— Может, твоему парню просто стоит перейти в Некому? — Яку злобно пыхтит, рассевшись на скамейке и переобувая кроссовки, поглядывает снизу вверх на привалившегося у дверного косяка Дайшо.
— Яку-чан, ты не понимаешь, я влюблённый, — обида в голосе Дайшо такая же наигранная, как и их отношения с Куроо, по нескромному мнению Мориске.
Где-то на фоне маячит Лев со злоебучими наушниками в ушах и с выражением фигуриста-наркомана на лице. Хрен знает, что он там слушает, Яку бы даже не задавался этим вопросом, если бы не рожа Хайбы, искажающаяся то ли от желания посрать, то ли от приступа эпилепсии.
Куроо будто специально медленно стягивает с себя футболку, ненароком прикасаясь к мокрому телу подушечками пальцев, и, по-блядски прогибаясь в пояснице, язвит, что у Яку элементарный недотрах и синдром злой старой ведьмы. Дайшо продолжает отвратительно ухмыляться, и, скрестив на груди руки, откровенно залипает.
Яку окружён идиотами.
В одного из которых чертовски влюблён.
— К сожалению,
мой парень тоже капитан, было бы ужасно лишать его титула, — мурчит Куроо, еле застёгивает набитый всякой ерундой рюкзак, предварительно затолкав туда одежду, и плотоядно глядит на Дайшо. Яку делает вид, что его сейчас стошнит, ловит взглядом засыпающего и непривычно тихого Лёву, мелко дёргающегося под музыку; чувствует себя преданным и брошенным.
— А с чего ты решил, что будешь капитаном, если мы будем в одной команде? — Сугуру упирается ладонью в плечо Тетсуро, когда тот приближается, останавливая таким образом их (не)традиционные нежности. И смотрит так.
Трах.
Ни.
Яку хочет свалить отсюда как можно быстрее.
— А с того, мой хороший, что я сверху чаще, чем ты, — только подробностей не хватает, ей-богу.
— На этой неделе ты был только снизу — возмущается Дайшо; Куроо игриво перехватывает его запястье, пытается заломать ему руки, а парень сопротивляется крайне слабо, позволяя ему скрутить и нагнуть себя.
— Одна неделя не закроет год, малыш, — язык Куроо касается мочки уха, губы плотно обхватывают край ушной раковины, а сам Тетсуро вжимается в Дайшо так, что они, по сути, уже трахаются. Через одежду.
Яку тяжело взглатывает, звонкий стон Дайшо рикошетит в голове.
Жарко.
Жарко и как же хочется быть на месте Сугуру.
— Вы охуели? — сдавленно спрашивает Мориске, вспоминает кое о ком и оборачивается на Хайбу. Видит, что тот привалился спиной к стенке, закрыв глаза и приоткрыв свой чудовищно огромный рот. Серьёзно, когда Хайба с чего-то орёт, на лице остаётся только рот. Он занимает всё пространство, вытесняя глаза и нос и вытягивая дополнительный набор подбородков.
— Да, — звучит почти в унисон, Яку слишком резко выдыхает, понимая, что эти двое конкретно засоулмейтились.
Они ведь действительно охуели. Друг от друга.
Так вот…
Яку влюблён — давно и безответно. Не с первого взгляда, конечно же нет — кто вообще влюбляется с первого взгляда? Со второго. С первого взгляда в Куроо мог влюбиться только кто-то очень ебанутый. И этим кем-то оказался Дайшо Сугуру.
Яку не пытался подкатить к Куроо ни на первом году старшей школы, когда Тетсуро был в самом разгаре пубертатного периода и трахал всё, что движется. Ни в начале второго, когда Мориске всерьёз думал, что у Куроо краш на Кенму (что оказалось почти что правдой); а чуть позже, когда Яку наконец решился намекнуть Тетсуро, что он его, кажется, не ненавидит, они пересеклись с академией Нохеби на тренировочном матче.
«Я заблокирую того чувака с ублюдской чёлкой, ставлю жопу», сказал Куроо, улыбаясь как угашеный; парня распирало от возбуждения перед предстоящей игрой, и он нетерпеливо поглядывал то на соперника, то на время. Яку поморщился, наблюдая за молчаливой перепалкой между ними: интуиция орала код красный. Челкастый вдруг облизнулся, глядя Тетсуро прямо в глаза, и, легко погладив мяч по поверхности, с силой шлёпнул по нему.
Куроо дёрнулся. Яку тоже. От раздражения.
Мориске хотелось ударить Тетсуро за то, что он в этот раз испытывает особое удовольствие от блока. И если бы не его позиция либеро, Яку бы на подаче ебанул по мячу со всей силы, целясь прямо в наглое лицо. И страшнее было лишь то, что Куроо получал не меньшее удовольствие, когда этот парень блокирует его самого.
После матча эти двое взяли номера друг у друга, чтобы — внимание — писать гадости перед сном и с утра пораньше.
— Ребята, он такой тупой, — Куроо даже не ржал — гиенил как скотина, завалившись на злящегося Кенму и размахивая телефоном перед лицом Яку, — у него совсем нет фантазии, единственное, что он мне всегда пишет — это «обосрись».
Ситуация стала интереснее, когда по обеим школам покатились слухи. Куроо, лошара, проник на территорию академии Нохеби, чтобы подложить Дайшо резиновый член в рюкзак, но его практически сразу обнаружили и принудительно провели обыск на наличие оружия и запрещённых веществ.
Но хуй там плавал, как говорится.
— Тебя не впервые принимают за наркомана, стоит задуматься, — флегматично сказал Кенма, не отрываясь от игры, и Куроо возмущённо засопел.
— То есть тебя не смутило,
что он пытался пронести? — Яку старался придать голосу невозмутимости, но изнутри его колотило, потому что Куроо пытался подложить Дайшо член! Не свой, но ЧЛЕН.
Чуйка Мориске не подводила: она орала придушенной чайкой и требовала решить вопрос с верёвкой на шее. К сожалению, Яку не эмпотировал птицам.
Времени прошло немного, когда Сугуру впервые ввалился в их раздевалку, заявляя свои права на Куроо одним своим присутствием.
Итак, их отношениям почти годик. Мориске вынужден наблюдать за идиллией едва ли не ежедневно, с перерывами на тогда, когда Куроо ездит встречать Дайшо, а не он его.
Это… злит.
Надо срочно валить домой.
Яку в бешенстве дёргает Льва за шнур от наушников, они резво выпрыгивают из ушей, заставляя парня дёрнуться и распахнуть глаза. Телефон тоже решает выскочить, но уже из ослабевших от недавней дремоты рук. Конструкция недолго болтается подобно маятнику — Яку как пришибленный мотает башкой в такт ей, — провод не выдерживает веса, телефон срывается с адаптера и падает с глухим стуком, который глушится до отвращения романтично-надрывной музыкой.
— Так вот ты чего такой вдохновлённо-упоротый был, — вставляет Дайшо, пока Лев экстренно бросается к телефону и первым делом почему-то вырубает песню, а не проверяет экран на наличие ущерба.
Может, Лёва стесняется показывать свою пиздострадальческую натуру. Но кто нынче не пиздострадает? Хайба под всеобщее внимание — софитов не хватает — вертит мобильник в руках, царапин не обнаруживает и, глядя на Яку, спрашивает:
— Идём?
Дайшо с Куроо ещё остаются «пыль протереть», а Яку с хмуростью на лице и пустотой в душе и желудке решает спросить:
— Ты так боялся, что мы спалим, что ты слушаешь, что у тебя чуть не случился инфаркт, — и Мориске думает, что это иронично, потому что львы как раз из тех животных, что подвержены риску разрыва сердца.
Лев мнётся секунду, пять, Яку уже думает, что эта белобрасая морда забыла японский, или его языковёрт потерял свои батарейки. Хайба вдруг становится серьёзным, настолько, что это пугает, и у Яку появляется мысль, что это песня имеет личную смысловую нагрузку, раз его кохай настолько долго подбирает нужные слова. Каков её перевод? Про смерть? Про любовь? Про смертельную любовь?
— Только Вам, Яку-сан, — Хайба говорит так тихо, будто хоть одной живой душе есть до них дело. — В общем, эта песня на русском языке.
Яку ждёт продолжения. У него свербит в носу и щипает в глазах из-за злости на Куроо и Дайшо; он сегодня ударился локтем об пол, принимая хуёвую передачу своего краша, и получил разряд по нерву; а ещё Яку, в конце концов, просто заеб…
Лев резко хватает Яку за руку и притягивает к себе ближе. Они и так шли на расстоянии полуметра, что для Мориске чудовищное вторжение в личное пространство; а теперь дистанция уменьшилась ещё вдвое. Яку комично пыхтит, потому что чем ближе к нему Лев, тем сильнее приходится задирать голову. А ещё Хайба, сука такая, подчительно подгибает коленки, чтобы сравнять разницу в росте и не смущать семпая.
— Там что-то страшное, да? — догадывается Мориске. — Про мафию, русских и убийства?
Лицо Хайбы становится очень длинным, а сам он делает большие глаза и вроде как даже ржёт.
— Эта песня буквально означает, — торопливо говорит Лев, доверительно смотря парню в глаза, видимо, понял, что Яку забрёл не туда, — что собака сначала сходила по-маленькому, — брови Яку сжали лоб гармошкой, опустит обратно — прольются ноты. — Затем по-большому, — к сожалению выше брови Мориске улететь не могут, иначе бы достигли затылка. — А потом…
— Что?.. Блеванула?.. — Яку это шепчет, и сам не знает почему.
— Нет, — голос Льва становится грустным и совсем тихим, — она заплакала.
Яку ржёт на весь квартал.
***
Яку-сан:
Лев, как, говоришь, называется песня про собаку?
Яку-сан:
Которая какала.
Lyova:
могли бы не уточнять)) вам понравилась?)
Яку-сан:
Не представляешь как сильно.
Lyova:
скопируйте что я пришлю
Lyova:
Собака писала — Rozalia, Джарахов
Яку-сан:
Спасибо,
Лев очка.
Lyova:
звучит как диагноз моей мечты
Яку-сан:
Левочка*
Яку-сан:
Что?
Lyova:
что?
***
мориСУКА:
Я нашел гимн ваших с Дайшо отношений.
ТетСУКА:
Кидай!
***
Яку не становится легче от того, что эта парочка идиотов теперь с гордостью рассказывает всем, что это
их песня: песня их любви – я вас умоляю, – ебли и отношений в целом. Не становится легче и от того, что Куроо называет всех подряд
собаками.
— Что значит «
собака»? Это слово очень часто повторяется в песне, — Лев познаёт все чудеса косплея и в этот раз представляет собой фонтан с молоком. Он с неверием-недоосуждением глядит на семпая, стирая с губ, носа и подбородка прозрачно-белые потёки. Рубашка испорчена нахрен, и Хайба потихоньку пиздит у всех подряд салфетки. Яку бы с удовольствием пошутил, что видел такое порно, но всё его внимание забраковывает Куроо.
— Это что-то типа honey или lovely, — пиздит как дышит.
Лев своим видом напоминает кота, который наблюдает за тем, как культурные люди трахаются. Пялится, елозит, но не влезает.
Куроо с порога называет Дайшо
собакой, Сугуру, узнав «перевод» умиляется, Яку ликует и совсем капельку стыдится. Лев продолжает работать в цирке наблюдателем. Кенма долго и недоверчиво сверлит Мориске взглядом, сто процентов загуглит, по глазам видно.
—
Со-ба-ка пи-са-ра, со-ба-ка ка-ка-ра, со-ба-ка се-ра и за-пу-ра-ка-ра…
Яку теряет интерес к этой большой шутке довольно быстро, ведь какая разница, что твой любимый человек называет тебя
собакой, если он вкладывает в обычную
собаку гораздо больше смысла, чем можно представить.
В этот день Лев впервые за полгода обучения не ждёт Яку и, пожелав зачем-то удачи, скоропостижно смывается. Если бы Яку испытывал к нему чуть более романтические чувства, то непременно бы что-нибудь заподозрил; но Яку сох по Куроо, и единственное, что в отсутствии Льва его тревожило — терпеть сексуальное напряжение этих двоих придётся одному.
Яку раздевается как всегда медленно, прощается с сокомандниками, делая вид, что с кем-то увлечённо переписывается, руки торчат из-под низа футболки, рукава бесцельно болтаются; он долго пьёт, складывает мокрую от пота футболку так аккуратно, будто есть разница в том, в каком состоянии бросать её в стирку. Парень стоит к Куроо задом, к лесу передом и физически чувствует его взгляд на своём затылке. Чувствует, и кожа предательски покрывается мурашками.
Шаги за спиной практически беззвучны, Куроо двигается едва ли не по-кошачьи…
…пока не касается выступающих позвонков и не скользит пальцами вниз — до поясницы. Яку крупно вздрагивает, медленно поворачивает голову и натыкается взглядом на взгляд.
Взбляд.
— Куроо, — парень бесстыдно разглядывает Яку, собирает родинки-крошки на спине, рисует изгибы и углы, заставляя Мориске внутренне поджиматься.
Широкие горячие ладони легко проникают под мышками — парень не успевает среагировать, — подушечки проходятся по маленьким соскам и плоской груди. Битва мурашек на теле Яку обязана войти в список великих трагедий. Куроо считывает реакцию мгновенно, царапает чувствительную ореолу ногтем как бы невзначай и, получая в ответ сдавленный всхлип, тяжело выдыхает Яку в макушку. Он зарывается носом в мягкие пшеничные волосы, проводит линию по виску, Мориске крупно дрожит, а его сердце отбивает самый мощный брейк.
Парень не способен пошевелиться, выказать сопротивление. Его захватывают эмоции. Ощущения. Табун мурашек. Тепло Куроо. Непонимание происходящего. Возбуждение, сравнимое с эйфорией…
…и мысль о том, что Дайшо сегодня не пришёл.
— Любишь подкрадываться сзади? — Яку шумно хватает ртом воздух, сил хватает лишь на три слова, и Тетсуро прекрасно его понимает, усмехаясь.
— Люблю подкрадываться к тебе.
Руки Куроо опускается ниже по талии, касаются линии шорт, давя на резинку, но не приспуская. Яку откидывает голову назад, прижимаясь спиной к чужой груди; Тетсуро ухмыляется, наклоняясь ниже, пальцы проникают под шорты, задерживаются в опасной близости от привставшего члена. Яку мычит, трется макушкой о шею Куроо, прикрывает глаза, всем своим видом умоляя дать немного больше.
И Тетсуро наклоняет голову, сокращает расстояние быстро, не давая и шанса передумать. Ловит губы Мориске, не целует больше, а кусает, потому что ужасно неудобно в таком положении целоваться; но не менее приятно, судя по тому, как захлёбывается стоном парень, как извивается его поддатливое гибкое тело в руках. И как Яку не менее жёстко отвечает.
Дайшо даже тактично не кашляет.
Он вальяжно входит, будто поджидал под дверью с самого начала.
Яку не осознаёт, что происходит, пока не слышит щелчок закрываемой на замок двери. Он шарахается от Куроо на метр и застывает, видя два ухмыляющихся лица. Холод хлёсткой волной проходится по внутренностям и оседает склизким комком в горле.
До него доходит.
Шутка за шутку, да? А не пойти ли тебе Куроо нахуй? Губы саднит от недавнего поцелуя-укуса, повезёт, если на утро не расцветут раны; кожа на лице горит, дышать и не задыхаться чертовски тяжело; а тело дрожит то ли от внезапно вернувшегося холода, то ли от злости. Зато эрекция спадает молниеносно: на моральных уродов у Яку не стоит.
— Ну что, думал, мы не узнаем? — Дайшо надвигается на него без тени угрозы или ревности, скорее насмешливо.
Мориске отвечает ему своим коронным взглядом «я тебя ниже, но ты этого не заметишь и просто заткнёшь хлебало». Интересно, кто в итоге спалил? Лев, который удрапал сегодня раньше обычного, или Кенма-заноза-в-заднице-Козуме?
— Я пошутил, вы пошутили в ответ, всё заебись, расходимся, — припечатывает Яку, улыбается токсичнее Тсукишимы Кея, и у Куроо восхищённо дёргается бровь. Это микродвижение выглядит почти что очаровательно. Выглядело бы.
— Яку, — у Тетсуро отвратительно тёплый голос, обволакивающий шоколадной глазурью невкусную конфету и глаза его — блестящие — посыпка серебристыми звёздочками.
— Уйдите, — Мориске хочет протиснуться мимо них, чтобы наконец одеться и не светить голым торсом, но его зажимают сразу с двух сторон.
— Яку, у нас невероятное предложение, — интонация Дайшо — один в один интонация представителя компании «орифлейм».
И Мориске с удовольствием бы послал его нахуй, как этого самого представителя.
— Как насчет того, чтобы… — Куроо глядит на Сугуру, они обмениваются заговорщицкими взглядами, успевают пару раз трахнуться глазами и возвращают внимание к Яку. — Чтобы встречаться с нами?
— Чё? — лицо парня выражает отвращение топ-уровня, — встречаться с этим? — он говорит это глядя с нескрываемым пренебрежением на Сугуру, а потом осознаёт, в каком контексте прозвучала фраза.
— То есть со мной одним встречаться ты бы согласился? — к сожалению, у Куроо Тетсуро начинают работать мозги тогда, когда Яку бы предпочел, чтобы их не было вовсе. Но вопрос прозвучал, и Мориске задыхается от возмущения.
— Просто попробуем, если тебе нравлюсь я, то тебе, возможно, хотя бы немного понравится то, чем я увлекаюсь, — Тетсуро говорит это обыденно, будто они ежедневно предлагают кому-то свингер-пати.
— Я не понял, — Дайшо отпускает Яку и теперь занимается Куроо. — Ты щас обо мне как о вещи рассудил?
— Это просто контекст, сударь.
— Довольно обидный контекст, я аж весь менжуюсь.
Тетсуро в примирительном жесте поднимает руки вверх, аки в глазах Сугуру встроены пистолеты и сейчас эта штука начнёт убивать.
— Вы ебанулись, — констатирует Яку, влезая посреди светской срачки.
— Но ты заинтригован.
— Но я заинтригован.
***
У них уходит неделя на то, чтобы Яку привык к Дайшо, потому что
«у нас равные отношения, дорогой, я не смогу разорваться».
Сначала Мориске жутко странно его целовать и вообще контактировать настолько близко, но он довольно быстро привыкает и чаще всего теперь лезет сам.
Об их тройственном союзе знают двое: Кенма, потому что Куроо сказал, что Кенме срать, кто с кем шпехидохается, а поделиться хоть с кем-нибудь этой информацией жесть как чесалось; и Лев, потому что скрыть от него мгновенно потеплевшие чувства к отношениям Дайшо и Куроо невозможно.
***
— Может наш парень уже перейдет в нашу команду? — Яку перебрасывает рюкзак через плечо, они с Дайшо и Львом стоят группкой поддержки и ждут пока Тетсуро утрамбует кроссовки.
— You should have come to Nekoma, Дайшо, — страшным голосом говорит Куроо, поднимая башку.
— Ужасно! Заткнитесь!
