Ирисы в снегу

      - Вот мы и добрались до ответа на твой вопрос, - чуть сипло от долгого пения сказала княжна. Инструмент у нее на коленях молчал, и сама она не спешила заводить новую песню. Лишь смотрела со странной, совсем не свойственной насмешливой демонице улыбкой на свою собеседницу. Рин заметно оживилась, когда поняла, куда клонит свекровь. - Расскажите, каким рос Сесщемару-сама? - Да, - ответила Ирасуэ и обхватила себя руками за плечи так, будто держала на них дитя. С одной лишь разницей - сейчас она прижимала к себе пустоту вместо ребенка. Да и не поместился бы теперь в материнское обьятие демон Сещемару. Другое дело - триста лет назад! - Он был обаятельным малышом. Самым красивым из всех, кого Нам приходилось видеть! - прозвучало совсем неожиданно для ушей теньо, слишком привыкшей к материнской брани в сторону сына. И тут Рин поняла, что за чувство жило в капризном изгибе улыбки собачьей предводительницы - неиссякающая материнская привязанность. Любовь такая же глубокая, какую и ей вскоре приведется испытать. - Наш сын... Он родился ранней весной и, казалось, прямо из Нашего сердца! Наш маленький принц... И пальцы с нежным нажимом вновь потревожили струны, а Ирасуэ из памяти княжны, склонилась над лежавшим рядом с ней новорожденным ребенком.       - ...мой маленький принц. Мой борзый щенок! Моя отрада! Слава Богам-предкам, которые дали мне тебя! Я больше не одна! - шептала со слезами на глазах демоница, в исступлении целуя свое дитя. Щечки, нос, мягкие еще не стоявшие ушки, серебряный завиток волос на детском лбу. Чем больше она вглядывалась в его лицо, тем сильнее ей мерещились в нем черты Сам-Вана. - Шифу! Если бы ты его увидел! Твой внук достоин трона корейских псов!       Но не одна княжна ждала появления на свет ребенка. Тоуга тоже хотел увидеть своего сына. Едва в его ставку пришла новость о родах госпожи, он тут же развернул отряд и вернулся из набега. Оглушенная счастьем Ирасуэ даже не чувствовала йоки мужа в замке до тех пор, пока он сам не появился на пороге покоев. И едва сумела сдержать раздраженный рык на мужа, когда тот подхватил спеленованного в дорогое кимоно младеца. Тоуга, на вытянутых руках приподнял сына к свету, пристально посмотрел на маленькое сморщенное личико. - Я назову тебя Сесщемару! - после долгих раздумий изрек, наконец, Демон-пес. - Сесщемару? - недоуменно повторила Ирасуэ прозвучавшее имя. - "Несущий жизнь и смерть", - обьяснил Тоуга и вернул ребенка на футон матери. - Сес-ще-мару, - покатав на языке непривычное созвучие, задумчиво проговорила она, - Имя, достойное воина. Безжалостный к врагам и милосердный к окружению. - Да. Таким бы я хотел видеть моего сына. С этими словами пират покинул северную половину, ибо слишком остро ощутил себя лишним среди единства матери и ребенка.       Однако, вскоре безмятежное материнское счастье равеяло холодными ветрами, долетевшими до поместья князя Демонов-псов с моря. Ирасуэ чуяла гнисотное дыхание в соленых пассатах, и от этого заходилось тревогой ее материнское сердце. Она будто знала, что небо над их головами вот-вот заползет грозовой веткой беда. Предчувстия ее не обманули.       Напасть пришла с моря, заставив Тоугу вспомнить свое пиратское прошлое. Верхом на кораблях вперемешку с одержимыми алчностью монголами на островитян неслась смерть всему сущему. И тогда угроза его землям вынудила Демона-пса на небывалый по тому времени шаг - сговор со смертными князьями. Дважды приходила монгольская армия к берегам ширившегося государства Тоуги, и дважды уносилась, сметенная его Раной Ветра вместе с безупречной отвагой людей. Узрел тогда демон-пес подлинную силу человеческих душ, проникся отчаянной храбростью смертных сердец, одолевших вопреки всему врага. Тайфуны, рожденные на море клыком Тессайги, люди прозвали "божественными ветрами". Но сам йокай считал достойными этого звания воинов, которые без тени страха пепед смертью бросались на преобладавшего в силе противника.       Ирасуэ с младенцем Сесщемару благополучно пережила в замке вторжение монголов. Но другая беда - последствие морского набега - едва не сгубило княжну вместе с наследником. Из последней схватки Тоуга взял странную реликвию. Многие сокровища приносил он из своих набегов. Попадались среди отвоеванного добра и более ценные диковинки нежели камни переливчатые: будь то доспех заговоренный; талисман, пропускавший в иные миры; стрела, не знавшая промаху. Много богатств видела на своем веку Ирасуэ, но лишь этот меч, прозванный Соунгой, возненавидела всей душой. Дикий, необузданный клинок с массивной рукоятью в форме переливчатого шара. Он пугал ее тянувшимся за наточенным лезвием шлейфом несчастий. Не раз просила она мужа избавиться от находки, но тот и слышать ни о чем не желал. Лишь сделался жестоким к противникам и глухим к ближним. Он носился со своей армией по завоеванным землям, словно охваченный духом самого грозного Сусаноо-но-Микото*, и сеял вокруг себя разруху со смертью. Не только с женой и малым сыном Тоуга сделался сухим и угрюмым. Даже преданному его лапе Миоге демон-пес больше не раскрывал душу, и даже напротив грозный рык его не раз сотрясал округу, обращая трусливую блоху в бегство. Отныне единственным спутником для князя Западных земель стало кровавое лезвие Соунги, с которым не разлучался даже во сне.       О, как часто Ирасуэ вспоминала ту пору и корила себя за слепоту! Но княжне было некогда задумываться над переменами в муже, ибо весь замок дитя и присягнувшие на верность Тоуге вассалы вдруг свалились разом с его плеч на ее руки. Разделив с мужем богаство и влияние демонического мира, она приняла на себя и тяжкую ношу правления. Нужда следить за порядком в замке и на присоединенных землях закрыла ей глаза на творимые Тоугой бесчинства до тех пор, пока он не дошел до пика в своем помешательстве.       Та ночь не раз являлась кошмарами ей в сон.       Проснувшись среди сонного мрака с холодной от жути спиной, Ирасуэ принюхалась к миру вокруг. Чутье подсказало ей о приближении мужа к покоям, и те же инстинкты вопияли об опасности. Неведомая сила вынудила ее растолкать дремавшую за седзи кормилицу, обернуть спавшее рядом с ней дитя в несколько слоев кимоно и вручить его няньке. Столкнув маты с татами, Ирасуэ выдрала пару досок соснового настила и спустила под половицы служанку с ребенком, надежно укрыв обоих от недобрых глаз барьером. - Сиди тихо, что бы ни услышала, и береги принца пуще глаз своих! - шепотом настращала няньку Ирасуэ, коснулась напоследок туго спеленованной груди младенца, стараясь не разбудить, и заложила над их головами маты с рисовой соломой.       Едва княжна успела расправить циновки на своих местах, как услыхала сквозь фусама предсмертные стоны поверженных прислужников и пробиравший до костей мрачный голос Тоуги: - Ирасуэ??.. ИРАСУЭ!!.. Где ты?       Она недолго раздумывала над тем, как поступить. Из сонного мрака покоев на крыльцо перед йокаем выступила тонкая фигура его супруги. - Мы здесь, господин наш! - огласил внутренний дворик ее привычно размеренный голос. Будто перед ней стоял вовсе не разъяренный демон-пес с окровавленным клинком наизготове, а нежный любовник, явившийся на тайное свидание к предмету своих воздыханий. Будто она и в правду ослепла, раз не видела пульсировавших пролитой кровью пут, змеившихся по предплечью мужа от рукояти меча вверх под рукав его косодэ. - Ты!.. - сверкнул яростным взглядом в ночи Тоуга.       И тут 12 струн цитры княжны вдруг задрожали под ее рукой, рушая изящное кружево мелодии, а заодно и иллюзию перед глазами Рин. Теньо удивленно моргнула, развеев веером ресниц пейзаж безлунной ночи трехсотлетней давности в своем воображении, и уставилась на свекровь. А та теперь, молча, поглаживала струны неторопливым звучанием, но вовсе не тем, что сопуствовало ее рассказам ранее. Через мгновение Рин осознала причину перемены. - От чего же Вы замолкли? - раздался за их спинами до боли знакомый обеим госпожам голос. - А-а-а, это ты! - привычным скучающим тоном протянула старшая из женщин, - Явился на зов Нашего каягыма*? Знаем-знаем, ты недолюбливаешь его звучание, в отличие от кото*. - Не говорите ерунды, - вышел из-под покрова мрака на бледный свет угасающей луны йокай и, не скрывая раздражения, сузил раскосые глаза на родительницу. - Зачем Вы тревожите Рин своими песнями?       Теньо только голову в плечи не втянула от ощущения натянутых не хуже скрученного шелка струн на цитре отношений между матерью и сыном. Но княжна тем не менее и виду не подала, ответив все в той же манере: - А когда же ей их слушать, как не сегодня? - она пресеклась всего на один пронзительно острый взгляд-сюррикен в сторону сына, - Да и тебе не мешало бы послушать. Присядь рядом с женой, Сесщемару.       Рин, придерживая живот, тут же взялась готовить чай для нового гостя, и, когда заварка дошла, она передала супругу пиалу. Сесщемару не смотрел на нее. Лишь по теплому пожатию пальцев, рожденным случайным соприкосновением их ладоней на чайнице, теньо поняла, что он помнит о ней. Хотя взгляд его был всецело прикован к уменьшавшемуся диску Луны. - Близится затмение, - казалось бы невозмутимо обронил демон между глотками чая. Но обе женщины уловили крупицы настороженности в его голосе. Рин нахмурилась, а княжна, напротив, заговорчески улыбнулась. Как будто ее с сыном связывала общая тайна, непостижимая уму другой его женщины. - Да. Времени остается все меньше, чтобы успеть спеть песню до конца, - обронила княжна, прежде чем вновь склонилась над струнами. *Сусаноо-но-Микото - Младший брат Аматэрасу , богини солнца и мифической прародительницы японской императорской линии , он является многогранным божеством с противоречивыми характеристиками (как хорошими, так и плохими), изображаемым в различных истории либо как дикий, стремительный бог, связанный с морем и штормами , как героический персонаж, убивший чудовищного змея, либо как местное божество, связанное с урожаем и сельским хозяйством. (С) Википедия site:etnowiki.ru *Каягым - двенадцатиструнная корейская цитра. *Кото - японский щипковый музыкальный инструмент, длинная цитра с подвижными кобылками.