Someone you loved — Lewis Capaldi
Тишина вокруг режет слух, на губах уже второй день непрошеная улыбка, а в уголках глаз слёзы. Увидел бы его кто — посчитал бы за психа. Плакать от счастья и смеяться с горя возможно — по отдельности — но, когда никакие эмоции не дерутся за право быть на первом месте, а выражение лица именно такое, будто всё и сразу накрывает буйной волной — выглядит это и вправду странно. Но Антона на его кухне никто не тревожит. Только сквозит немного — и ещё куча больных причин, которые перечислять — как ножом по старым шрамам, — а так вполне комфортно. В понедельник они круто посидели с Позовым, поговорили обо всём и ни о чём одновременно. Он, кажется, осознал своё влечение к Арсению. Арсу. Парню с его лестничной клетки, до которого рукой подать, но он всё ещё не ответил ни на одно сообщение от брюнета. А ещё ни разу не перезвонил. Сообщения, кстати, вовсе не прочитал. В груди беспричинно ноет. Парень опускается на пол, переставая опираться на стол, и зарывается руками в волосы. Он бы подумал о том, насколько это клишировано выглядит, но поза действительно удобная, чтобы спрятаться от давящего мира. По щекам всё же текут слёзы, улыбка сменяется стиснутыми зубами, а вскоре по квартире раздаётся крик, рвущийся из глубины глотки. Кажется, такое называют "душераздирающим" криком. И Шастун чувствует себя бессильным подростком, откашляв себе почти все лёгкие. Он, ощущая, что голос сел, вяло плетётся в комнату и падает на кровать лицом вниз, не двигаясь с места ещё примерно час. Лето подходит к концу, а Шаст так профессионально его просирает. М-да, пиздец полный. Ему скоро детей к себе принимать — надоумил же кто-то на препода поступать; но нет, в школу он не пошёл, репетитором заделался, да ещё каким — по географии ведь! — Пизда, — коротко констатирует он, бурча ругательство куда-то в подушку.***
Лето всегда ассоциируется с чем-то светлым, лёгким, тёплым — даже жарким — шумным и весёлым. У Шаста единственная радостная новость за всё лето — это переезд в город мечты. Уже огромная удача, бесспорно, но плохих мелких факторов слишком много, и они огромным мешком падают на соседнюю чашу весов, отяжеляя жизнь молодому парню. В конце лета многие плачут. Кто-то с грустной улыбкой сидит на балконе, выкуривая с любимым человеком по сигарете, осознавая, что, вот: ещё три месяца позади, и впереди их ждёт рутина, учёба, работа, более сложные дела, осенняя хандра, а потом и холода. Школьники с недовольными лицами скоро пойдут учиться, студенты вернутся в колледжи и вузы, и так далее. Скоро всё вновь закипит, а курорты опустеют; в ларьки с мороженым будут заглядывать всё реже, а в магазины будут заходить, чтобы спрятаться от дождя или погреться. Никто не отменял бабье лето и прочие прелести осени в духе той же самой "золотой" и хэллоуина, но всё равно от осознания близости этого времени года немножко грустно. Антон любит осень: все эти ковры из разноцветных листьев под ногами, некую пасмурность, крутые клетчатые шарфы и пледы, и вынужденная многослойность. Всё это круто, но последующая слякоть, уже излишняя многослойность в одежде и непонятная погода, из-за которой приходится ловить простуду — вот, что не круто. По квартире раздаётся трель дверного звонка. Антон дёргается от неожиданности и подходит к двери, глядя в глазок. И замирает. Что Арс здесь забыл? — Шаст, — зовёт его голос по ту сторону двери. — Никого нет дома, — бросает парень, легко отшатываясь от двери. — Очень смешно, — приглушённое. — Открой. — Говори, какой пароль, — вспоминает он строчку из песни. — Ты говно, а я король, — подхватывает Попов, а у Антона челюсть отвисает. Вот сволочь, а. Что за радиоволны у него к голове подключены, а? — Сука, — шепчет Антон и сдаётся. Он открывает из интереса, глупо надеясь, что Попову нужна соль или сахар. Но, судя по взгляду соседа, нужен ему явно сам хозяин квартиры. И не по-соседски, а, кажется, это называется "по-дружески". Но Арсений практически влетает в квартиру, быстро сканируя русого взглядом и почти врезается в него, припечатывает к стене, схватив за грудки. — Ты какого чёрта молчал? — шипит на него Попов в самые губы. И совсем не время думать об этих губах, но Антон залипает. — Ты, сволочь! Какого хрена не взял трубку ни разу? Ёбаная неделя, Шаст! Неделя, блять! Шастун словно трезвеет. Никогда он ещё не видел парня злым, да ещё и так много мата от него уж точно не слышал. Он, тряхнув головой, поднимает сконцентрированный взгляд на Попова, словно его суженные зрачки выжгут в голубых глазах злость. — Я последний, блять, раз спрашиваю, Антон! Почему ты не отвечал? — Арсений повышает тон, но полного гнева не показывает. Шастун отчётливо видит — ещё капля, и этот вулкан взорвётся. — Надо было подумать, — а вот и капля. — Подумать, блять?! — орёт он, отходит, наконец дав парню вздохнуть, хлопает дверью и вновь метает молнии одним только взглядом. — Ну и как? Надумался?! Знаешь, я тоже думать умею, и лучше тебе не знать, чего надумал себе я, — он выделяет последнее слово. А Антон думает: он, что, волновался? За него? — Позов сказал, что ты справляешься со всем сам, и обычно ничего такого не случается. Скажи честно: он соврал? — В одном моменте, — почему голос надламывается? — Мне спрашивать в каком? — напирает. — Я не отвечу, — сухо. — И о чём ты думал? — он правда пытается успокоиться. — О жизни, блять, — срывается следом. — Арс, о жизни думал, представляешь? Закрылся дома, отключил телефон и думал сидел. — Целую неделю? Никого не предупредив? — А зачем предупреждать? Я разве понадобился вам за это время? — Какой же ты идиот, — хлопает себя по лбу Арсений. — Почему мне Дима раньше не сказал? А Шастун пожимает плечами, искренне не понимая, почему он должен был предупреждать. Разве существуют неотложные ситуации, в которых он нужен до усрачки? Не существует незаменимых людей, нашли бы замену — тут уж тем более.***
Умел бы Попов читать мысли, — наверняка Антона прибил уже. Но, к счастью Шастуна и сожалению Арса, — не умеет. Арсения до трясучки злит безразличие, что плещется в глазах Антона. Его бесит холод, гуляющий по коже в этой квартире. Его — на удивление — почти не бесит запах сигарет, и вдруг становится за Шастуна страшно. Не понятно почему, но становится абсолютно ясно когда — именно в тот момент, когда парень смотрит на него, не моргая. — Шаст, — шепчет Арсений, получая кивок и вздрагивание в качестве реакции. Хоть что-то. — Ты очень плохо выглядишь, — он выносит свой вердикт, а Шастун усмехается ему в лицо. — Спасибо, не знал. — Я не шучу. Это выглядит пугающе. — Успокоил, — закатывает глаза Антон. — Ты за этим пришёл? Чтобы сказать, что я ужасно выгляжу? У меня зеркало в ванной висит, видел. Спасибо ещё раз. — Не отталкивай тех, кто пытается помочь. — Мне не нужна помощь. — Антон, — ласково, словно с ребёнком. — Ты когда последний раз спал? — Сегодня ночью, — пара часов под утро ведь считается? — Врёшь поди, — цокает Арсений. — Нет. — А ел? Шастун не отвечает, усмехается снова, смотрит в глаза. Да так снисходительно, что плакать хочется. То ли от его глупости, то ли жалости, то ли ещё от чего. Арсений ждёт ответа, а потом молча и нагло проходит на кухню, поставив чайник. — Ты не у себя дома, — напоминает ему Шастун. — Но ты ведь сам не мог этого сделать, — язвит. — Завали, — бросает Антон, фыркнув и закатив глаза. — Прекрати грубить мне, мелочь, — всё ещё слишком мягко для угрозы. Попов для убедительности ещё и в бок ему тычет пальцем, чем вызывает визг у парня и взгляд, полный немых вопросов, направленный чётко в душу. — Не указывай, что мне делать, — вновь приняв невозмутимый вид ( ебучего ) удава. — Антон, тебе сколько лет, что ты огрызаешься, как дитё малое? — Арсений смотрит по-доброму, из-под ресниц, словно пытаясь его успокоить. Ну реально же, как с ребёнком. Антон молчит, обиженно дует губы и сам себя по лбу ударить хочет за такой жест. Больше всего по жизни он ненавидел, когда его называли несерьёзным и сравнивали его поведение с детским. И ладно бы шуткой, но Попов, кажется, упрекает его, напрямую говоря это. В лицо факты бросает, словно липкий пузырь жвачки лопает. А Шастуну от самого себя противно. — Ты поговорить хотел? Вопросом на вопрос, Шастун? Ну, ладно. Хотя бы вопросы правильные задаёшь, — думает Попов. — Очень. — Слушаю, — Антон всплёскивает руками и садится на стул, не спуская глаз с Арсения. — Я о тебе беспокоюсь, Антон, — мягко проговаривает он, садясь напротив. Шаст фыркает, — Фыркай сколько влезет, но я правда волнуюсь. Дима сказал, что ты просил не говорить подробностей о своём самочувствии, поэтому я решил спросить обо всём у тебя напрямую, — говорит на одном дыхании и тормозит лишь в конце фразы, следя за ответной реакцией. Глубокий вдох и: — Ты вообще в порядке? Хорошее начало. Шасту не нравится. — Видимо нет, — оказывается, это так легко слетает с языка. Оказывается, если не колоться, то диалог протекает вполне себе спокойно. — И, — вдох, — что ты чувствуешь? — на выдохе. — Ничего, — кажется, не дыша. — Совсем ничего? — Я чувствую лишь оболочку эмоции, но не могу её прожить, — видя непонимание на лице собеседника, Антон тушуется, бросая инициативу объяснять, и легко хлопает по столу ладонью. — Тупая хуйня, просто забей. Хочется добавить «Ну и чего ты приебался?» и «Всё равно у меня проблемы с доверием — и ещё много с чем, — и я ничего тебе не скажу», но получилось бы слишком уж откровенно. Иногда так хочется иметь при себе пульт, переключающий один жизненный этап на другой. Антон переключил бы на тот, где у него всё хорошо, даже если он не знает, существует ли такой этап в его ближайшем будущем, с кем он был бы и насколько всё выглядело бы хорошо для того Антона, который сейчас думал, открыться ли Арсу-надоедливому-соседу-который-пиздец-какой-милый-и-набивается-кажется-в-друзья. Или нет? Шастуну удобно в своей раковине, мирке угрюмости и неразберихи. Отъебитесь, пожалуйста, ради святого духа, не видите табличку, что ли? Написано же по-русски: «Не доёбываться». — Я не собираюсь осуждать тебя, ладно? — он видит недоверчивый взгляд зелёных глаз и делает глубокий вдох. — Мы с Позом за тебя беспокоимся. — Это того не стоит. Я почти в норме, — пытается отвязаться он. — Антон, либо говори как есть и не отнекивайся, либо отрицай всё до конца, — просит Попов. — Я признал, что у меня всё не окей, остальное я обсуждать не намерен. Прости, Арс, но разговаривать по душам — это не моё. Я очень признателен тебе за твою помощь, и про беспокойство Поза я в курсе — мы созванивались вчера, выпили, поговорили, всё хорошо. Можешь не переживать за меня. Антон старается говорить максимально спокойно и, кажется, у него это выходит, — по крайней мере Арсений отстаёт с допросом. Но на чай всё же остаётся, сам его наливая и ворча, что в холодильнике мышь повесилась, чайных пакетиков всего два, а из еды вовсе только пачка засохшего Tuc-а. Они пьют чай, разговаривают в итоге ни о чём, а Антон привыкает за эти минуты к заботливому тону Арса и его «Раз сам не можешь, — я тебе чай куплю, а то какое-то дерьмо пьёшь.». — А ты думал о психологе? — вдруг разрезает тишину голос Арсения. — Думал, — кивает Шастун, но тут же напрягается. — И что надумал? — Что не пойду я никуда, — грустно заявляет парень с неуместной улыбкой. — Почему? — Да потому что стоит это дорого, специалиста надо искать проверенного и надёжного, так с ним ещё и разговаривать надо, а ты про выговаривание проблем от меня всё слышал. — А слышал я от тебя полное ничего. Ясно, — поджав губы, подытоживает Попов, поднимая взгляд на Шастуна. А тот лишь пожимает плечами, мол: ну да, так и есть, а что ты ещё хотел? — Да пошло оно всё к чёрту, — вдруг выдаёт Антон. — Сам со всем справлюсь, — фыркает парень. И ведь сам знает, что ни черта у него не выйдет. — Не справишься, — мотнув головой, Арс поправляет спавшую на глаза чёлку и смотрит на младшего с такой нежностью, что внутри всё сжимается. — Классно ты в меня веришь, — выставив вперёд большой палец, а-ля "класс", говорит Шастун. — Один ты явно не справишься. Позволь нам помочь тебе, Антон, — увидев огонёк в серо-зелёных, Арсений, кажется, сеет семя надежды и внутри себя. — Я уже сказал, что помощь мне не нужна, — вдруг снова холодеет он, но в следующую секунду даёт заднюю, словно пытаясь забрать свои слова назад: — Да и не получится у вас. — Это "да"? — подыгрывает ему Попов, допивая чай. Кажется, да. Им предстоит долгий путь, Арсений это чувствует, но, — хоть он и не психолог, — не собирается бросать Антона на дне, на которое тот уплыл, забравшись под самый тяжёлый и огромный камень.***
Есть такие строчки из песни «Куда уходит детство?», а Антону хочется спросить: куда уходит лето? Оно кончается очень быстро — листья на деревьях уже начинают потихоньку желтеть. Одно пока радует: вторая неделя сентября балует теплотой и солнцем; хорошей погодой, в которую можно гонять по улице в одной толстовке, при этом не парясь и не замерзая. Лето ушло, сменяясь осенью. Самые тёплые деньки и воспоминания остались позади. Но впереди явно что-то интересное. Арсений, кстати, и правда купил ему тогда чай и кучу всего «к чаю» на следующий день после того разговора, чему Антон был искренне удивлён. Сейчас же Попов каждый день ходит к нему, иногда оставаясь до вечера, но не осмеливаясь оставаться на ночь. Они за это время обсудили много всего — значимого и не очень, — но тему Антонового состояния больше не затрагивали. Попов замечал, как Антон, угасший, улыбался. Не натянуто, а искренне. В некоторых моментах смеялся даже, по-детски хохотал, а после совсем не по-детски матерился, рассказывая очередную историю из какой-либо сферы своей жизни. Из этих самых разговоров Арс узнал, что Антон, оказывается, репетитор по географии и может рассказать много чего интересного о своей профессии и преподаваемом предмете. Он успел рассказать об ученике, искавшем Байкал рядом с Мурманском, о девочке, путающую север и юг, и о парне, из-за которого он чуть не поседел, увидев, как взгляд его при словосочетании "Западно-Сибирская равнина" упал на Китай. Тогда Шастун сам чуть не упал на Китай, а вот Попов упал всё же со стула от смеха. Он, конечно, не может похвастаться глубокими познаниями этого предмета, но Западно-Сибирскую равнину и Китай друг от друга отличает без посторонней помощи. Кажется, нервные клетки Антона уходили именно на это, но денег своих это явно стоило. География — предмет не такой уж сложный, если разобраться, но не стоит на важной стереотипной ступени наравне с математикой или русским, так что плата за одно занятие у Шаста хорошая. Попов по-прежнему работает в баре за стойкой, разливая всем коктейли и напитки, и болтая с посетителями. Всё на своих местах, казалось бы, но случилась парочка вещей, которые порядок в жизни всё-таки нарушили. Первая: Дима уехал обратно в Воронеж. Он оставался с парнями до конца лета, ходил вместе с Арсом к Антону, дабы поддержать старого друга, но вернулся в родной город, чтобы возобновить свою работу в стоматологической клинике. А вот вторая причина шаткости Арсового жизненного судна состояла в том, что...Антон. Это законченное предложение, да. Вторая же причина по-хорошему раскачивала жизненное судно Арсения — Антон. Вот и вся причина. Одно имя, а столько весёлых моментов уже успело связаться с этим именем и человеком. У Шастуна, оказывается, есть целых два сундука: один с коллекцией колец, другой — браслетов, и оба доверху наполнены; ещё парень обожает кислый мармелад, а перед тем как закурить теперь предупреждает Попова, стойко выдерживая недовольный взгляд голубых омутов и только потом подносит зажигалку к кончику папиросы. Ему хочется верить, что Антону лучше, но когда он видит сбитые почти в кровь костяшки и заплаканные глаза Антона, что виноватым взглядом упираются в пол, Арс молча делает шаг вперёд и обнимает его. Просто потому что так плечи Шастуна не дрожат. Просто потому что так он перестаёт плакать и успокаивается, либо, не стесняясь слёз, разрывается от плача, а Попов лишь молча гладит его по волосам, даже не спрашивая причины рыданий. Мальчики плачут — и это нормально. Это Арсению удалось вбить в голову Шастуна, чему он безумно рад. Но всё равно понимание это пока держится только на «Да, хорошо», и плакал при Арсении Антон лишь четыре раза. И в такие моменты даже не понятно, что больнее — переживать всю эту тяжесть, когда слёзы безостановочно, а иногда даже беспричинно идут из глаз, или чувствовать, как взрослый парень дрожит в твоих объятиях, не в силах совладать с собой и доверяя тебе свою слабость, вскоре засыпает на твоей груди, совсем обессилев. Попов думает, что Антону сложнее, и претензий никаких не имеет. Он добивался возможности помочь ему — зелёный свет давно дан, так что Арсений правда старается всеми силами помочь Шастуну. И, кажется, иногда это у него получается. Когда Антон мирно дышит во сне, заботливо укрытый одеялом, или когда обнимает в ответ, делая глубокий вдох, чтобы выдохнуть рваное «Спасибо, Арс». И этой благодарности достаточно, чтобы у парня появились новые силы.***
Дни проходят почти одинаково. И вот — он снова на его пороге. Шаст приглядывается и понимает: Арсений впервые такой. На нём розовая свободная футболка, улыбка такая, что хочется надеть солнцезащитные очки, смех заразный и настроение, кажется, хорошее; кроссовки не красные — «Ты что, Шаст, не сочетаются же» — чёрные, с какими-то белыми надписями на внешней стороне на английском и уже привычно рваные на коленях джинсы, у которых нитки от этих дырок тянутся до низа коленной чашечки, и выглядит Попов в этом всём настолько правильно, что даже как-то сексуально. Из мыслей Антона выводит внезапно поникший голос самого соседа. Он мнётся, хоть и сидит на стуле, губы покусывает, и Шастуну именно в этот момент хочется в голову Попова залезть, исследовать там всё и понять наконец такую резкую смену настроения. Многое на самом деле в Арсении хотелось бы понять. А у Попова в голове каша из мыслей. У него в календаре отмечены красным несколько дней, и это те самые события, которых ждёшь пиздецки, а потом, когда на пути встаёт что-то поважнее, всё равно пропустить не можешь. Не хочется и не можется. И ведь он реально не может — фестиваль бармена он худо-бедно проебёт, а вот продажу квартиры — нет. И что делать с этим — вообще не понятно. Он крутит кольцо на безымянном пальце левой руки и погружается в тишину, повисшую на кухне. Арсений чувствует на себе взгляд Антона, но сформулировать ни черта не может. Не может так же, как и бросить Шастуна одного. Он был бы рад преувеличить свою значимость для этого парня, сказав, что тот загнётся без него, но ведь будет абсолютно прав. Попов много раз и в разных степенях успел повидать его разбитость и может представить себе гораздо худший исход событий, поэтому знает, что не переживёт даже взгляда, направленного на него с чётко читаемым «не бросай меня». Он не может бросить его. — Антон, — хрипит Попов, не прокашлившись, тут же ловя на себе заинтересованный взгляд, — мне нужно уехать в Москву. Внутри Антона, кажется, что-то ухает вниз. И звуков от этого падения столько, словно уронили целый шкаф с книгами.