И вся эта фигня про Иисуса. И он идёт, сколько?.. три часа? Это ж жуть. Сколько вы уже смотрите? — Дастин, захлопнись, — Стив отобрал у Робин пульт и миску. — «Одна жена! Один бог я ещё понимаю, но одна жена это же нецивилизованно», — маленький говнюк цитировал фильм. Билли тяжело вздохнул и спустил взгляд с экрана на затылок Стива. Тот плавно начал оплывать по краям и пульсировать. — Дастин, милый, будь так добр и не мешай ребёнку смотреть классику, — флегматично на одной интонации проговорила Робин, склонившись к кудрявой сырой башке, и следом шлёпнула Харгроува по плечу тыльной стороной ладони, привлекая внимание. — Эй, Билли. Смотри. Её палец указывал на лицо Стива, Билли пришлось свеситься с подлокотника, чтоб его увидеть. Харрингтон был определённо увлечён, вот весьма, очень, чертовски и охрененно. Мелко бегающий по телевизору взгляд, приоткрытый рот, застывшая на уровне подбородка рука с недонесённым до рта попкорном — полный набор. — Оу, Стиви-бой так очарован картинками в телевизоре, — оскалившись, Билли залез-таки пальцами в волосы Харрингтона и, вставая с дивана, растрепал их. Надо было покурить. На самом деле, Билли замечал это за Стивом — заинтересованность. Тот будто всё это время был лишён доступа в волшебный мир чужой фантазии, а сейчас получил в руки алюминиевую ложку и прокопал себе лаз. Книги, которые Билли вкидывал в список и таскал ему сам, он глотал пиздецки быстро, часто захлёбываясь, и забывая, и путая всё к чертям, но в целом довольно внимательно относясь к смыслу, плюя на персонажей и их имена. Харгроуву даже удалось спалить его выписанные цитаты и нелепые попытки вписать их в свои сочинения, которые, к слову, стали лучше. Ну, в обозримых пределах. Говоря исключительно о Стиве. Их «занятия» скатились до какого-то подобия книжного клуба, на встречи которого Билли нёс литературу из одной из коробок под кроватью и уважение к себе, похеренное где-то между диваном в гостиной Стива и его раскрытым горячим ртом. Отходняк похмельно бил по черепу после каждой встречи, мерзко солировала вина с аккомпанементом из озлобленности и потребности казаться сильнее. Никто не говорил маленькому глупому Билли, что хотеть и любить мальчиков так же нормально, как и купать картошку фри в мороженом — мол, мало кто это практикует и говорит об этом, но приверженцы есть, младенцами они это дело не закусывают и людей после этого не убивают. А понять на собственной шкуре было тяжело и ещё тяжелее принять. Гораздо проще было время от времени огрызаться на Стива и толкать его лицом подальше от себя и поближе в неодушевлённые предметы. А долбаный Харрингтон, кажется, всё это понимал и стоически терпел, послушно утыкаясь носом в диванную подушку, стену или книгу. Билли почему-то постоянно ждал от него отпора, всякий грёбаный раз думать, когда же Харрингтон звякнет наконец своими стальными яйцами и попытается засадить ему своим членом — был бы повод заехать Стиву по морде. А так его всё чаще хотелось туда целовать, блядь, бесхребетно и мерзко-влюблённо водить вдоль его носа своим, пальцами лохматить брови и шуршать едва отросшей щетиной. Щетиной, чёрт! Был раз, один жуткий позорный раз, когда Билли оставил Стива с «Грозовым перевалом», на том же диване проверяя его попытки в письменном оформлении мыслей, и пропустил тот момент, когда Харрингтон начал читать вслух. Билли тогда растёкся — по подушкам, по мыслям… просто развалился вальтом в ногах Стива и, наглаживая подушечкой большого пальца косточку голеностопа, слушал, как чужой голос глотает согласные, запинается на простых словах и очень мягко опускает на дно трагедии Кэти. И это стало… с трудом выносимым, пиздецки неловким, слишком отрезвляющим, когда Стив захрипел и начал прокашливаться. Харгроув не мог играть в идиллию, подолгу терпеть такие моменты. Поэтому в тот раз он отобрал книгу, сказав что-то из разряда: «Ты ещё не дорос такое читать, Стиви-бой, давай-ка ты вместо Изабеллы почитаешь про «Аню из Зелёных Мезонинов» и в довесок допинал его ошибками в сочинении. Ублюдочно, Билли знал, но продолжал скалиться в потухшее лицо Харрингтона. Так что Робин между ними становилось больше. И отчасти это спасало. Меньше гейства, больше адекватного дружеского кутежа: фильмов, пива, травки, музыки — всего того привычного хлама, который разгружал мозг и совесть. И даже если Робин что-то знала — в их вечерах на троих они все держались регламента ситуативного братства. Билли даже объяснили, почему нужно было идти на повторный показ «Назад в будущее» и неотрывно пялиться на экран, не отвлекаясь и не бухая джин из стаканчика Пепси. Сейчас Билли щерился в мёрзлую темноту и тащил из заднего кармана джинсов пачку сигарет. Руки мелко тряслись в попытке спрятать огонёк зажигалки от ветра. Чёртов холод на улице всё не хотел кончаться, хотя зима уже давно кончилась. От пятидесяти трёх градусов и мерзкой мороси колотило, дым стекал по горлу горечью и застревал под кадыком, не желая проглатываться. Дело было определённо не в температуре. И не в раздражающем Дастине. Слишком давно его не кидало в Изнанку. За подскочившим боем пульса в ушах не было слышно шагов за спиной, за спиной был косяк двери, причём уже нижняя его часть, потому что, как оказалось, Билли сполз задом на порог и скрюченным обдолбышем мелко дёргался под дверью. Из которой, видимо, изрядное время спустя, высунулся Стив и, взволнованный, с перекошенным хлебалом, зарябил перед глазами. — Билли? Ты в порядке? Билли был определённо не в порядке, Билли был одной ногой в снегу, другой в луже, а плечо вообще жгло горячо и требовательно трясло ладонью Харрингтона. Её хотелось сбросить, она мешала проваливаться и спокойно погибать в одиночестве. Хотелось капризничать и мерзко хихикать. — Мне… — осклабившись, проблеял Харгроув, заваливаясь на бок подальше от этой тупой руки, и на мгновенье ослеп от белизны снега вокруг, чтоб тут же невидяще заморгать в сырой темноте у стивового дома. — Бля-я-я, только не сейчас. Сука… Позвони Оуэн… — Билли почувствовал, как задницу укутало ледяное и быстро намокающее, — су. Пиздец. Вокруг была белая пустошь, а перед носом раскрывающийся жилистый цветок. *** Привет, старое-доброе ничто, давно не виделись, приятель, Билли бы сказал, что даже успел соскучиться. Конечно сказал бы, если б ничто отвечало и если бы собственный рот подчинялся до отвращения невнятно и медленно перекатывающимся мыслям. Вроде это были они. Такие маленькие, неуклюжие, надоедливые светлячки, ебашащие вспышками по глазным яблокам изнутри. Милое, хорошее ничто, в котором не больно, не совестно, не ответственно — никак, по известным причинам. Билли подумывал там даже остаться, он, конечно, забыл об этом, но самого факта это не отменяло — Билли бы хотел с этим покончить. С оглушающим светом, наваливающимся звоном на ушные перепонки, на веки, на самый центр черепа, и от него змеившимся раздражением до кончиков пальцев. С пиздецки сильной болью, которая шпарила по коже холодным кипятком, проваривая мышцы и кости в иглы. С суетой по ту сторону чёрных полукругов, до судорог надоевшей, до беспомощного воя неотпускающей бока, руки и голени, от которых хотелось отказаться ещё на стадии зародыша. С тем, что обязательно, блядь, последует за тем, как он окончательно вернётся в дивный говёный новый старый мир из ничего, которое услужливо принимало Билли своим гостем, как лучший дом восходящего солнца. О, мама, скажи своим детям, чтоб не делали то, что делал я! Может, рок-звездой он всё-таки и подохнет… Вокруг была белая пустошь. На этот раз не было даже угля леса вдоль горизонта. Просто белый снег кругом. Были бы тут ещё пара угрюмых людей в шапках-ушанках и красные звёзды с церквями, можно было бы подумать, что Билли в России. Но осипшее солнце, мутным желтком что-то неразборчиво шипевшее по ветру сквозь натянутую молочную плёнку облаков, не оставляло теней совершенно, абсолютно, дьявол, ни от чего. Хотя вот с дьяволом он явно поторопился. Мерзкая тварина пригибала башку к снегу, раскрывая в оскале свою пасть и вязко капая на снег слюной. Лепестки дрожали, шли вибрацией под утробным порыкивающим звуком, предвещали атаку. Всё в этом выдавало что-то отдалённо собачье и близко пиздецовое. Билли, медленно елозя по снегу ладонями в попытках подняться на ноги и сгруппироваться, абсолютно ясной головой пытался наскрести в памяти хоть какую-нибудь чёртову подсказку. В голову настойчиво лезло только то, что дикому зверью нельзя смотреть в глаза. У переминавшегося на передних лапах дога не было ебаных глаз. Билли сглотнул осевшую горечь сигареты, плавно вставая на полусогнутых ногах. Сердце бешено било о рёбра, гнало адреналин и чистый страх. Пальцы выпустили окурок и сжались в кулаки. Билли дождался. И не было никакого эффекта замедленного действия, резкого звука, вспорхнувших птиц, сраного звука дуэли на Диком Западе. Пёс всхрапнул и бросился вперёд, загребая назад снежную крошку. На улице в Кали, где жил Билли, были собаки. Носили поводки и хорошие повадки, облаивались за заборами. И только один грёбаный раз Харгроув видел, как те нападали. Псина чуть не задрала подростка, дразнившего её через ограду, а тот только слабо отбивался, пытаясь спрятать лицо. Нил потом показал, как надо было. Рука на автомате вылетела вперёд, закрывая грудь, и пасть лепестками вцепилась в левое предплечье. Свободным кулаком Билли вдарил по морде, целя в нос, которого тоже, блядь, не было. Отличия от реальных псов вспышками взрывались на периферии, заглушаясь пульсом. А ещё была острая боль. Она скользко царапала и рвала рукав, кожу и мышцы, мелко вгрызалась в нервы, дёргала требовательно внутрь пасти. Билли поддался, вжал руку сильнее, прорывая предплечье мелкими зубами и воздух криком. Тварь металась на задних лапах, весом жирного ретривера утягивая за собой. Не давясь рукой, не уходя от давления, не ослабляя хватку. Впору было прощаться с конечностью. Харгроув рванул предплечье вверх вместе с чёртовой псиной, как тягал хромированные гантели по утрам, и пнул тварь в живот. Куда попал, но целился под рёбра и бил снова и снова, пока прерывистое сопение не превратилось в скулёж. Дога повело в сторону, не разжимая лепестков и в мелкую рвань раскраивая руку Билли. Но всё-таки отпустил, мотнул головой и, припав к земле, сипло заворчал. Билли бездумно вцепился целой рукой в рану и почувствовал только влагу — предплечье драло нытливо и остро, не переставая. Он ошалело качнулся на напряжённых ногах, опуская голову в плечи и сдувая со лба волосы и пот, лезущие в глаза. Мозг искал варианты. Бешено мелькали воспоминания драк и стального голоса отца. «Бешеные или голодные псы не отстанут, Билли». А что насчёт демонических тварей, папа? Заходивших на круг почёта для собственной жертвы, а?! Больше времени думать не было — тварь бросилась снова. Билли ответно дёрнулся, группируясь, присел. С размаха пнул пса по морде. Помогло мало, и тот начал заходить с другой стороны. А вот Билли почувствовал задницей зажигалку и ключи от машины в кармане джинсов. Да, блядь! Дог снова получил по морде кулаком и замешкался, мотая башкой. Билли неловко выхватил ключи, выронив зажигалку и следом едва не просрав брелок. Всё могло полететь к хуям, всё, правда, уже уверенно двигалось в том направлении, но подпускать разъярённую тварь к себе было уже фатально. И пиздецки глупо. Глупо, Билли! Он позволил псине прыгнуть на себя. Левая рука не разжималась, но как воняющий кровью флаг отвлекла ломаным движением — дог изогнулся корпусом к ней, открыв шею. Ключ, разумеется, ножом не был даже отдалённо, Харгроув даже близко не был покорителем демонической хрени. Но вонзить на три сантиметра внутрь зубчатое и металлическое и резко дёрнуть, бороздя кривой разрез, он мог. Он так и сделал. Шея была охрененно похожа на человеческую, мускулы такими же узлами вились под напряжением, и кровь — чёрная к белому снегу — так же лилась из раны волнами. Псина вздрогнула и, прежде чем рвануть прочь, получила по хлипкому на вид суставу в передней лапе, дравшей когтями бедро, сначала локтем, и вдогонку ещё ногой. Отхромав на добрых пять метров, тварь поскользнулась и неловко, продолжая бежать, завалилась на бок. Билли согнулся в коленях и, как поломанный, тяжело рухнул на них. Ему казалось, он был пульсом. Сгустком биения, медленно остывавшим и тяжелеющим. Адреналин всё ещё плясал вокруг него и подбивал встать, больно хватая за левую руку, растягивая ткани в стороны и солёными пальцами копаясь в кровящих мышцах. — СУКА! — проорал Билли в белое, брызгая каплями слюны и бессознательно пялясь на красные блестящие дрожащие пальцы. Билли был в жопе, не смотря на свойственные этому многолюдному концептуальному месту контрасты с беспросветностью, темнотой, теплом, каким-никаким привычным уютом, он всё-таки был там. Без одежды, оружия, без слабо обнадёживающей отмашки Оуэнсу. Насмешливо-кислый окурок, внезапным чёрным пятнышком вколотившийся в поле зрения, лежал рядом с дорожкой крови к истекающей тушей демо-хрени. Пиздец. Оглядевшись, Билли отодрал клочья левого рукава, снегом промыл рану и позорно криво, почти бесполезно-слабо перевязал предплечье. Идти было определённо теплее, чем сидеть на заднице в снегу и, покачиваясь взад-вперёд, психологически давить криком на бесчувственные сугробы. Идти хрен пойми куда на протяжении получаса по бесчувственным сугробам в джинсах, конверсах, рубашке, собственной и чужой крови теплее определённо не было. Остыло всё, двигаться было сродни управлением чужим телом, лицо, плечи и грудь беспрерывно ныли болью. Глаза слипались от чистого незапятнанного пространства, зябко кутались в веки, прикрывались липкими от снежной крошки ресницами. Так Билли ставил рекорды. Елозил ногами под холодом и как в кошмаре почти не сдвигался с места, порываясь свалиться и остаться плашмя замораживаться пачкой крабовых наггетсов. Единственное, что оставалось в порядке — чутьё. Он чуял старого друга, брата своего — ничто. Шёл ему навстречу, уже даже не отстукивая зубами марш своим же стопам, уже расслабляя руки, выпуская из-под мышек кисти, уже не различая серебром светившие сквозь снег вертикальные палки крестов. Гладкие, льющиеся прямыми ручьями под сугробами и утекающие в начавшиеся вдали сумерки. — Рельсы? — сквозь неразлепляющиеся губы промычал Билли, качнувшись вперёд. Он не удержал равновесие, завалился на вяло выставившееся колено и, прерывисто выдохнув последнее тепло из лёгких, рухнул на бок, больно — больно! всё ещё больно! — ударившись виском о горячий металл. — Е-б-а-н-ы-е р-е-ль-с-ы, — растянуто просипел он, смалывая буквы в пудинг и посыпая их сверху пьянющим смехом. Билли лежал, оставляя ожоги на коже от солнца, отражённого в облаках и снеге, от металла, прикипевшего к его виску убежавшим кофе Сьюзен, отмораживал пальцы, которые рассыпались наледью с цветастой коробки полуфабрикатов, оставлял без внимания опухоль сердца, разросшуюся на всю грудь редким пульсом и поднимающую грузик метронома всё выше по рейке. Сознание, правда, ещё за что-то цеплялось, за нечто вроде вычитанного когда-то «нельзя засыпать в холод», за что-то напоминающее дыру, проделанную человеком в бумаге, силуэт широких плеч и широкой тени под бровями, застывшего в непонимании взгляда — знакомого, сулящего нагоняй за вождение по пьяни. — Хоппер? — во рту учились говорить гиены, но получались только слившиеся в один полувздох согласные. А потом они наконец встретились. Обнимало ничто так же тяжко и всепоглощающе. До поры до времени, разумеется. Ничто дружелюбно, оно любит закатывать вечеринки на манеру тех тупых подростков, впервые оставшихся в родительском доме в одиночестве на все выходные и в итоге оказавшихся в толпе едва знакомых убуханных людей со всего города. О, и знаете что, там обязательно будет городской задира, мистер я-выпью-больше-всего-пива-и-трахну-девчонку-на-кровати-твоих-предков. Только в этот раз этим парнем был не Билли. Билли сидел в углу под выжженными окурками листьями мамкиного цветка и смотрел на расходящийся вокруг пиздец, а заправляло вечеринкой пробуждение. Его обкалывали обезболом — вот уж это Билли не мог спутать ни с чем. Боль маячила предвкушением где-то поблизости, почти за спиной бы сидела, если бы не больничная койка с этой сраной жидкой подушкой. А ещё было жарко, по венами волнами прокатывалось тепло, тупо ударяясь о лоб и давя на уши. И что-то мерзко, ни на одну блядскую секунду не прерываясь, чавкало где-то слева. Билли бы хотел сказать этому, поднапрячь гортань, в которую будто ком пыли насухую запихали, повернуть распухшим языком, выдавить: «Уберите, сука, кто-нибудь из моей палаты эту старуху, ёбнувшую в желе у неё под носом свою челюсть!»; но всё пошло лесом, как только напрягся живот. И всё же чавканье прекратилось, как только Билли болезненно запыхтел в сорвавшийся стон. И лучше бы чавкало. Господи, почему вообще его сюда пустили. — Оу, эй, — Дастин — просто потому, что за всё мерзкие звуки отвечал именно он — подорвался со стула, на котором, по-видимому, хомячил какой-то снек и который тут же с адским скрипом провёз к койке Билли. Харгроув закусил губу и мотнул головой, надеясь показать, что на разговор он не настроен, но что такое невербальное общение против желания курчавого сучёнка поработать своей хлеборезкой больше. — Ты нас напугал. Стив и Макс здесь сначала всю ночь просидели, а потом их прогнали. Они сейчас на первом этаже, за кофе пошли. Ты в отключке два дня пролежал, ты в курсе? А до этого ещё с час шатался по Изнанке… Что? Воды? Билли не знал, как «заткнись» можно было перепутать с «воды», но Дастин (кажется, из-за чувства ответственности) не мог делать два дела сразу и, потянувшись за стаканом, прикрыл свой фонтан. Пока не начал кривить губы, как дебила прося сделать губы трубочкой, и засыпать вопросами про самочувствие. Но вскоре был изгнан чудесным провидением в лице просочившихся в палату Оуэнса и медсестры. Прекрасной, почти не плывшей в поле зрения девчонкой, избавительницей от надоедливых гномов и разгорающейся боли, той, виду которой отпускают пошлости и сально лыбятся вслед, которой Билли и сам коронно отвесил попытку в улыбку, играя в послушного пациента. Он никогда не видел её прежде, но лёгкий флирт с ней казался таким нормальным в сравнении с тем, что происходило с ним на протяжении этого полугода… а она наверняка даже не знала, как он здесь оказался. Оуэнс уж точно озаботился его легендой. Что-нибудь такое глупое, во что можно было бы поверить. «Случайно закрылся в холодильной камере мола», «Облился хладогентом, разбирая дома рефрижератор», «Уронил баллон жидкого азота в Лаборатории»… Где ещё можно было получить обморожение второй степени в апреле? Про разодранное предплечье можно было не вспоминать — собаки в Хоукинсе были, даже когда младшая Уиллер уезжала к Джонатану. Медсестра, ответно растягивая смущённую улыбку, вышла из палаты спустя полчаса после первого допроса Оуэнса, обернувшись на Билли и едва не врезавшись в Дастина. Тот втягивал за собой огрызавшихся Макс и Стива, которые выглядели мало что задолбанно и озабоченно переживанием до нервного шипения, так теперь ещё и были сфокусированы исключительно на Билли. Ну, Харрингтон вот проводил взглядом девушку и зло вернул глаза на Харгроува, заиграв желваками. Да и заговорил он только после того, как Макс облазала всю койку, без дела дёргая одеяло, подушку и стойку с капельницей. — Это было… — Стив мотнул головой, задирая брови и пытаясь отыскать в голове конец своей мысли. Ну же, Стиви, два месяца работы и беспрерывного чтения должны были… — Ты был в Изнанке? А, не важно. Билли прыснул. Да, тот явно хотел спросить другое, может, более глубокий смысл вложить, может, просто подтолкнуть к разговору, но Харгроув, приходивший в форму спорадическим просветлением, впитывал как фикус из скудного воздуха отборнейший углекислый газ и говнился — он строил глазки цыпочкам и очень тупо упрямился. Он сказал: — А ты всё так же проницателен, Стиви-бой, — и без удовлетворения получил закатанные глаза и скрещенные на груди руки. — К тебе Оуэнс заходил? — Да. Хочет сделать из меня лабораторную крысу. Снова… Ещё больше… Я херово соображаю — мне намешали целый коктейль, — Билли ушёл из-под тяжелого взгляда Стива и указал на капельницу позади себя, — глюкозу, новокаин, чё-то-там-глюкин, ещё какая-то дичь… В общем, я по тупости своей сказал, что видел рельсы и… человека… и… Короче, он не отвяжется теперь. Билли растянул усмешку и дёрнул левой рукой в попытке почесать облезающий нос, но та всё ещё была перевязана и подло стреляла тянущей резью. — Так… — шепеляво протянул Дастин, авторитетно задирая брови, — прекрати это. Что? Типа прекратить его туры по Изнанке и оставить фанатов-догов без их суперзвезды? Прекратить отвечать Оуэнсу и стимулировать его к легализации применения «расширенной техники допроса»? Что, Хендерсон? Билли действительно плавал сейчас — от осевшего груза призрачной боли, от препаратов, от жары, пульсирующей и мутившей. И ему это охрененно не нравилось. Слабость. — Ты, блядь, думаешь, что это охуенно хороший совет, Хендерсон? — прорычал он, выглядывая исподлобья. — Блин, ну у Уилла же как-то получилось изгнать Истязателя Разума, — говнюк, тряхнув курчавой головой, воодушевился и начал расхаживать по палате, махая граблями. — Я вообще не понимаю, почему у тебя с экзорцизмом не прокатило! И, вообще, то, что Истязатель засел в тебе гипотетически глубже, не даёт тебе права говорить со мной в таком тоне… — Что ты сказал? — Билли казалось, что он успел обдолбаться. Виски пульсировали, пространство подплывало, люди вокруг говорили какую-то чушь. — Я сказал, будь повежливее… — Да нет, тупая ты башка, — огрызнулся Билли, опуская разгоравшийся лоб в ладонь, — до этого. Уилл сам избавился от этого? Дастин наконец остановился, театрально воззрился на Макс и Стива взглядом человека, втолковывающего ребёнку-дебилу в седьмой раз, что восток там, где восходит солнце, и посмотрел снова на Билли. — Ну, не сам, там мисс Байерс и Нэнси с ним были, но… У Харгроува белым фоном запищало в ушах. — Какого хуя вы молчали?! — проорал он и дёрнулся к Дастину. Серьёзно, его бы сейчас не остановили ни провода, ни трубки, ни головокружение. Зуд под кожей велел оторвать назойливую голову и сыграть ей в футбол. — Что?! — взвизгнул Дастин и отпрыгнул к двери. — Я думал, ты пытался! Сучёнышу лучше было молчать — Билли уже смял одеяло и одной ногой стоял на полу, раздувая ноздри. — Билли, успокойся, — Стив материализовался стеной как-то внезапно и пах прямо в нос шампунем и забрызганным духами потом. — Отъебись, Харрингтон, — прорычал Билли и рыпнулся ещё раз, полностью соскользнув с койки и намертво уперевшись в чужую грудь и больно вцепившиеся в него руки. — Отпусти. Я спокоен. Ты видишь? Спокоен! — новая попытка пробиться к мальчику-барану провалилась. — Сука! — Я думал, ты уже пытался, и у тебя просто не вышло, — Дастин цеплялся пальцами за ручку палаты и огромными глазами тупо пялился на Стива, — потому что Истязатель был в тебе слишком долго, или слишком близко подобрался, или… я не знаю, мы все так думали. Макс сказала, что ты в первый раз тогда в ванной… типа пытался изгнать его, что это было на это очень похоже. Потому что, ну знаешь, — Хендерсон поднял взгляд на Билли, — ты мог бы это сделать. Опрометчиво ослабленная хватка Харрингтона подстёгивала, его наглаживающая ноющее правое плечо ладонь раздражала, мелко дёргающий сраную дверную ручку Дастин бесил, Макс, с трудом давившая в себе слова и лупившая на него рыбьи глаза, выводила из себя. Билли отбросил прикосновения Харрингтона куда-то ему под ноги, невидяще опустился задом на койку. Он заебался с этим цирком. — Как же это тупо… — Билли, прости, я не знала… — Как же это всё пиздецки по-идиотски вышло. Мелочь, съебитесь. — Билли… — Макс, выйди. Билли поднял голову. Эта упрямая дрянь была готова делать, и плевать что и как, главное, заполнить пустоту действием — виноватый и благородный порыв. Пусть идут в жопу. Пусть возьмёт этого недоделанного Роя Орбисона за руку и свалит с ним в жопный закат. Билли объелся этого благородства. Основной его поставщик всё ещё стоял рядом, в изножье койки, и очень громко дышал. — Я знаю не больше их, — Харрингтон не выдержал. — Они сказали, ты пытался. Харгроув слабо засмеялся. Ну, конечно. Мир просто поломает все механизмы, если перестанет смазывать нутро и механизмы этим масляным по-человечески тупым «они сказали». Билли нашёл головой подушку. За что ему весь этот пиздец? Зато (з-а-т-о, сука) он мог действительно попытаться. Харрингтон где-то за опущенными веками шаркнул ножками стула по полу, уселся и тяжело вздохнул. С него, такого всего нервного и накосячившего, можно было бы спросить с запасом, но Билли, слабо барахтающийся в супе собственных мыслей, грёб только одним веслом: он хотел попытаться, и — ахой, морячок — в этот раз у него будет команда. Билли проскрёб затылком наволочку, повернув голову к Стиву, и, приоткрыв глаза, уставился в те, что уже сверлили в нём бреши. Ох, он только сейчас начал понимать, что воды натекло в трюме по колено… — Ты поможешь мне? Стив выгнул бровь, потёр пальцем губу. — Может, у той милой медсестрички спросить? — Харгроув на это прыснул, накрываясь веками и морщинками смеха. Стив пыхтел недовольством. Помолчав, добавил тише: — Я спрошу у Нэнс. А та когда успела повесить на грудь красный крест и назваться сестрой милосердия? Билли вот не помнил, а по факту выходила паршивая закономерность: Шекспир выгуливал рядом своего зеленоглазого монстра. Ну и пусть. Билли зябко натянул на плечи одеяло и насупленно проговорил: — Давай только без всего этого сраного бойс-бенда. *** — Ну, что, готов? — Робин, упирающаяся плечом в косяк стивовой ванной, показательно покачала на пальце наручники. Билли осклабился. Он был готов ещё две недели назад, которые он отлеживался частями в госпитале и дома. Всё это время его закачивали под завязку какой-то дрянью, жгущей изнутри, топя голову в жидком тумане и помогающей от отморожения (вероятно, помогающей, ведь дело могло быть хуже, по словам Оуэнса) весьма посредственно. В палате появился ящик — его личный набор из подземелья Лаборатории с тёплой одеждой и так и непользованным Smith & Wesson 39. Коридор привычно пасли оуэнсовские «колли»: стерегли единственную овцу, которая и та оказалась паршивой. Билли облезал, засыпая койку и кровать дома чешуйками кожи, чувствуя себя далеко не крутым драконом, как однажды предложил примелькавшийся Дастин, а старым ворчливым и вечно заебанным внуками дедом. Принесите ему кто-нибудь виски и обед в блендере, пока он не начал размахивать клюкой и поносить правительство. Он пачкал простыни и непривычно свободные футболки сукровицей из проколотых и начавших сходить волдырей, он валился в сон спустя несколько часов бодрствования, скрёб руки и ноги, распирающиеся остаточными приливами боли. Он думал о том, что как только весь этот пиздец с поправкой закончится, он сразу же бросится в экзорцизм. Его священниками были Робин и Стив, хотя компания поначалу набиралась масштабом сравнимая с исходом евреев из Египта. Напрашивались Уиллер, кривившая домиком брови Макс и весь её гномий отряд, включая обоих Байерсов. Билли почуял в этом налёт мстительного садизма и через Харрингтона послал их нахрен. Так что сейчас он определённо был готов, стоя в коридоре у комнаты Стива и сквозь парившую закрытую дверь ванной рубил взглядом проём. Надо было кончать это дерьмо. — Где ты наручники достала? — Билли подошёл к двери и дёрнул нагревшуюся ручку. На него вывалилась плита жара и пара и придавила порывом сбежать и закрыться в какой-нибудь холодной, тёмной заброшенной фабрике. Пути отхода загородила вставая позади Робин. — Это хозяина видео-проката и аркады, — Билли нахмурился, кинул вопросительный взгляд через плечо. — Такой парень-гик с сальными волосами. Я на самом деле не знаю, сколько ему лет. — Господи, — Билли старательно держал лицо, шагая внутрь и с трудом различая очертания наполненной ванны и горящих красным обогревателей. — И почему исчезновение людей в Хоукинсе на него не повесили? Робин сзади хмыкнула. — Так что? Наручники или верёвка? — А что сексуальнее? — Билли, развернувшись, оскалился и наткнулся взглядом на Стива. — Давайте верёвкой обойдёмся, — он потёр бровь и прошёл к ванной, складывая на принесенный стул контейнеры из Лаборатории и сито. — Ты узлы умеешь вязать? — Меня брали на яхту, — Харрингтон, проигнорировав такую старательную и вымученную Билли скабрезность, пожал плечами. — Ты одежду снимать будешь? Харгроув пошутил бы и над этим, если б не Робин и долбанный озноб, начавший пробивать как застрявшего на зимней улице бездомного. Но футболку он стащил красиво — Робин даже глаза закатила — и бросился ей в прикипевшую к нему взглядом рожу Стива. Джинсы тот поймать уже успел и даже извернулся на шпильку, когда Билли, пытаясь удержаться дрожащий рукой за край ванны, окунал ногу в горячую воду: — Подержать тебя за ручку? Ублюдок. — Я очень сильно подержу тебя за яйца, если ты не захлопнешься, — огрызнулся Харгроув, понимая, что да, блядь, подержать, пожалуйста. — Говнюк. Десяти минут в этом паровом аду хватило, чтобы железно понять — Билли хреново до поджилок и скрученных нервов, до тошноты, но не больше. Тварь, засевшая в нем, цеплялась упрямо и не хотела съезжать в родные ебеня по ту стороны границы, как чёртовы мексиканцы. Здесь, видимо, было хорошо, просто отлично, здесь, в Билли, кормили, давали отдыхать, периодически купали в эндорфинах, кортизоле, самоуничижении и удовольствии, иногда даже отвозили к родне. Сраный курорт. Стив, задравший футболку за шею, слизывал испарину над верхней губой, ждал чего-то, как и Робин, упрямо сидевшая в одежде, такая же мокрая, как и Билли по подбородок в воде, и вяло обмахивалась стивовым стареньким Плейбоем. — Как ощущения? — она потёрла глаза и слепо заморгала. — Пены не хватает, — самому было тошно, а от запаренного взгляда Робин стало ещё хуже — Билли начал себя оценивать. — Хуёво. Меня трясёт. — Надо было что-то делать. — Прибавь обогреватели. Внутри от собственных слов всё поджалось. Охуенно. — Может, не надо. Не надо. Надо встать и уйти из ванной. Надо выпить холодной воды. И закинуться стиральным порошком. — Прибавь же, чёрт, — Билли прозвучал убито и, задыхаясь, сполз в воду ниже. Робин, глянув на Стива и получив от него неуверенный кивок, выкрутила колёсико обогревателя на полную. Раскалённые спирали на глазах миражно поплыли, всё тело тряхнуло и Билли почувствовал себя очень больным: лихорадочным, бредящим и очень слабым. И тут же, будто кто-то посторонний убавил для Билли громкость и осязаемость всего мира вокруг или скрутил до минимума его самого, по венам знакомо расползлась из нутра ярость. — Сука, — Харгроув задохнулся и жадно втянул густой воздух, задирая подбородок. Ему было хуёво. Очень. Его потихоньку становилось всё меньше, он чувствовал. Он смутно видел потолок и сужающуюся вокруг темноту, когда в груди начало реветь и распирать до боли. Больно. Ему больно. Его жгли, его обугливали, его кислород обменивали на прах. Он хотел вырваться, порвать чёртовы верёвки, горячо и мокро истирающие запястья и сломать шеи ублюдкам, причинившим ему боль. Билли хрипло зарычал, всё громче и громче переходя на вой, и натянул перевязь, прогнувшись в спине. Стив подскочил со стула и кинулся к ванне, тупо выпяливаясь на поднявшуюся из-под воды грудь в шрамах — он не знал, что делать. Харгроува трясло и выламывало страшно, лицо сквозь пар смотрелось ненормально чётким: красная кожа, закатившиеся глаза, искривлённый рот. — Эй-эй-эй, Билли, — Стив отмер и, перегнувшись через бортик, в панике отвесил Харгроуву пощёчину. — Билли! — Хватит! — тот только заорал сильнее и рванулся пальцами к лицу Стива. Продетая под ванной верёвка мерзко скрипнула о белоснежное покрытие. — Мне больно! Мне больно. Мне больно. Больно. Больно. Стив впервые его таким видел. Разбитым, одержимым. Это было ненормально, это било в лоб и виски бессилием, смятением, хрен пойми ещё чем, самым неприятным в ситуациях, где ты облажался по полной и нихрена не можешь с этим сделать. — Нет, Билли, — он глупо замотал головой, облапывая чужие лицо и волосы и совершенно, блядь, не зная, что здесь можно сделать. Под черепушкой даже не было голоса Нэнси, рассказывающего о том пиздеце, что они творили в своё время с заражённым Уиллом. Стив мог только ёрзать ладонями по коже в испарине и молоть полнейшую херню, которая даже не доходила до адресата. — Ещё не всё. Эй, посмотри на меня. Билли. Давай, ты, блин, сможешь. Билли не реагировал. Он мотал башкой, бился ей о ванну и хрипел, всё повторяя и повторяя о боли. — Стив! — Робин не выдержала, пихнула его в плечо, выводя из транса и сама глядя на него бешено и потерянно. — Держи ноги, — бросил он и схватил Харгроува под подбородком, фиксируя голову. Снова попытался достучаться, заглядывая в глаза: — Билли. Билли, ну же. Возвращайся. Вой перестал походить на человеческий — стало действительно страшно. Стива колотило самого, даже не беря во внимание (ага, сейчас) бьющегося в его руках Харгроува. Они ведь могли его убить. Это хрень внутри могла… прижиться, срастись, дьявол, он не знал, начать мстить. Они просто не контролировали одно яркое ничерта и знали нихуя с горкой. Господи, надо было с Оуэнсом этой поебенью заниматься. Когда от груди прямо по шрамам растеклись чернильные вены, Стив похолодел. Он не помнил, не решался даже предположить, хорошо это или пиздец как плохо, и только беспомощно поднял глаза на Робин, которая, обеими руками обнимая дёргающиеся щиколотки Билли, отрешённо рассматривала лужу на полу. Артерии вспухали, наливались чёрным и несли заразу к рукам и шее. Капилляры лопались, истекали через кожу вязкими тёмно-лиловыми бусинами. Стив глотал ком в горле, не замечая боль в затёкших напряжённых мышцах, слушал бивший в ушах пульс. Он незаметно для самого себя смазал со щеки Билли выкатившуюся слезу и ещё одну, почерневшую, окрасившую розовую склеру акварельным разводом. — Сука, блядская хрень, — Стив почти скулил, нервно сдувая с лица падающую прядь и не отрывая взгляда от раздираемого конвульсиями Билли. Они едва держались. Робин и Стив, потому что Харгроув был охренеть каким сильным, особенно с монстром в агонии под кожей; Билли — потому что мог теперь по праву считать, что Риган легко отделалась. Библии у них не было, но и та девчонка вряд ли что-то разбирала из речитатива священника, так что бормотание Стива было весьма кстати. Билли цеплялся за это. Он понимал, что сейчас происходило. Примерно. На ощущениях. Его тошнило всем телом, мутило везде и протлевало до мозга костей. Билли был похож на старый римский фонтан, почерневший от времени и воды, изрисованный её подтёками. Вода в ванной была темной, густо змеилась, а из Харгроува продолжала течь смоль. В кашле забулькали последние капли, и Билли начало отпускать. Он обмяк. И обязательно бы потонул в этом же дерьме, если б Стив не подхватил под затылком, неловко продираясь сквозь спутанные волосы к трапеции, с не пробрался второй рукой под колени. Стив не думал, что надорвётся или ёбнется вместе с Харгроувом на пол, он просто рванул его из воды с натужным «блядь» и невестой вынес из ванной в коридор. — Робин! — он слепо крикнул в туман, уложив Билли на ковёр. — Собирай! Где-то там подорвался с места силуэт и начал метаться по комнатке, пока Стив жадно рыскал глазами по чужому лицу и зарывался пальцами в свои волосы. Они, блядь, это сделали. Они изгнали эту хрень из Билли, и тот даже тяжело вздымал грудь, хрипло дыша прохладным сухим воздухом. Тот даже криво тянул уголки губ в улыбке. — Эй, Буффало, надо чего-нибудь? — Робин спросила это через полчаса. Она спускалась со второго этажа, держа в обеих руках контейнеры под крышку забитые пульсирующими комьями, отдалённо напоминающими его внутренности, прокрученные в стиралке. Билли отлёживался на диване в гостиной Стива. — Воды с лимоном. Во рту будто кто-то сдох. Робин кивнула и по-хозяйски зарулила в кухню. Следом за ней спустился Стив. Он доносил контейнеры, тоже сгружал их у комодика рядом с входной дверью. А ещё он хмурился, косился всё это время на Билли и по итогу совсем уставился, уже напрямую невербально спрашивая «как ты?». Билли отмахнулся — хуёво, конечно, знобило всё ещё мелко, фантомно догорали вены, но в целом несравненно лучше, даже просто от ожидания того, что всё наконец кончилось с этой Изнанкой. Робин прошла мимо, растрёпывая и без того беспорядочного Харрингтона, делая его похожим на пожёванного козодоя, и протянула Билли стакан, промолчав на благодарность. — Вы тут… — зато она многозначительно обвела их обоих взглядом, — справитесь? Я бы пошла уже. Вечеринка, конечно, супер, ребят, но, блин… давайте больше таких не устраивать. — Ага, спасибо, Робин, — Стив извинительно-нервно пригладил патлы и ушёл провожать девушку до двери. — До понедельника. Вернулся спустя время, Билли не засекал, но не сразу, видимо остывал и тупо пялил в сумерки. Вернулся и застыл посреди прохода, потерянно озираясь и неловко придумывая, куда бы себя деть — было всё ещё неспокойно, как будто что-то забыли, важное или совсем никчёмную мелочь, но… — Стив, — Билли позвал и, подумав, потянулся к нему пальцами. Звал к себе, и затащил прямо на себя, не вздрогнув даже, когда Харрингтон случайно пнул отставленный на пол пустой стакан, привалил рядом, молча утыкаясь носом в ярёмную ямку. Им бы обоим успокоиться. Пролежать так пару-тройку дней без мыслей и всего постороннего грёбаного мира. Нахуй его. Его и сраные телефонные звонки, дребезжащие прямо под скальпом. Билли недовольно промычал и вцепился в ещё влажную футболку, которую Стив не сменил, так что первую попытку по их души они пропустили. На вторую пришлось ответить — Харрингтон сполз с дивана, пару мгновений выслушивал голос по ту сторону трубки и позже подозвал к ней Билли, ретировавшись относить стакан. — Нил звонил, — Макс звучала потухше. — Просил маму за ним приехать. Я… не знаю, что случилось. Мама ничего не сказала, когда уходила… Билли устало вздохнул. — Сходи-ка с ночёвкой к подружке. На столе оставь номер телефона. Сьюзен приедет — позвонит. Давай. — Билли, ты с ним один останешься… А ты ещё… ты вообще как? — Порядок. Собирай вещички, Макс. Не забудь про телефон. — Что-то не так? — Стив кивнул на телефон и привалился плечом к стене. — Ты можешь остаться. Конечно, ему даже приглашение не нужно было. Билли хлопнул трубкой о базу. — Нет, — он устало дёрнул уголком рта, качнул головой — пора было доставать её из жопы. — Все шишки Сьюзен достанутся. Кивнув, Стив нахмурился, шлёпнул губами в попытке собрать непослушные буквы в слова и, справившись, всё-таки сказал, даже почти не спрашивая: — Так было до переезда, да? У вас с Макс и Сьюзен было всё лучше? Снова лез своим носом, осторожно, даже ботинки снимал, чтоб не топтать, но домушника разве это оправдывает? Хотя что вот Харрингтон у него украл? Уверенность в том, что он не педик, фантики от обид, магический шар-восьмёрку, который раньше предлагал очевидности, а теперь своим отсутствием заставлял жить по-своему, марку кондиционера для волос, да и всё. Разве что ещё аренду за проживание под черепушкой выплачивал натурой. Да и кто бы жаловался ещё… Билли было неудобно, он не хотел быть ящиком, в который можно было заглянуть, отодрав гвозди. Но Стив так долго шуршал по доскам. Но Билли только что спалил последнее, что держало его в Хоукинсе. Но Стив так гнул бровь и смотрел из-под ресниц… Тряпка. — После ухода матери отец, он… — Билли вот только теперь понял, что зря вообще раскрыл рот. Нахуй он начал тут изливаться, когда надо было возвращаться домой? Он ничего не должен Харрингтону. И изумлённое облегчение пропитавшее сейчас всего Стива вообще различать не должен был. Да сука! Билли отвернулся, перекатившись на спину и подперев лопатками стену, прикрыл глаза. Легче не стало. — Он начал спиваться и влез в долги. Мне пришлось искать деньги на еду и квартиру. Любыми способами. Я газеты разносил, машины мыл, в порту работал. Там… мне предложили зарабатывать чуть больше и чуть менее легально. Я согласился. — Наркотики? — Да, продавал по школам. Потом отец встретил Сьюзен. У её отца была доля в каком-то бизнесе и ей достались его акции. Отец нашёл, как выдаивать их под сухую. А я попался. Просто пришёл после очередного… рабочего дня не в своё время. Меня увидела Макс. Она рассказала Сьюзен тем же вечером, сказала, что у них достаточно денег, чтобы я перестал… так работать. А у Сьюзен просто слишком длинный язык. Отец узнал. Но, видимо, какую-то странную версию, не знаю точно, что Сьюзен ему проболтала, или Макс… там где-то недопонимание вышло, но в итоге… — Билли выдохнул, дрогнул ухмылкой. — Вот мы здесь. Добро пожаловать в Хоукинс. — Чёрт… — Харрингтон промычал совсем близко. Внезапно оказаться с ним лицом к лицу было… Да погано это было, так, наверное, себя дикие звери чувствуют, впервые подставляя под человеческую руку нос. Кажется, адекватные люди называют это доверием. Билли не знал, он прощался с чем-то оборвавшимся под рёбрами и росчерком электричества шлёпнувшимся в петли кишок. — Да… — голос сел совсем невовремя. — Так что я знаю, как достать хорошую травку. Стив навис над ним вплотную, мерно дышал в волосы, так что выбившийся завиток мельтешил перед глазами, уложил ладонь на основание шеи и неловко-ободряюще сжал трапецию. — Это такое дерьмо, что тебе пришлось это… — О, не смей жалеть меня, Харрингтон. Я охрененно на этом поднялся. Машину на свои деньги в пятнадцать многие себе могут позволить, м? Ухмылка напротив горчила — уместно, конечно, но вообще не нужно. Билли не жалел о том, что было в Кали, это херня, это время такое, а ещё он банально не знал другого. То есть как, он точно знал, что не все семьи жили так, что были удачливые или просто умело врущие; просто, чтоб сравнивать и скулить о другом, Билли не жил параллельную ветку. Так что пусть Харрингтон переживает свои досадливые кризисы — Билли похрен, пока это его не касается. А Стив провёл ладонью вверх к уху и нагнал мурашек. И вторую руку как в пазл вложил — удобно, тепло — большим пальцем накрывая мочку. Собаки вдоль забора заткнулись, только смотрели выжидающе и тихо виляли хвостами, пока Стив стоял внутри огороженного и думал, где бы заложить фундамент. Собаки вели ушами и вспоминали женщину, которая играла с ними, ещё щенками, и которая оставила здесь полуразвалившийся дом. Стив провёл пальцами по скулам у линии роста волос, тепло выдохнул рядом с носом Билли. «Ты вырастешь таким красавчиком, так и знай.» Накрыл ладонями виски. «Отличные уши, даже переживать не смей. Ох, ну, если хочешь, отрасти волосы.» Невесомо почти по закрытым векам прошёлся подушечками, разгладил брови. «Спи, детка, я только попрощаться пришла.» Всё, хватит, блядь. Билли мотнул головой, дёрнулся весь, предупреждающе вцепился пальцами в шею Стива, отстраняя. Тот и сам вздрогнул, забил пульсом в ладонь, понимающе убрал руки от лица — мол, ладно, кусайся сколько влезет, но, если, подойти захочешь, я вот здесь и буду стоять. И правда встал. Билли хотелось взвыть. Как же он заебался. Казалось же так ясно, что разрешаться начали неподъёмные дела и все эти уёбские проблемы, а они только вид делали и изгибались новыми углами. Харгроув страдальчески выгнул брови и скользнул рукой на заднюю часть шеи, привычно (привычно!) притягивая на себя Стива. Тот неловко качнулся, удерживающе упёрся в стену по обе стороны от головы Билли и замер, лбом коснувшись лба. А дальше сам уже и носом вдоль по щеке провёл и губы накрыл своими. Билли в последнее время слишком многое себе позволял по отношению к нему. Даже сейчас, раскрывая рот, позволил себе думать, что есть смысл остаться в Хоукинсе. *** Нила отстранили от работы на неделю и он нажрался. Билли тащил его от машины до кровати, раздевал, ставил на тумбочку пиво и стакан с водой. Сьюзен, теребя в руках бумажку с номером, смотрела благодарно, неловко стояла у двери в его комнату, пытаясь что-то сказать и сбиваясь при виде тетриса из контейнеров. Она бы хотела знать — Билли видел это желание реализоваться как мать, даже для него, даже когда его забота о Макс была исключением из правил. Пожалуй, у них ещё был шанс, если б они не прошли вторую базу пару лет назад, проебав третью и так и не вернувшись в «дом». Теперь это было не её дело. Ей бы теперь думать, как одной защитить Макс. Билли притащился в Лабораторию на следующее же утро, оторвав Оуэнса от пожирания отрубей и просмотра «Доброе утро, Америка» — он планировал успеть на работу после обеда. — Что ты нам принёс, Билли? — оборачиваясь на удивление бодро пропел тот, натягивая поверх непривычной водолазки халат и хлопая по карманам. — Всё, — Харгроув кивнул в сторону тележки, на которую сгрузили его подарок. — Всё, что оставалось во мне. — Это… с очередного эпизода? — Оуэнс обошёл контейнеры и кивнул безымянному миньону в спецодежде. Тот скосился на Билли и потолкал тележку к двери кабинета. Устраивать слёзное прощание не тянуло. — Нет. С обряда экзорцизма. Я покончил с этим. — Звучишь уверенно, — мотнув головой назад и полувопросительно задрав подборок, Оуэнс стащил со своего стола стетоскоп, за спинку подтащил стул ближе к сидящему Билли и расположился напротив, поднимая брови и указывая на… всего Харгроува. — Позволишь проверить? На планы Билли докторишке было ожидаемо насрать, и «позволишь проверить» с одним единственным наёбывающим стетоскопом растянулись полной проверкой на целый день. Оуэнс щедро поливал соусом вежливости и уважительного терпения, но это всё были трюки — он по обыкновению одел и вооружил Билли, спустив его к порталу и выжидательно оставил там. Харгроув словил только пару флэшбэков и лёгкую дрожь по позвоночнику. Тогда на него нацепили провода и датчики, мониторя у тускло пульсирующего из глуби разлома и прогревая горелкой его и агонизирующие лиловые комья. Те жались по стенкам пробирок и еле слышно пищали. На автомате поджавшийся Билли хотел спалить их к хуям — он их больше не чувствовал. — Действительно похоже на норму, — протянул Оуэнс, перебирая результаты проверок и отвлекаясь от них только чтобы вопросительно глянуть на доктора из госпиталя, осматривающего подзатянувшиеся шрамы на предплечье и огрубевшие бело-розовыми кругами на груди. — Даже слишком. Что ты сделал? Оуэнс выглядел заинтересованным, а Билли хотелось огрызаться — какая к чёрту разница… — Это неважно. Позвал священника, принял горячую ванну, пообнимался с обогревателем… Я теперь бесполезен. Снисходительно улыбнувшись, Оуэнс отложил бумажки и навалился на предплечья. Сейчас будет правда. — Ты же понимаешь, что просто так мы отпустить тебя не можем. Как бы я сам ни постарался для этого, наблюдение с тебя не снимут. Как с Уилла и с девочки, Элли, кажется. — Вы говорили, я смогу уехать. — Билли… На кону не только твоя вольная жизнь, но и безопасность окружающих и… нашего мира. — Я больше ничем не могу помочь нашему миру. Я не могу перемещаться туда. Всё. Слышите? — Я видел результаты тестов, Билли, — Оуэнс кивнул и, всё ещё не отводя выбешивающего опечаленного взгляда с нотками меланхолии слишком рано повзрослевшего ребёнка, у которого отбирают любимую игрушку, протянул: — Я… ох-х-х, я постараюсь что-нибудь сделать. Но пока мы будем продолжать в том же духе, чтобы доказательств твоих слов было больше. Мы должны звучать убедительно. Хорошо? Потерпишь ещё немного? — Да. Не то чтобы Билли действительно рассчитывал выйти отсюда в тот же день свободным и счастливым навстречу распахнутым объятьям ласкового завтра, но даже это казалось ему неплохим промежуточным исходом. Сносно, он бы сказал. Пока сойдёт. Пока он собирает вещи, улаживает дела с Джорджем в мастерской, пока ставит в известность Нила. Оуэнс был неплохим, по крайней мере за одержимостью своим делом и попирательством некоторых прав человека и федеральных законов, он оставался человечным. Собственно, подсуетился он быстро: вызывал Билли в Лабораторию через день, дёргал с работы и из дома, не заботясь о времени и месте нахождения Харгроува, водил к порталу, облепливал датчиками, устраивал беседы и звал на них наблюдателей, иногда настолько нарочито тыкая в вернувшуюся «нормальность» Билли, что тот начинал чувствовать себя скрывающимся от полиции невменяемым, рассказывающим о тентаклях извращенцем, которого перед служителями закона выгораживала пекущая марихуановое печенье бабуля. Цирк закончился в конце мая, всех клоунов распустили и билеты больше не продавали. Билли официально «выписали» из Лаборатории и всё, что можно было решить к этому времени, он решил: Джордж выбил ему в Индианаполисе подработку у знакомого и какие-то курсы механиков, отец обкатывал напоследок то, что, видимо, планировал нагружать на сына ещё год точно, вместо контейнеров в комнате появились забитые расфасованными вещами обычные картонные коробки и скотч. И можно было (Билли был уверен, что прежде он бы так и сделал, чтоб просто что-нибудь разгромить и обесчестить) закатить вечеринку, громко и навсегда распрощаться с этой дырой, запомнить то, как он начал забывать Хоукинс. Но на самом деле оставался Харрингтон и многократно и практически буквально положенный на эту часть жизни Билли хуй. Он не говорил со Стивом. Об отъезде. В ситуацию с Лабораторией он посвящал, тем более что тот его ещё пару раз вывозил оттуда на себе уставшего и злого после очередного рейда с верхов. Билли оставил всё дерьмо напоследок, убеждая себя в том, что это несерьёзно — отношения со Стивом, которые всё же пусть и обозначались, были несерьёзными. Тупо было их вообще начинать, ещё тупее было играть в продолжение и давить в себе желание подумать о будущем. Потому что это было бесполезно. Харгроув не мог и не хотел себя пересиливать — номинально любить парня было тяжело: про чувства, ладно ещё, можно было как-то замять даже для самого себя, а вот физическое их воплощение никуда было не впихнуть. Его так вырастили. И пусть мир уже не делился на чёрное и белое, он продолжал члениться на нормальных и педиков, на честных работяг и ублюдков-либералов. И у него было своё мнение, своё понимание вселенной, но он продолжал катиться по инерции воспитания и не мог дать по тормозам. По крайней мере сейчас. Он ещё горел гордостью и уверенностью в том, что по большей части знает всё сам. Билли знал, что лучше сказать Стиву обо всём в самый последний момент. Чтоб не было выяснений, попыток уговорить остаться, каких-то прощальных «подарков», хрен знает, чего ещё — надломленного и необдуманного. Так что он так и сказал: — Я уезжаю. Он пришёл к Харрингтону после последнего дня работы, за который Джордж даже не платил (он рассчитался ещё вчера толстым конвертом, который Билли со всеми его прогулами не заслуживал от слова совсем), кислый и нервный, вывел его к бассейну и, окунув ноги в закатанных по щиколотку джинсами, сухо вывалил. — Что? Уезжаешь? — тупая привычка переспрашивать уже не раздражала и не замечалась, по крайней мере за ней тут же последовал следующий закономерно вытекающий вопрос: — Куда? Стив за всё это время снова скатился в какую-то убитость, как тогда перед Рождеством: оброс растрёпанными патлами, мешками под глазами, невнимательностью. Он, наверное, догадывался о чём-то таком, хотя не сделать этого было бы совсем трудно, но он предвкушал и медленно затухал. Билли был гадом. Он делал сейчас всё правильно. — В Индианаполис. Совсем. Ответные кивок и усмешка. — Когда? — Завтра. Пауза. Многие, действительно, многие, кого разделяли после выпускного обстоятельства вроде проёбанного поступления, подвернувшейся работы, переезда, ещё кучи всякой хрени, пытались по началу устраивать эти игры в отношения на расстоянии, устраивая драматические постановки с чужой толпой зрителей и налётом евперидовских трагедий. Но мало кто, единицы вообще-то, справлялся. И Билли просто не хотел проблем, с него хватило, правда, за этот год столько вылилось, что просто… Просто не было больше желания растрачиваться. В противном случае он бы просто кончился. Не было никаких за и против, только искреннее желание собрать себя заново. Стиву бы понять. На него тоже навалилось. И они сейчас друг для друга не лучшие варианты, просто отвратные. Билли хотел в это верить. — Что? — Стив удивился. Вполне искренне и беззлобно. Харгроув по началу даже не понял реакции, а та всё продолжала протекать, дополняясь только уточнениями. — Охренеть. Почему до конца лета не останешься? И всё? А крики, пощёчины, обиды. Это не про Стива, конечно, но стылого взгляда на предателя он точно заслуживал. — Мне нужно устроиться на работу. Оуэнс придержал место в колледже, нашёл квартиру, но платить за остальное я буду сам. Отец не станет меня спонсировать. Стив кивнул. Стив поднялся на ноги, подышал в нагревшийся за день воздух, кивнул ещё. — Адреса скажешь? Блядь. Вот в чём дело было. У Стиви-боя всё было серьёзно и по-взрослому. Мальчик хотел любить долго и счастливо. Мальчик второй раз получал от жизни кривой фак с грязным обкусанным ногтем. — Нет. — Отлично, — Стив прыснул, мотнул головой, зачем-то утёр под носом и нервно зарылся пальцами в волосы. Помолчал. Билли почти стало неловко. — Так это всё? Между нами? Под грудиной ёкнуло. Предательски, разоблачающе и страшно. Харгроув хотел это вывезти, с него хватит откровений. Куда ему ещё принимать то, что ему действительно тяжело отказываться от рук, держащих его лицо? — Ничего не было, — какая жалкая попытка, пиздец просто, ещё вырвалась хриплой и полувопросительной. Баба. — Херня, — прошипел Харрингтон позади него. — Было слишком много. Ты просто ссышь это вслух сказать. Билли повёлся. Слишком легко. Он сраный Марти МакФлай, до глубины души уязвлённый и непонятно что пытающийся всем доказать. Билли не знал, почему это стало важно, может, просто самому от себя это надо было всё-таки услышать. Он вскочил на ноги, в пару шагов подошёл к Стиву, толкнув его грудной клеткой и, схватив за затылок, рванул к себе, промахиваясь мимо губ, лба, шеи и останавливаясь только у его уха. — Я втрескался в тебя, как малолетка. И ничего не могу с этим сделать, — он тяжело втянул запах: смесь шампуня, дезодоранта и чего-то жареного, что Харрингтон, видимо, ел на ужин, — и перевёл дыхание. Тот заслуживал честности. Он вздрогнул, когда Билли ткнулся под мочку его уха носом. — Я съёбываю отсюда, Стив. Я не верю в отношения на расстоянии, тем более в такие. Я не могу. Это дохрена сложно. Харринтон отвернул голову, Билли успел краем глаза заметить поджавшиеся губы, но поле зрения затопила выгнувшаяся мышца шеи, и Харгроув поступил как настоящий уёбок — вгрызся в неё засосом. Впервые, не понимая нахуя и почему, оставил на Стиве метку. Ему тут же за это прилетело кулаком под рёбра. — Какой же ты кусок говна, — огрызнулся Харрингтон, недовольно вытирая шею. Взгляд у него был тяжёлый. Сердце колотило в рёбра. Ещё немного и было бы больно. — Мне жаль, — выдавилось прежде, чем Харгроув развернулся и, подобрав обувь, пошёл через чужой дом к выходу. Стив по кой-то чёрт вышел за ним спустя минуту, встал у двери в прострации. От звука дёрнувшейся ручки отмер, осмысленно посмотрел прямо в глаза, шагнул следом наружу. — Чёрт, — выдохнул, посмеиваясь, взглянул на небо и вернулся к Харгроуву. И протянул руку. Так же спокойно, как ставил на землю стаканчики кофе и бургеры перед дракой, как притягивал в ответный поцелуй на этом же месте, как на мир смотрел. Просто искренне делал. И был прав больше, чем все слишком много думающие люди. Он протянул руку и дождался, когда Харгроув её пожмёт. Ну что за тупость? Он бы ещё… Он ещё притянул за эту руку в объятье, крепко обвился и отпустил. — Удачи, Билли. Это было ещё жалче, чем в Рождество. Тогда они ещё планировали видеться. Тогда Билли даже не думал похерить все планы ради чего-то, так сильно въевшегося под кожу. И даже не про Истязателя речь. Сгружая в машину последние коробки и неловко сжимая Макс за плечо на прощание, Билли даже не думал, что Харрингтон в то же время лежал головой на коленях Робин, тупо вперевшись в телевизор и добивая себя осознанием того, как на самом деле он сильно проебался. Билли думал, что не хотел больше снега. И до него теперь, как ни посмотри, будет ещё долго. До него теперь придётся каждый раз переживать убивающий июль с его первым «извини» и «карета подана». Но он, как и Харригтон, справится. Хули ему. Хотелось бы закончить на этом, поставить метку «завершено» и посмотреть, сможет ли это вписаться в канон (обычно в сериале пропускается год в межсезонье, где происходит вроде как непримечательная повседневная жизнь, и мне стало интересно, можно ли впихнуть мою работу в подобие «пропущенной сцены»). Было бы забавно, если б шалость удалась. Да и в целом мне видится логичным для Билли и Стива такой исход. Пока что. Работа завершена, но ближе к Рождеству и Новому году будет бонусный х/э эпилог. Будет здорово (надеюсь, и для меня и для вас), если вы дождётесь. Если нет — в любом случае благодарю за прочтение. И большое спасибо за отзывы тем, кто оставлял или оставит (на самом деле их приятно получать, в том числе ваши впечатления и конструктивную критику). Будьте здоровы и удачливы в дедлайнах.