Бурное начало будет иметь бурный конец.
Уильям Шекспир
23 января 1909 год Российская Империя, Санкт-Петербург
Разыскать адрес Поленьки без помощи Анастасии, Даниила и Лады было решительно невозможно. Благодаря отложившимся в памяти рассказам Феликса можно было примерно ограничить район, сократить поиск до пяти-шести улиц, но и это в современном Петербурге чудовищно много. Не посылать же лакеев допрашивать каждого дворника в поисках девушки, о которой неизвестно ничего, кроме имени да внешности, да и она была настолько непримечательна, что скорее бы лишь сильнее запутала, чем помогла делу. Так что Дмитрию просто повезло. Последнее время на уроках фехтования он не оставлял ни одной свободной минуты на разговоры: его учитель, наставник, тот, кто мог бы стать другом, возникни у Великого князя такое желание, был интересным человеком, который вместо библиотечной пыли всю юность вдыхал запах живого Петербурга и вечно куда-то мчался, увлекая за собой всех желающих. Он мог рассуждать о патриотизме и революции, но в суждениях своих походил скорее на бесстрастного историка, мог — о поэзии и музыке, не академической, конечно, а той, что рождается и умирает со своим народом, а еще, к счастью, мог молчать. И за это Дмитрий был ему особенно благодарен. Они разговорились о чем-то отвлеченном от темы занятий впервые за месяц. Переводя дух, Дмитрий разминал затекшее запястье, а его учитель отряхивал от снега сброшенное на землю пальто. — Почему вы не выезжаете никуда всю зиму? На Рождество, на Новый год? Неужели вам некого повидать в городе? — заговорил Дмитрий, горько удивляясь собственному интересу. — Моя невеста уехала на воды. Зимы в Петербурге слишком опасны для нее, — он пожал плечами, кажется, совсем не удивившись неожиданному вопросу. Пожалуй, давно его ждал или уже не первый раз слышал. — Невеста? — как-то глупо переспросил Дмитрий. — Будет женой, как только я скоплю достаточно денег, — мужчина мягко усмехнулся и повернул голову. — Поэтому я и соглашаюсь работать с вами каждый день, Ваше Высочество. Хотя должен признаться, что это приносит мне удовольствие. Дмитрий механически улыбнулся в ответ и тут же принял прежний задумчивый вид. В груди свербела странная пустота, а он никак не мог придумать, что впихнуть на это место. И, что страннее, никак не мог понять, что оттуда пропало. Солнце светило сухо и безразлично, как всегда бывает в это время года. Оно не дарило тепла — лишь обозначало свое присутствие на несколько часов и снова уступало место бесконечной ночи. Проще было бы, не наступай день вовсе: зачем дразнить людей надеждой на свет и тепло, если на улице по-прежнему зима? Будто бы вечная. Будто бы весна всегда была лишь мифом. — Я надеюсь, у вас получится, — сказал Дмитрий и поморщился. Эти слова были лишними. Пропитанными зимой. — Жениться-то? — беспечно переспросил мужчина, протягивая Дмитрию его пальто. — Получится, я знаю. И он мечтательно отвёл взгляд и, кажется, немного покраснел. Может быть, от холода. — Один мой…знакомый собирался сбежать с чужой невестой, — вырвать бы этот язык и бросить на растерзание собакам. Впрочем, и их жалко — желудки не стерпят подобной дряни. Но, как оказалось, с Николаем был знаком не один Дмитрий. Разница была, разве что, в фамилии, которую ему приписывали. Наверное, им обоим стоило бы подивиться такому совпадению, но, вымученные за время урока, голодные и промокшие насквозь от пота и снега, они на пару ближайших часов разучились удивляться. К тому же, оба были слишком заняты тем, чтобы случайно не сказать лишнего. И все же слово за слово в разговоре вдруг всплыло имя Поленьки, а сразу за ним — ее адрес. Великий князь отправился туда на следующий же день. Всю ночь Дмитрию снились кошмары, хотя на утро он не мог вспомнить ни одного, остались только ощущения: смоляное одиночество и боль в груди. С другой стороны, уж лучше так, чем отсутствие всякого чувства: пустота внутри росла, и в ней исчезало все, что когда-то было так дорого. Последней исчезла улыбка Оли, от которой он бежал, как от огня. Дмитрий отдавал себе отчёт в том, что едет к Поле ради одного себя. Ей его помощь и поддержка ни к чему, тем более спустя столько месяцев. И все же он не нашел в себе силы отказаться от этой прихоти. Все, как говорил Даниил. Как и ожидалось, Поля жила недалеко от дворца на Мойке, и, проезжая мимо по набережной, Дмитрий вглядывался в окна, но так ничего и не увидел. Будто там никто и никогда не жил, будто все, что он знал и любил, никогда не существовало на белом свете. Как не существовала проклятая дразнящая своим ожиданием весна. Точный номер дома и квартиры Дмитрию, конечно, был неизвестен, но не нужно быть Великим князем, чтобы дворник, переведя взгляд с утренней засаленной газеты на приятно шуршащие банкноты, послал своего помощника разыскать нужную девушку и проводить к ней гостя. Все было так привычно, словно Дмитрий разыскивал полузнакомых людей каждую неделю: он заранее знал каждый взгляд и каждое слово, поднимаясь по лестнице, не испытывал ни волнения, ни стыда — все они были бы всего лишь другой формой страха неизвестности, а он представлял себе ясно бедный угол скорбной девы-вдовы. Он видел с той же ясностью, что и прежде, в своих печальных снах, ее некогда наивные и добрые глаза, выжженные горем, сомкнутые нитью губы, ранние морщины под линией ломких блеклых волос. Скоро будет год со дня их одного на двоих погребения. И Дмитрий даже немного завидовал: по крайней мере, Поленька кого-то любила. И этот кто-то, сам того не осознавая, конечно, любил ее. И у них были разыгранные в четыре руки сонаты, танцы, прогулки по полусонному безразличному городу. — Здесь, — шепнул провожатый, забрал причитающийся ему рубль и растворился. Только ударялись по ступеням его грузные шаги. Дмитрий постучал. Пальцы немного холодели, но это ничего. Это меньшее из того, что надо бы ему испытать в знак расплаты. Жаль, что этот холод не может пронзить его насквозь, подобного вражескому копью. В квартире (какое счастье, у нее еще была квартира! та самая, где девочкой она влюблялась в Николая, где собирала для Феликса женские парики, где когда-то все дышало детской беззаботной шалостью, театром и мечтой) послышалась возня, точно кто-то переставлял мебель, загородившую проход, и выждать пришлось больше минуты, прежде чем дверь приоткрылась. В щель Дмитрий видел заострившийся профиль и недобрые глаза, он хотел было представиться, полагая, что Поля могла и не узнать его, заметно изменившегося за прошедшие месяцы, но в следующий миг она уже открыла дверь до конца, представ перед ним во всем благородном великолепии своей трагедии. Дмитрий не смел пошевелиться. Поленька чудовищно исхудала, а в глазах, заставших и неживых, отражалось его собственное ошеломленное лицо. Простое, почти детское платьице висело бесформенными складками ткани, в уродливую кучу смешивались бусы на острых ключицах. Под ключицами над вырезом платья виднелась линия ребер. Чтобы не уронить браслеты, ей приходилось удерживать руки приподнятыми, ладони краснели, расчесанные от болезни или тревоги. — Дмитрий Павлович! — в хриплом голосе Дмитрию послышалась искренняя радость. Поля сделала шаг назад, он ступил в квартиру, и дверь закрылась. — Я знала, что вы придете. Знала, что кто-нибудь даст вам знать, сама не могла, вы должны понимать! Но не думала, что так скоро! — она суетилась, пряча ключ куда-то в ящики комода, и то, как торопливо она говорила, Дмитрия тоже пугало чудовищно. Поля была молчаливой и тихой, она не умела говорить складно и умно и знала это, а потому ни с кем, кроме Юсуповых, много и не говорила. Но больше Юсуповых в ее жизни не было. Ведь если бы Феликс еще навещал ее, то дал бы знать, верно? Прислуги в доме не было, так что Дмитрий сам снял пальто и, не найдя, где его оставить, перекинул через локоть. Поля на это и не посмотрела. Все ее мысли были заняты чем-то другим: по пути в комнату она схватила какую-то тетрадь и принялась лихорадочно пролистывать ее, беззвучно шевеля губами. Гостя усадили за заваленный бумагой и книгами стол, заняли его руки чашкой с остывшим чаем и оставили одного. Поля упорхнула. Она передвигалась столь стремительно, будто в этом тщедушном теле сил хватило бы на заплыв через все Средиземное море, и едва ли это хороший знак. Дмитрий кое-как пристроил чашку на краю стола, сложив пару книг друг на друга, и осмотрелся. Мебели в квартире было не так уж много, хотя следы на полу указывали, что раньше вдоль стен стояли шкафы, а там, у окна, верно, имелось бюро. От него остался только стул с резной спинкой, тот самый, что стоял у кофейного столика напротив зеленого дивана с пятнами на подлокотниках, тот самый, на котором сидел Дмитрий. Он попытался вспомнить, что рассказывали ему о семье Поленьки, но не преуспел. Фотографии, висящие за его спиной, справа и слева от дверного проема, тоже не помогли: они были, похоже, совсем свежими. Вот Николай играет на гитаре, одним глазом подсматривая ноты, вот Поленька в окружении цветов, кажется, в Архангельском, снова Николай, позирующий в длинном старомодном фраке, и еще… — Простите, — Дмитрий вздрогнул и перевел взгляд на Поленьку. За свое отсутствие она успела накинуть на плечи шаль и, кажется, прийти в себя. По крайней мере, голос ее уже не звучал так возбужденно, а жесты вновь стали почти плавными. Она села напротив Дмитрия и повела плечом, точно извиняясь: — У меня тут немного холодно, да? — Мне говорили, что тепла не стоит ждать до апреля. Поля с сожалением кивнула и снова занервничала. Она переложила не глядя книги, сгребла в одну кучу с десяток исписанных бумажек, повертела в руках обломок пера с давно засохшими чернилами. Немую сцену усугублял бьющийся в стекло собачий вой, как вечный спутник зимы. Дмитрий хотел спросить, как Поля себя чувствует, но не видел уже никакого смысла в ее ответе. Он хотел бы знать, кому она пишет, когда буря за окном становится совсем невыносимой и кажется, будто Земля вот-вот сойдет с орбиты, кому улыбается, случайно встречаясь взглядом в толпе, чей голос слышит в причудливом гуле города и кого ждет, подрываясь к двери от малейшего шороха. Ведь должен же быть хоть кто-то. Хоть один человек. — Скажите, кто вам рассказал, — вдруг попросила Поля и сжала пальцами край стола. — Мой учитель фехтования. Он, — Дмитрий сделал глоток чая, — хороший знакомый Даниила и потому знал немного и Николая. Не думаю, что вы… — Учитель фехтования? — девушка насторожилась. — Винер. Володя Винер, — с каждым словом Дмитрий чувствовал себя все более странно под взглядом этих вспыхнувших блеклых глаз. Он подумал было, что имя непременно отзовется в Поле каким-то воспоминанием, но она нахмурилась и опустила голову. Не отозвалось; хотя, похоже, она тоже ждала этого. Поля повторила имя одними губами, потом произнесла вслух, но на ум так ничего и не пришло. Тогда Дмитрий попытался описать ей внешность мужчины, но не помогло и это: Поля никогда не видела его, а если и видела, то это знакомство было столь несущественным и мимолетным, что давным-давно позабылось. — Как странно, — сказала Поленька и встала, забирая из рук Дмитрия опустошенную в два глотка чашку. Он сдержался, не стал говорить, что, должно быть, у Николая было множество личных знакомств, о которых она даже и не подозревала. Наверное, это слишком страшно, знать, что у человека, который жестокой насмешкой судьбы стал дороже самой жизни, есть какой-то другой мир, недоступный и неизвестный. Дмитрий подумал об Оле, о том, как загораются ее глаза, всякий раз, когда он упоминает своих друзей. Поля налила еще чай, он был таким крепким, что Дмитрия передернуло. — Что именно он вам рассказал? — Только то, где вас можно найти. И то лишь примерно. Я разговаривал с вашим дворником и… — Где найти? — Поля непонимающе наклонила голову, а потом неожиданно рассмеялась. — Так он все ж ничего не знает? Пришла очередь Дмитрия хмуриться. Он переспросил: — О Юсуповых? — Поля кивнула. — Нет, ничего. — Хорошо. И так уже порядком… Она выдохнула и потянулась к своей чашке, но та была пуста и, кажется, уже не первый день. — Не знаю, как начать. Вам страшно, я знаю, и ничего пока не прошу, но я вас еще не ждала. Надо собраться, понимаете? — она снова защелкала языком, выплевывая, как из пулемета, короткие бессмысленные слова. Дмитрий хотел схватить ее за руки, встряхнуть и привести в чувство, но не смел. Перед глазами, как в тумане, маячило бледное лицо тети Эллы, которая своего мужа забыть так и не смогла. Мужа! У них были долгие годы брака, тихий дом недалеко от Москвы, пусть и почти чужие, но любимые дети. И все равно они могли бы иметь больше, будь Небо и люди благосклоннее, и это ненаступившее завтра их судьбы несчастная женщина оплакивала каждый день. — Прошу вас, я буду рад вам помочь, чем только смогу. Я…очень виноват, — он зажмурился на мгновение и продолжил с прежней заботливой уверенностью: — и сделанного уже не исправить, но если я могу что-то теперь… — Я знаю, знаю, — Поленька мотнула головой, словно слова Дмитрия отвлекли ее от какой-то очень важной мысли. А потом она все же сдалась. Глаза ее влажно блеснули, сломался голос и куцые слова хлынули один за другим, перемежаясь стыдливыми всхлипами: — Боже, я так ждала вас! У меня тут всякие бывают, приходится находить их, знаете, звать. У Шульца были знакомые, вы знаете? Вам это рассказали? Они все еще ищут, а я, выходит, единственная направить их могу. Или могла. Но никто не возвращается. Дадут пару-тройку имен и исчезнут. То ли…того их, то ли мне они не верят. В меня не верят. Хотят сами всем руководить и не понимают, что я точно больше знаю! Я же не просто так, я ведь тоже…тоже! Вам сказали это?! Нет, никто не знал, кроме… Не знает никто, кроме Феликса, а он бы не стал, конечно! Кто я для него?! — она рассмеялась, закрывая лицо руками. — Я думала…думала, что Анастасия, но она тоже любит его! Все знает и любит! Если бы она замолчала! Каждое слово впивалось Дмитрию под ребра и застревало там, смазанное ядом. Он должен бы был сочувствовать, но сколько злости и шипящей обиды сквозило в некогда трогательных словах. Дмитрию не понимал ничего, но этот звериный гнев пугал его. И в ушах стучали, как недавно казалось, забытые слова: «Я боюсь, что она может сделать». Это было неприлично, самоуверенно, вызывающе, но в доме Юсуповых, в доме, который познакомил их друг с другом, со счастьем и с бедой, эти имена не существовали: Дмитрий оказался у колен Поли, сжимал дрожащие запястья, искал в покрытом слезами лице ту девочку, которую видел в последний раз в Архангельском, полумертвую, горем скованную, как известкой, или ту прекрасную влюбленную, которой не нужно было иных украшений, кроме блестящих от восторга и нежности глаз. А видел лишь перекошенную маску гарпии: воспаленные красные веки и трясущиеся губы с крошечными рубинами крови в уголках. К счастью, этот порыв не был напрасным. Поля зажмурилась, приняла из рук Дмитрия платок и осторожно вытерла щеки. Её дыхание оставалось неровным, а голос зазвучал хриплом, но, по крайней мере, речь снова приобрела подобие связности: — Простите, Дмитрий Павлович. Правда, я рада, что вы пришли. Вы мне очень нужны. Он серьезно кивнул. — Конечно. Что я могу для вас сделать? — Не для меня, — она опустила взгляд, — это уже не важно. Для России, понимаете? И для Николая. Он бы хотел, чтобы мы все исправили, я знаю. Поля шумно вздохнула и поднялась на ноги. Неуверенным шагом обошла стол и принялась перебирать свои тетрадные обрывки, однако на этот раз у нее была какая-то цель. Наконец-то. Дмитрий снова различал в ней черты чего-то живого. Он тоже встал, забрал платок и застыл в ожидании, украдкой продолжая рассматривать убранство комнаты. Изучать записи было бесполезно — почерк у Поли совсем неважный, и на разгадывание одного предложение ушло бы слишком много времени. — Раз у меня есть вы, дело пойдет быстрее. Шульцовым я только указы давать могла, а вам смогу доверить все-все — сами будете решать. Мой план в том, что начинать надо с малого. Всех, конечно, не выйдет — больно много, но основных. И надо сначала все узнать, а потом уже действовать, как считаете? — по-прежнему опираясь руками на стол, она повернула голову. Сосредоточенная, строгая, как английская гувернантка. Дмитрий инстинктивно посмотрел в сторону двери и откашлялся. — Полина, я, простите меня, я не понимаю, о чем вы. Я действительно готов помочь вам и от своих слов не откажусь, но в чем? Она дернула головой. Снова нахмурилась. Дмитрий, раздираемый жалостью к этой хрупкой изъеденной скорбью девушке, чувствовал, что выглядит рядом с ней всего-навсего мальчишкой. Он будто умолял ее о чем-то. Вот, падал на колени, хватал за руки, а она сходила с ума. Да, очевидно, весь её разум теперь занимало это горячее горе: оно давало силы и оно уничтожало. Боже! Здесь нужен не он, а Лада! Пусть принесет травы, пусть уложит ее спать, пусть позволит ей хоть на миг забыть Николая совсем-совсем! — Я вас тоже не понимаю, — просипела Поля и опустилась на стул. Перекинутое через ручку пальто свалилось на пол. — Расскажите мне, что вы знаете. — О чем?! — голос сорвался. Дмитрий нервно улыбнулся и впился ногтями в ладони. Поля покачала головой. В глазах ее отражался ужас отчаяния, такого глубоко, будто она снова видела перед собой мертвое тело, а не старого знакомого, оттуда, из прошлой жизни. — Вы ничего не знаете, да? — Я ничего не понимаю! — Зачем вы пришли? Это уже напоминало допрос. Дмитрий не знал ответа, и Поля это легко поняла. Она горько рассмеялась, пряча лицо в ладони и оперлась локтями о стол. На рукаве платья, там, где он испуганно хватал ее за руки, проступила кровь. — Я хочу вам помочь, Поля, очень, клянусь! — Дмитрий упал на диван, перегнувшись к ней через стол. Задетая чашка полетела на пол. — Вас кто-то мучает? — он осторожно протянул руки к раненному запястью, но тут же отдернул ладонь. — Это кто-то из их мира? — Поля вскинула голову. Полные слез глаза блеснули надеждой. Он угадал. — Назовите имя, умоляю! Никто не должен остаться безнаказанным! Я скажу Феликсу, он… — Феликсу? — голос прозвучал металлически, настолько неправильно, что Дмитрий растерялся. Он даже на секунду усомнился в том, что Феликса зовут именно так и что они оба с ним знакомы. — Да, — он ответил чуть тише, все еще неуверенный. — Они с Лемминкэйненом, может, еще в Москве, но… Да! Знаете, у них есть помощник, тут, в Петербурге, мне говорили связаться с ним, если что-то случится! — Помощник? Дмитрий кивнул. — Евгений Белкин, вы знаете его? — он подумал о сомнении, которое сквозило в словах Поли, и вдруг все понял: конечно, Феликс говорил, что без Николая Поленьке никто из них не будет нужен! И он даже не пытался связаться с ней. Не пытался помочь… А на самом деле ее нельзя было оставлять одну. Но это ничего, они еще все смогут исправить! Как же вовремя он пришел! — Знаете, я все же напишу Феликсу. Понимаю, вы не общались все это время, но я уверен, он будет рад вас видеть! Вам нужно… — Нет! — она отпрянула так резко, что пошатнулся стул. Девушка в ужасе прикрыла рот ладонью и вскочила. — Феликсу! Вы не понимаете, о чем говорите! — Поля, — Дмитрий с усилием прикусил губу, — он поступил неправильно, ему не стоило вас оставлять, но очень хороший человек, послушайте! — Уходите… — Полина, прошу вас! Разрешите вам помочь! — Вы не сможете! Вы тоже там! Тоже с ними! Как Настя, как все они! Уходите! Поля метнулась к столу и в единственный раз за день с первой попытки нашла то, что искала. Старый нож для резки бумаги. Дмитрий не знал, посмеет ли она напасть на него: наверное, да, ведь какие у безумцев преграды? Но ему вообще-то уже не было до этого дела. Он с трудом нашел в себе силы встать, подойти к Поленьке и поднять пальто. Ее безумный, расплывающийся силуэт качался рядом, что-то выкрикивал, слова сливались в протяжный писк. Дмитрий не слышал и этого. Его обязанностью было остаться. Дмитрий бежал. Как прилежный гость, он остановился в дверях, что убедиться, что за ним закроют дверь, и залитой слезами Поленьке поцеловал руку. Он расслышал глухое «вы там, вы тоже там» и ушел. На улице больше никто не выл.