"Кто это выходит, как столб света из темноты, пахнет миртом и ладаном? Твои бедра подобны драгоценным камням, работа искусного мастера, твои губы как алые бусинки, твой рот притягивает, твое дыхание пахнет яблоками, твои груди — виноградные грозди. Ты прекрасна, моя любовь, и нет в тебе ни одного изъяна."
Трис резко распахивает глаза, вздрогнув, и подорвавшись тут же садится на кровати. От внезапного подъёма перед глазами пляшут точки, и комната, мутная из-за ещё не сфокусировавшихся после сна глаз, почти темнеет. Трис закрывает глаза, мучительно кривясь от неприятно кольнувшей затылок боли.
Будильник на тумбочке рядом, оживает: звенит и в комнате разливаются звуки дребезжащего уничтожающего слух стекла.
Трис переводит взгляд на циферблат.
6:40.
Трис торопливо откидывает одеяло, касаясь вмиг замёрзшими ступнями ледяного пола и собирая впопыхах джинсы, старый растянутый свитер и лифчик. Ей нужно торопиться в школу, а не раздумывать над значением каких-то эфемерных сновидений, где нежный прекрасный голос нашёптывает ей сладкие строчки.
— … он абсолютно нормален! Он желает того же, чего хотел бы любой другой человек: семью, чувство защищённости, заботы, наконец, любви и свободы!.. – звуки старого телека, оглашающего на кухне очередную стрёмную мелодраму, доносятся даже до прихожей.
Трис перекидывает сумку через плечо, вскальзывает в старые кеды и быстро выбегает за порог, лишь пару раз стукнув левым носком по бетону, чтобы поправить обувь, криво сидящую на ноге.
Над головою раздаётся громкое карканье и шум хлопающих крыльев. Трис вскидывает голову на миг.
Птицы летят низко будто предвещая грозу.
Да и разговор с Нико не клеится от слова "совсем"…
— Ты не думала начать встречаться с Саймоном? Он уже пару месяцев заглядывается на тебя… — Нико смакует чупа-чупс со вкусом колы, пока Трис сосредоточенно роется в содержимом своего шкафчика в поисках чего-то, не отвечая ей. — Не считаешь, что пора дать ему "зелёный свет", а?
— Нет. — Трис даже не оборачивается в сторону подруги. — Ты ведь знаешь, что у меня чувства к другому парню…
— Да. К этому странному Ви. — заканчивает за неё Гольдштейн.
Подошедший Мундус целомудренно целует Нико в висок и лишь через несколько мгновений приникает к её губам в исполненном подростковой страсти и жадности поцелуе; Трис мимолётно взглядом скользит по Гольдштейн, изогнувшейся в крепких объятьях чуть загорелого, высокого и подкаченного баскетболиста — темноглазого "принца" их школы — и замечает,
совсем не специально, как Нико улыбается в поцелуе Мундусу.
— Этот Ви… болен, верно же? — томный взгляд и вкрадчивый глубокий голос почти заставляют Трис вздрогнуть и разочарованно прищурить глаза: Мундус слышал их разговор.
Юноша смотрит равнодушно, будто жёстким взглядом в упор пытается надавить на Трис и заставить её принять его точку зрения.
— Я видел его у особняка Редгрейвов. Прямо-таки скелет, обтянутый кожей… Жутко… Не увидел бы как он ходит — решил бы что мертвец… Да ещё и эти чёрные разводы… Татуировки? — на миг у Трис замирает сердце, а ощущение, что в карих глазах напротив полыхает алый зловещий огонёк становится чересчур…
реалистичным.
— Не слишком ли ты зациклен на внешности, Мундус? — едко выплёвывает Трис: более эмоционально, чем хотелось бы.
Теперь этот гад точно поймёт, что задел её.
Мундус равнодушно полуприкрывает глаза, притягивая напрягшуюся Нико в свои объятья; так, чтобы она уложила голову на его плечо.
— Он слабый, совсем жалкий, едва дышащий. От него не дождёшься широких жестов или больших свершений. Он…
немощный. В нём практически нет жизни: ощущение, что глядя на него — смотришь на саму Смерть… Такой тебя даже на руки поднять не может. — безразлично тянет Мундус. — В чём кайф?
— Я примерно 16 лет уже способна передвигаться самостоятельно. — парирует Трис холодно, однако внутренне мечтая огреть вызывающего отвращение парня.
— Весьма остроумно, — также безэмоционально кивает Мундус. — Но должна же быть у тебя хоть какая-то потребность чувствовать себя женщиной... нежной,
хрупкой, слабой… — голос обманчиво соблазняющий, пытающийся проникнуть глубже, чтобы задеть какие-то инстинкты на подкорке сознания. — Под защитой
своего мужчины. Иначе отношения ненормальными получаются…
— Я вполне чувствую себя женщиной, передвигаясь на своих двух. — пренебрежительно оскаливается Трис. — Ненормально — для гендерной идентичности быть хрупкой и просить защиты.
Их разговор звучит громче нужного, а потому стычка Мундуса и Трис привлекает всё больше нежелательного внимания.
— Что за бред? — притворно возмущённо вскидывает бровь Мундус, глядя на Трис сверху вниз не столько из-за разницы в росте, сколько из желания выйти победителем в их бессмысленном споре: — Любая женщина хочет чувствовать себя защищённой. Или ты сама бросишься сражаться с насильником в тёмном проулке? Попытаешься сопротивляться до последнего? Глупо противоречить подобным
природным инстинктам. — Трис убивает то, что Нико — прежде бунтарка и борец Нико! — молчит и улыбается, положив голову на плечо Мундуса, слушает с упоением бред, извергаемый его грязным ртом. Он уродливо искажает само понятие слова "отношения". — Да и… вообще: большинство девушек хотят видеть возле себя крепкого и сильного мужчину, а не подобие. Понятно, что это не самое главное, но всё же…
Трис прищуривается, цепко хватаясь за последние строки бесящей её от начала и до конца речи:
— Перцовка, шокер, ствол — и что ты мне сделаешь?
— Девушки с парнями встречаются не потому, что нужен телохранитель, — рядом усмехается Клив, поправляя очки и перепроверяя конспекты по биологии. — Есть ещё такая штука как любовь… — его девушка, Сара, ласково и счастливо улыбается, долгим взглядом смотря в его глаза.
Какой-то замок внутри Трис щёлкает, раскрываясь, и тело её вдруг наполняет невероятное облегчение.
— Каждый человек хочет чувствовать себя защищённо. — рассудительно заключает Кейтлин, собирая рядом учебники для социологии. — Но мы живём в таком мире, что каждый человек оказывается под угрозой, лишь выходя на улицу для похода в школу или на работу... При чём же тут женщины? Чёрт, да чтоб чувствовать себя "хрупкой, нежной и слабой", надо быть хрупкой, нежной и слабой. А если твоя девушка весит больше тебя, и ты не можешь её на руках носить — то что? — Кейтлин смотрит в лицо Мундуса с нескрываемой насмешкой. — Ты значит, и не мужик? — Её взгляд блестит опасными, острыми огоньками. Кейтлин захлопывает шкафчик, всё же бросая прямой атакующий взгляд в лицо Мундуса.
— Сила — тут не при чём. Если на меня нападут — я буду сопротивляться до последнего. Если на моего любимого нападут — я буду сражаться до последнего. Потому что отношения — это партнёрство. И я воспринимаю моего мужчину как равного себе. — Кейтлин смотрела серьёзно и строго, разбивая всё сказанное Мундусом в мелкое крошево.
— И я буду защищать то, что мне дорого, изо всех сил. А если для того, чтобы чувствовать себя "мужчиной", тебе нужно присутствие рядом слабого тщедушного существа, полностью покорного твоей воле и безвольного в твоё отсутствие… задумайся, не стоит ли тебе переменить свои взгляды? — ироничная колкость сорвалась с тонких ухмыляющихся губ, вызывая восторг у Трис.
— Если я придержу тебе дверь, ты перестанешь быть мужчиной? И если да — то, дорого ли стоит твоя так называемая "мужественность" тогда?..
В коридоре повисает неприятная колющая тишина: много учеников услышали монолог Кейтлин, замерев у своих шкафчиков с друзьями и подругами, видимо обдумывая своё мнение по поводу сказанного.
И Трис, из-за неуютной атмосферы, безмерно хочется ускользнуть в класс и забыть обо всём произошедшем. И словно в насмешку, вдогонку, вслед, она слышит:
— А никого не смущает, что нападают в тёмных проулках именно те мужчины, которые физически сильны, но именно в попытке самоутвердиться морально, чтобы удовлетворить "свои инстинкты", нападают на тех, кто слабее, кто неспособен защититься от них? Для них, грубая сила и насилие — единственный метод воздействия…
Возможен ли мир будущего, где не будет сражений? Можно ли жить в мире, где нет насилия?
Трис думает, что продала бы душу за ответ на этот вопрос — если бы у неё было, что продавать.
"Сила мужчины и нежность женщины, семья и разделение труда являются только жестокой необходимостью века, управляемого физической силой."*
Цитата Герберта Уэллса звучит в голове оправданием своим действиям.
Сидя на литературе, где обсуждается очередная трагедия Шекспира, Трис рисуя завитушки на тетрадных полях думает, почему же… Ви?
Почему он?
Сокрушённый, неземной, необоримо притягивающий внимание… Так фантомно возникающий в её мыслях и преследующий её во снах…
Трис едва ли слушает преподавателя, читающего какой-то старинный монолог, и совсем не улавливает проговариваемое им, однако школьный звонок перебивает её размышления и сбросив все тетради в сумку, она примерно быстро удаляется от школы на велосипеде.
Шустро достаёт шуршащий не слишком нарядной обёрткой подарок, а затем она крутит педали направляясь уже в поместье Редгрейв.
У Ви сегодня день рождения, и её ждёт
тихий семейный праздник тайная вечеринка
на двоих с вином, сигаретами, лёгкими сладостями и свежими салатами. Ви из всего вышеперечисленного можно лишь последнее.
Диета, которая запрещает ему всё вдобавок к лекарствам, которые нельзя ни с чем смешивать.
Ему нельзя, но ей — можно.
И Трис пьёт бокал сладковатого отдающего чем-то пряным и соблазнительным дешёвого абрикосового вина. После второго бокала, приносящего эйфорию, из тела выветривается усталость, а из головы — мысль о том, что эту ночь хорошо бы дома провести.
У Ви звонит телефон, и он, неприязненно скорчившись, берёт трубку, кивает ей и отходит к окну, чтобы поговорить с кем-то… из родни?
Трис медленно бредёт по тёмному коридору к ванной, в голове звеняще пусто и мысли словно бы с трудом цепляются за стенки помутневшего сознания.
Дядя, ещё один дядя или мать?
Все его родственники — одинаково противные ублюдки. Трис не говорит этого, однако знает, — неоднократно слышала от него самого — Ви также ненавидит их.
Механически мелькают собственные действия, охарактеризованные в голове однословными указаниями своему сейчас непослушному телу: открыть дверь, нащупать выключатель, включить свет, поморщиться, закрыть дверь, усесться на унитаз, отлить, блаженно выдохнуть, встать, спустить… Трис умывает лицо и шею прохладной водой, лениво смотрит стеклянными глазами в зеркало на собственное растрёпанное и помятое отражение. Она не настолько пьяна, чтобы валиться с ног, но приятное тепло и слабость затапливают уставшие мышцы, пускают кровь по венам чуть скорее, расслабляют.
Трис понимает, что веранда в двух шагах, а где-то в карманах её куртки стопроцентно была пачка Marlboro. И эта мысль вызывает одобрение её внутреннего бунтаря. И пока Ви не зовёт её обратно, Трис небрежно рыщет в боковом кармане, выискивая зажигалку и потёртую коробочку с красной полоской. С шорохом вылавливая и то и другое, Трис немного неловко приваливается к двери, двигает ручкой и та с тихим щелчком поддаётся. В лицо ударяет прохлада вечернего сада.
Трис делает несколько шагов вперёд, почти не шатаясь: перед глазами — сиреневые сумерки у высокого горизонта, утопающего в садовых кипарисах, и низкие бледные звёзды, подобные перламутровым вкраплениям в своде неба. Пейзаж красоты настолько восхищающей, что будь Трис хоть немного трезвее — непременно бы схватила камеру, чтобы запечатлеть таинство этого чудного вечера.
Они играли в множество настолок последние часа четыре, посмотрели отличный триллер с Энтони Хопкинсом и Джоди Фостер на главных ролях, а после наконец завалились в комнату Ви, чтобы играть в карты и весёлую (по мнению Трис) "правду-или-действие": Ви согласился неохотно, но уже скоро втянулся в игру. И пока они возились, иногда смущаясь, иногда посмеиваясь, за окном уже абсолютно стемнело.
Трис лениво смотрит на отставленную в сторону стеклянную бутылку с приметной абрикосовой этикеткой.
Вино предсказуемо заканчивается.
Но Трис больше и не хочется: сигарета сгорает на глазах, а мысли всё вертятся и вертятся вокруг Евы, Вергилия, Данте — всех Редгрейвов. И Трис вдруг озлобленно думает: "Проклятый тут вовсе не Ви".
Проклят весь этот род.
Гнилые… прогнившие насквозь, порочные и порождающие лишь боль и ненависть.
Трис тушит сигарету впопыхах, выбрасывая окурок мимо пепельницы и совершенно не обращая на это внимания; она шатаясь заходит в дом, обхватив себя за плечи и шумно приваливаясь к прохладной поверхности двери теперь уже с внутренней стороны.
Высокомерный взгляд серебристо-омеловых глаз из-под ресниц, издевательская ухмылка на тонких сухих губах и бледные скулы, манящие своей остротой и необъяснимой безупречностью…
Мысль вспыхивает, поджигая сознание огнём греха и подогревая все готовые взорваться безумные желания. Абсурдные желания, и явно очень нехорошие.
Трис усмехнувшись идёт на плохо гнущихся ногах к гостевой кровати. Стоит упасть на спину прямо на мягкие перины, как Трис благодарно с удовольствием стонет: натруженные мышцы гудят и кажется, что кровь не просто пульсирует, а танцует во всех конечностях, делая их ленивыми и неподъёмными.
Она с трудом приподнимает руку и опускает её себе на промежность, поглаживая себя сквозь плотную ткань джинс. Пока что. В голове вспыхивает желанный образ, и Трис шипяще выдыхает через сжатые челюсти, не смея открыть глаз, чтобы не разрушать столь идеальную во всех смыслах картину.
Чуть больше грубости в движениях и сосредоточенности на пьяной пульсации в висках, и пальцы, стискивающие грудь, уже обращаются в холодные и тонкие, исписанные чёрным муаром и носящие холод серебряных колец. Пока что. Приятный импульс стрелой простреливает тело, когда пальцы обеих рук лениво скользят под лифчик и сжимают обе груди, выкручивая соски: Трис всхлипывает и дёргается, лаская затвердевшие горошинки перекатами между большим и указательным пальцами. Внизу всё ощутимо теплеет, в животе заплетается знакомый жаркий узел, и Трис очередной раз выгибаясь, с упоением ощущает липнущую к промежности ткань нижнего белья.
Скрипит пуговица, жужжит молния и шорох сдёргиваемой ткани на миг прерывает череду тихих вздохов, раздававшихся в помещении.
Два пальца толкаются внутрь, проникая во влажное жаждущее нутро неспешно, неторопливо растягивая. Трис сжимается от удовольствия, прикрывает глаза, легко скользит на глубину и обратно, ощущая, как собственное тело упоительно отзывается.
Она совсем мокрая. И это только от мысли, что
Он двигается внутри неё.
Если бы Нико сказала, что Ви — влажная мечта Трис, то Трис бы только снисходительно посмеялась над подругой.
Ви — её
мокрая мечта. И уже давно: лет эдак с 14.
Если не раньше.
Пальцы двигаются в унисон с теми, что ласкают клитор: Трис хнычет, представляя себе тонкотелого, шелестяще чертыхающегося Ви над собою. Прикрытые в наслаждении глаза, капельку пота, ломано очерчивающую изящную ключицу, бёдра со шлепком соприкасающиеся с её собственными…
и неизменно-ветвящиеся чёрные узоры, блестящие на покрытой испариной коже.
Она буквально как сквозь марево видит изгибающееся над нею худое тело, жадно берущее её до конца,
до самого конца, своими безудержными толчками, каждый из которых заставляет искры вспыхивать у неё под полуприкрытыми веками. Мир качается из стороны в сторону и кружится всё быстрее, грозясь вот-вот рассыпаться на сотню отдельных полыхающих вселенных. Пальцы внутри и снаружи задевают именно те точки – словно танцуя на оголённых нервах – гиперчувствительных из-за резкой скоростной стимуляции. Мышцы влагалища неконтролируемо сжимаются вокруг вторгающихся внутрь пальцев, не успевая за выбранным темпом, а клиторальный оргазм настигает обжигающей нутро судорогой с долгим, протяжным криком: "Вииии!..", вырывающемся долгим гортанным стоном. И во имя какого-то мазохистического желания самоуничтожиться Трис хочется больше.
Сильнее. Жёстче. Глубже. Хочется, чтобы всё было взаправду. И ещё хочется плакать, потому что этого никогда не будет.
— Ви! Ви!
Ви! О! Дааа… — её трясёт словно в полуприпадке от второго, чуть менее сильного оргазма, когда тело изгибается, вжимаясь копчиком в матрас, а бёдра непристойно раздвигаются, принимая невидимого партнёра. На лестнице едва слышен чей-то голос:
— … я уже спускаюсь. Хватит орать на весь особняк. И что ты только…
Кровь бьётся в висках оглушительно барабанной ритмикой тайко, и Трис даже толком не успевает прийти в себя, а потому не слышит окружающий мир последующие двадцать секунд. Как минимум. И Трис не сразу открывает глаза, немного ещё подрагивая и стараясь сконцентрироваться на реальности, неизбежно исчезающей в тоннах волн удовольствия, которые ещё смутно бьются в опьянённом теле.
— … успела натворить.
Остаток фразы говорившего словно окунает Трис в ледяной омут.
Она судорожно распахивает глаза, мысленно умоляя всех известных ей богов, чтобы голос ей померещился.
Но взгляд резко севшей и сдвинувшей ноги Трис встречается с не менее ошарашенным взглядом Ви, стоящего в дверях.
— Я… — разлепляет вмиг пересохшие губы Трис, осознавая, что игра в молчанку затянулась больше чем на десять секунд. — … могу объяснить.
Звучит совсем нелепо и жалко… но она хотя бы пытается.
Ви отворачивается, положив руку на ручку двери. У Трис сердце внутри замирает, сжимаясь со страшной силой и причиняя боль своей владелице.
"Это не розыгрыш, Ви! Не насмешка! Я не хотела обидеть!.. Только не прогоняй! Ви, ты дорог мне, прошу!.." Трис хочется кричать ему это без конца, но губы её плотно сомкнуты, не пропуская ни звука, ни слова.
— Приведи себя в порядок и поднимайся. — Ви не смотрит в её сторону, а голос его, как ей кажется, звучит ещё равнодушнее и холоднее чем раньше. — Я придумал, что хочу в качестве выигрыша в карты.
Сердце Трис отмирает, со смесью надежды и страха, и…
предвкушения, за которое Трис невероятно корит себя со стыдом и горечью. И едва дверь за юношей закрывается, она тут же торопливо застёгивает джинсы, спрыгивая с кровати и стремительно шагает в ванную.
Трис поднимается по лестнице и по коридору идёт к спальне Ви. И чем ближе она к той самой двери, тем сильнее сердце бухает в груди.
Попытавшись тихо выдохнуть, чтобы успокоиться, она дрожащей повлажневшей вмиг рукой толкает нарочито-небрежно неприкрытую дверь. Ви, сидящий на диване почти напротив входа, будто устало поднимает на неё взгляд, отрываясь от задумчивого созерцания пола. Трис цепляется глазами за чёрные витки, ползущие по тыльной стороне его ладони, подпирающей щёку.
Адски медленно она делает шаг из тёмного коридора в светлую — относительно — комнату и закрывает дверь за своей спиной.
Пути к отступлению у неё теперь нет.
Ви смотрит мучительно долго — три секунды — но никакой злости Трис не чувствует. И это чуть успокаивает.
— Итак, — шелестяще-негромко начинает он, едва шевеля губами: — Ты использовала мой образ в своих грязных фантазиях.
Трис пронзает дрожь от его вкрадчивости и холодности. Она опускает голову, потому что смотреть на него и выдерживать взгляд серебристых глаз, становится подобно изощрённой пытке.
— Не в первый раз, полагаю? — постановляет Ви, и на вопрос его предположение мало похоже.
Трис ощущает себя подсудимым в зале суда, которому вот-вот вынесут смертный приговор без права на помилование. Ви — безучастная Фемида с рукой карателя и слепой жаждой правды.
— Я хочу получить моральную компенсацию.
Морально-оральную компенсацию.
Трис вскидывает голову, распахнутыми глазами неверяще глядя в глаза Ви: он смотрит испытующе, подчёркнуто безразлично, словно и всё равно ему если она откажется, и никогда они об этом не заговорят больше, и всё будет как раньше...
Тишина оглушает, дрожь по позвоночнику ползёт ощутимей.
И Трис с трудом, но всё же заставляет рот открыться, а голосовые связки выдавить один единственный звук:
— Да.
Ви ждёт, выжидательно смотрит исподлобья. Тень ходит из стороны в сторону за диваном, где сидит Хозяин, и тоже смотрит.
Он прожигает её взглядом, неосознанно приподнимает-вскидывает изящную тонкую бровь. Тень послушно движется по комнате, огибая круг, словно почувствовав хмурый настрой Хозяина, и ступает мягко-неслышно, скрываясь за спиной Трис.
Двусмысленно рычит: тихо, утробно, сыто. Только лишь для предупреждения.
Я не знаю, чего Хозяин хочет, — будто говорит Тень, появляясь сбоку и прожигая сверкающими смарагдами глаз, —
Но сделай всё, как он велит, или пожалеешь.
Трис на негнущихся ногах делает шаг. Рычание усиливается, и на мгновение, ей даже чудится, словно она видит угрозливый оскал пантеры, неведомо как распознавшей недовольство нахмурившегося Ви.
Трис послушно, почти плавно, опускается на колени.
До дивана, где он сидит всего пять метров — и она преодолеет их несмотря на собственное смущение и абсурдную унизительность ситуации. Вино в голове вспыхивает фейерверками, мешая связно мыслить и сводя все звуки окружающего мира до пульсирующего стука собственного сердца где-то в висках. Взгляд Ви говорит о его эмоциях красноречивее даже чем его напрягшееся в раз тело: боль-не боль, слабость-не слабость, а он всё же мужчина, и подавить инстинкт двинуться к ней навстречу может лишь частично.
Иди, ползи, стремись ко мне, Трис.
Мысль, что инициатива всё же будет на её стороне, странным образом успокаивает, хоть Трис ни на секунду не забывает, кто здесь кого контролирует.
Дрожащие пальцы судорожно борются с пуговицей на штанах и накрывают выпирающий пока под тканью скрытый бугорок.
Трис нервничает, очень нервничает и, судя по всему, из-за этого стремительно трезвеет, и спустя несколько мгновений, не взирая на танцующие перед нефокусирующимися глазами пятна, она справляется со стягиванием штанов и нижнего белья с бёдер Ви.
Трис как завороженная глядит на его член: темноватый из-за прилившей крови, недлинный, нетолстый, но и не такой тонкий, как она могла подумать. Толком она и запунцоветь не успевает.
— Тебе нужно приглашение или письменное разрешение?
Сквозь холод в чужом голосе просачивается нетерпение и лёгкое волнение.
Трис шумно выдыхает и сглатывает, не сводя глаз с члена Ви — первого члена, который она вообще видит в своей жизни.
Она протягивает руку, с опаской пробуя обхватить ствол: неплотно, почти невесомо, боясь причинить боль. Медленно проводит вверх-вниз рукой, становится ощутимей, как плоть твердеет под пальцами; Трис украдкой бросает взгляд на Ви: он весь подбирается, напрягаясь, чуть прикрывает глаза, пальцы вцепляются в обивку дивана, а и без того тонкие губы сжимаются в нитку. И когда Трис уже пугливо собирается выпустить член, Ви неожиданно перехватывает её кисть.
— Всё… хорошо. — хрипло выдыхает он, и от тёмного удовольствия, плавающего в незнакомо-низком голосе, Трис будто ударяет током. — Ты всё правильно… делаешь.
Трис возобновляет движения собственной руки на окончательно-вставшем члене. И невольно в голове полыхнув, тут же гаснет мысль, что даже здесь, в низу, Ви чертовски красив: едва заметные выступающие венки, ровная прямая гладкость, и аккуратная головка — Трис фиксирует на ней взгляд чуть дольше положенного.
Точно. Ей ведь сейчас нужно будет взять его в рот.
Внутри всё дрожит от мысли, что возможно, она впервые — впервые чёрт возьми за всю свою жизнь — увидит на лице Ви удовольствие. Не презрение, недовольство, отвращение или болезненную гримасу, не раздражение, злость или безразличие, а нечто схожее… с радостью или счастьем.
Чуть согнувшись над чужими бёдрами Трис едва высовывает язык, чтобы кончиком коснуться головки его члена.
Они оба вздрагивают от этого прикосновения: Ви — на миг неверяще зажмурившись, Трис — с осознанием, что происходящее не так уж и пугает её.
Она облизывает губы, осознавая глупое и ненужное, но отчего-то упорно свербящее в голове:
"Солоноватый".
Нерешительно открыв рот, Трис направляет плоть рукой, стараясь как можно нежнее обхватить губами: в рот вмещается едва ли половина, но Трис уже готова подавиться. Слишком непривычно и смущающе. Однако наполненный томным наслаждением и почти осязаемой мольбой полувыдох-полустон Ви подстёгивает её продолжить. Трис выпускает член изо рта, а затем повторяет свою попытку: на это раз успешнее. Она усердно смачивает ствол слюной, скользя язычком по нежной гладкой коже, а затем стремится подобрать темп, который нравится Ви — ориентируется, само собой, лишь на звуки.
В какой-то миг, спустя несколько долгих минут, тонкие пальцы судорожно вплетаются паучьей хваткой ей в волосы, натягивая и заставляя заглотить глубже. Хотя Трис кажется, что это уже невозможно.
Ей кажется, что она сейчас задохнётся.
"Нужно выплюнуть" проносится в голове яркой вспышкой.
Неосознанно Трис даже вскидывает руки, упираясь ими о внутреннюю сторону бёдер Ви, и тут же слышит болезненный стон. Она запоздало осознаёт, что только что причинила ему чертовски сильную боль: чёрные кракелюры под пальцами становятся неприятно влажными, и пьяным качающимся взором Трис всё же фокусируется на алой жидкости, измазавшей её пальцы и кожу Ви.
Ви ещё раз стонет, морщась и закусывая губу, но хватку ослабляет, и Трис воспользовавшись этим торопливо выпускает член изо рта с влажным чпокающим звуком.
Тень рядом угрожающе рыкнув, беспокойно взмахивает хвостом.
— Прости, прости, прости... — тараторит Трис невнятно и мягко касается коленей парня. Ви вздрагивает, враз напрягаясь, уничтожающе глядит на неё из-под ресниц.
Его тяжёлое дыхание и красные пятна румянца на острых скулах и впалых щеках оказываются вдруг до одури соблазнительными.
Трис завороженно смотрит в потемневшие глаза друга. Никогда до этого вечера всегда невозмутимый Ви не показывал ей такого завораживающе-охмуряющего выражения лица.
— Я случайно... сделала это... — едва выговаривает Трис, и, моргнув, сосредотачивается вновь. — ... я больше не сделаю больно...
Ви с трудом качает рукой, будто попытавшись взмахнуть, но это срабатывает: рычание пантеры затихает. Тень покорно ложится у трюмо, недвижным взглядом вновь за ними наблюдая. Лишь хвост беспокойно дёргается из стороны в сторону из-за почуянного запаха крови.
Трис смущённо убирает подрагивающей рукой прядь волос за ухо. И медленно наклоняется к паху Ви.
Он уже успел чуть сдвинуть ноги и слегка опавший член, склонившись влево, касается головкой подвздошной косточки.
Трис робко скользит самыми кончиками пальцев от его коленей вверх, намекая. Ви глухо выдохнув, медленно и будто недоверчиво раздвигает ноги немного шире.
Трис осторожно опускает свои губы на его член: усердно двигает головой, стараясь подстроиться под движения толкающихся навстречу бёдер, обхватывает губами и ласкает языком.
Ви изгибает позвоночник, снова неосознанно хватает её за волосы, едва ощутимо надавливая на затылок. Трис подчиняется, стремится доставить ему удовольствие, неотрывно пожирает глазами. На вкус это непротивно, но заглатывать чужую плоть тяжело, а скользящий между губ член кажется огромным лишь оттого, что мешает нормально вдохнуть.
Но все неудобства с лихвой окупает зрелище.
Трис уже не помнит, когда Ви был настолько открыт на эмоции: они проступают на его лице и сменяются одна за другой в считанные доли секунд, одна ярче другой. И Трис захлёбывается каждой из них, тонет и жадно наблюдает за каждым выражением, стремясь запечатлеть их все.
Кульминация приближается — Трис это буквально интуитивно ощущает, и до того, как всё происходит, успевает всё же невольно подумать о призрачном, фантомно-высеченном в сознании
"потом".
Ви хрипло стонет, буквально заскулив на выдохе и отчаянно-напряжённо зажмурившись, резко дёргает голову Трис от себя: она успевает почувствовать во рту и на щеке несколько тёплых капель, оставшиеся — оказываются на паркете.
Трис не имея совершенно никаких сил, устало валится на пол у ног Ви.
Внутри пульсирует тревожная пустота, скручивая горящие жаром внутренности.
Трис, боязненно смыкающую веки, так и подмывает глянуть в глаза Ви.
Что она увидит в них?
Лишь бы любовь,
лишь бы не слепую к её страданиям благодарность…
Внешне он, красив и ухожен почти как прекрасный актёр какого-нибудь тошнотворно-сладкого блестящего сериала для слюнявых подростков, а что внутри — кривое зеркало — смотреть в которое — палка о двух концах. Вроде и любопытство гложет, и пока не узнаешь, покоя до конца дней не обретёшь, но там же сквозь искажённую призму хрустально-амальгамных сечений и осколков прыжок в другую искорёженную реальность совершить как нечего делать.
Чрезмерное любопытство грозит утратой рая — гласит старая добрая пословица, и Трис принимает её за истину, заглядывая в пустые холодные глаза Ви: секунду назад он ещё был напряжён и хмур, а теперь просто равнодушно взирает на неё, лежащую у его ног поломанной куклой.
На его лице нет даже сожаления, и это отчего-то ранит Трис где-то под рёбрами — внутри болезненно тянет от осознания: даже в детстве Ви не расстраивался из-за сломанных игрушек — купят новую, лучше прежней.
Трис перед ним как расколотый орех — лишь сбрось скорлупу, чтоб не сквозь щёлку, а целиком охватить взглядом вскрытое нутро. Сокровенное в потаённом. Только для Ви её душа теперь и не таинство вовсе.
Он Пришёл, Увидел, Переиграл и Уничтожил.
Он взял то, что хотел, а большего ему и не нужно.
Так что сегодня, под этим кривым безобразным куполом ночного неба это останется их тайной.
