***
— Ты чего не ешь? Раздается сквозь гомон голосов братьев отцовский бас. Тот смотрел на Россию с легким беспокойством. Еда в тарелке тоже смотрела на Россию, только с осуждением. Он так и не притронулся к ней, пытался пить компот, пока тело пронзали редкие волны озноба, а лицо горело. Чебуреки с мясом оказались бы весьма вкусными если их не делали в обшарпанной забегаловке грязными руками. Да и если мясо просрочено не было. Предупреждали друзья же, говорили что безопасней с сыром брать. Но уже было поздно жалеть о содеянном. К созерцанию бледного лица парня присоединились и остальные члены семьи, мол: «и правда, че ж ты не ешь? и бледный какой-то». — Да я с ребятами по дороге перекусил, есть не хочу… — прекращая мучить еду, отвечает Россия. Союз хмурится, как-то разочарованно складывает на груди руки. — Я ведь просил: перед обедом ничего по дороге не есть. Аппетит весь себе испортил и дома ничего в рот не лезет. — С укоризненным взглядом на сына, говорит Союз. И это так, что есть ничего не хочется. Наоборот, России хотелось всю эту еду наружу выплюнуть. Желательно в сортире и как можно скорее. Он пытается вслушаться в дальнейшие слова отца, пока желудок не издает урчание, а за ним и рвотный посыл. У Беларуси глаза на лоб лезут, когда старший вскакивает из-за стола и убегает в туалет, даже отца не дослушав. Союз так же вскакивает стоило услышать булькающие и вызывающие отвращения звуки от старшего сына. Казахстан прикрывает рот рукой, морщась. — Весь аппетит испортил, — кинул в недоеденный суп ложку Украина, украдкой глядя, как отец начинает лазать по полкам в поисках аптечки. — Наверняка сожрал что-то специально, чтоб завтра не ехать никуда. — Да откуда ты знаешь, что специально? — Нахмурился слегка Бел, — Он же деда обожает, зачем ему… — Да откуда мне знать?! У него в башке не пойми что творится! Может снова всем нервы решил потрепать, как в прошлом году? — А ну заткнулись, вы либо едите, либо по комнатам разбегаетесь! — Рявкает на тех Союз, с аптечкой в руках. На фоне раздаются с еще большим запалом звуки рвоты. — Как тут есть-то… Сам блевать начнешь. — Фу, Казахстан, ну не начинай. Мужчина хватает чайник с плиты и отправляется с ним в туалет, где на полу Россия сидит, чуть голову в унитаз не макая. Картина ужасная, у него ещё спина дрожит с каждым новым приходом. Кошмар просто. Союз присаживается рядом, вытаскивая мелкого из унитаза после еще одного приступа рвоты. Глаза измученные, лицо бледное да в слюне рот весь измазан. — На, пей, — Впихивает в дрожащие руки сына стакан с водой Союз. — Ну и что ты там ел с друзьями, а? Россия отсасывается от стакана. — Чебу..р… — Начал было белобрысый, как новый позыв рвоты перебил его, заставляя снова заткнуться на какое-то время. --…чебуреки… — С чем? — С мясом. — В чебуречной около гаражей? — тот глядит на сына, а после машет рукой, понимая глупость своего вопроса. Где же еще поблизости они этих чебуреков могли нажраться, если не там? Союз наливает ему еще один стакан воды. — Россия, вот скажи мне, ты дурак или как? Ты ведь прекрасно знаешь, что там люди травятся и чебуреки с мясом лишь домашние есть безопасно. Какого хрена ты туда пошел? Россия хлебает воду, стаканом за стаканом, смотря куда-угодно только не в лицо Союзу. Вот он взял и наелся этих плохо приготовленных чебурек, вот сидит блюет, а что говорить? Вот об этом он и не подумал. Кучерявый отлипает от стакана, тяжело вдыхая воздух, украдкой заглядывая в глаза отцу и губы поджимает. — Чтобы не ехать завтра к деду. Я не хочу, а уговаривать тебя смысла нет. Ты все равно всех к нему отправишь. — Он опускает голову, начиная говорить тише, чтоб никто кроме Союза не услышал. — Сам знаешь… А мне хочется провести с тобой время, без лишних ушей и глаз. Парень поднимает голову, поджимает губы и ждет реакции. Мужчина лишь тяжело вздыхает, массируя переносицу и так же тихо отвечает: — Сынок… Вот зачем устраивать весь этот цирк? Ты мог меня попросить и не ехать к деду. — Но ты Укропу «нет» на его просьбу остаться сказал. — Россия, вот скажи мне, ты все же дурак? — он смотрит в упор, усталым янтарным взглядом. — Ты не Украина и сам понимаешь, что я тебе в любом случае не откажу. В ответ курчавый приподнимает бровь, смотря на отца, мол: «Прям в любом случае не откажешь? Ты шутишь?». Союз закатывает глаза. — Ладно, не в любом случае, но во многом просто физически отказать не смогу. А теперь прекращай на меня так смотреть и продолжай очищать желудок, пока я в аптеку пойду. Голубые глаза прищуриваются, а на бледных губах рисуется улыбка, как у детей, когда их пакость удалась. Отец выходит и в дверях появляется Украина, сложив руки на груди, а за ним и Беларусь встает. — Я же говорил, что он специально все это сделал. — блондин закатывает глаза, — Че лыбишься? Тебе отец сказал блевать, так что блюй давай. В ответ был лишь показанный фак и хитрая улыбка.***
Поужинав активированным углем и еще какими-то таблетками, Россия проспал бы до самого отъезда братьев с отцом, только его подняли и заставили помогать с вещами, а после провожать, чтоб дверь закрыл за ними. Украина перекидывался с ним ядовитыми фразочками, показывая факи друг другу, стоило отцу отвернуться. В итоге оба получили по подзатыльнику. Вскоре все распрощались и Совет отправил младших вниз, а сам задержался в дверях около сына. — Вернусь ближе к шести. На столе лежит список с едой, что тебе можно, приготовишь себе все сам, если проголодаешься. И без выкрутасов, все понял? — Да-да, все понял. Не волнуйся, не умру, — Зевнул в руку, Россия облокотился на косяк. Союз лишь вздыхает на это, кладя руку парню на плечо и легко целует в щеку. — Я скоро буду, — тихо произносит, заглядывая в нагло-синие глаза. — Гм, иди давай, пока кто-нибудь не пришел, — тот отводит взгляд, но после хватает отстранившегося отца за рубашку, вновь притягивая к себе за грудок с поцелуем в угол губ и отпускает, складывая руки на груди. — Все, а теперь иди. На лице у мужчины рисуется добродушная улыбка, а большая ладонь треплет кудри. Он убирает руку, беря сумку и спускается по лестнице. Россия провожает удаляющуюся спину. — И ягод мне привези! — Обойдешься! Тебе нельзя. — Раздается эхом по лестничной клетке. Россия цыкает и закрывает входную дверь, сразу же ныряя в свою кровать. День тянется медленно, словно остатки киселя из железного чайника в лагере. За окном уже давно кричали детишки и шумели моторы машин, а Россия все также валялся в кровати только и делая, что хлебая воду. Есть не хотелось и к списку на столе он даже не притронулся, пусть время давно перевалило за обед. Он лишь перевернулся на другой бок. Было скучно. По радио шла какая-то нудная передача, а к телевизору в зале Россия даже не хотел приближаться. Сейчас там одни новости да передачи для пенсионеров. Он закрывает глаза, прислушиваясь к шелесту листвы за окном и шуршанию тюли. На улице слышались отголоски детского спора, а также хмельной смех водил и треп бабушек на лавочке. Теплые пятна солнца и бубнеж по радио погружали в ленивую дремоту. И Россия мог снова заснуть, если бы заунывный голос диктора не сменили ласковые звуки гитары и мерные удары палочек о барабаны. Заиграла «Александрина», что так обожает отец. Парень раскрывает глаза, устремляя синий взор в сторону радио. Борткевич начинает петь, словно масло размазывая по ушам. Когда Беларусь забывается, он начинает разговаривать на своем языке. Россия думает, что лучше бы младший всегда говорил на нем. Он думает, что Союз считает так же, раз уж у него есть целая коллекция виниловых пластинок с Песнярами… Точно, пластинки. Россия встает с постели. Отец никогда не включал граммофон, тем более не ставил проигрывать свою коллекцию пластинок. Даже самую любимую свою Александрину слушал лишь по радио при удачном стечении обстоятельств. Вечно в работе и домашних делах, ощущение, словно он никогда не отдыхает. Курчавый выходит из комнаты, заворачивая в зал. Что если ему устроить музыкальный вечер? Россия подходит к лакированному стеллажу, доставая из закрытой полки красный чемоданчик. Он заливается кашлем, стоило ему поставить тяжелую коробку с патефоном на пол, подняв при этом пыль. Откашлявшись, Россия открывает чемодан-патефон. Теперь осталось найти пластинки и проверить работу самого проигрывателя. Маленькая стрелка часов медленно, но верно приближается к четырем часам. Совет обещал вернуться к шести, а это означало, что у младшего еще целых два часа в запасе на поиски и настройку. Шикарно. Время летит незаметно, пока юноша разбирает все полки и шкафы, отыскав при этом много зарубежных исполнителей. Он бы никогда не подумал, что его отец окажется тем еще фанатом Битлов с кучей пластинок, где все написано на оригинальном языке! А ведь патриотом себя еще тем называет, мол только наших советских исполнителей слушает. Вот ведь врун. Россия теперь понимает в кого он пошел со своим лукавством. На губах расплывается хитрая улыбка, когда руки аккуратно снимают «английскую четверку» с иглы и укладывают обратно в конверт. Порыскав по полу, курчавый достает другую пластинку из конверта и ставит её вместо битлов. Он по новой заводит аппарат и ставит иглу, зал снова наполняется музыкой и голосом Борткевича. Россия откидывается назад, пока за спиной не раздается возня ключей и скрип входной двери. Парень оборачивается, когда в проходе появляется долгожданная фигура. Губы тянутся в ухмылке, стоило ему заглянуть в удивленные янтарные глаза. — Ты что тут устроил? — Спрашивает Союз, оглядывая разбросанные рядом с сыном конверты с пластинками. — Ничего, — Поднявшись с пола и быстро спихнув все пластинки в одну сторону, отвечает Россия. Тот подходит к отцу, хватая мужчину за руки и тянет на себя. — Потанцуй со мной, давай-давай. Союз медлил, но все же поддался и прошел внутрь зала, наблюдая, как сын пытается расшевелить его и положить руку себе на плечо. И замирает, когда из патефона начинает играть его любимая песня, а Россия покачивать его из стороны в сторону. Точнее, пытаться качать и крутить. Мужчина легко улыбается, отклеивается от пола и начинает сам покачивать младшего, прикрыв глаза. — Я ведь просил тебя без выкрутасов, — С той же улыбкой произносит Совет, притянув младшего к груди за плечо. — А я и не выкручивался, — Отвечает Россия, поднимая глаза на отца. — Я подумал, что тебе стоит расслабиться и отдохнуть. Тебе не нравится? — Нравится, только кто все это будет убирать? — Глянул Союз на разбросанные пластинки на солнечном полу и пыльном патефоне. — Я убирать буду. — Да ты что? — Хитро прищурился. — Ты во мне сомневаешься? — Надув губы, хмурится Россия и пытается ущипнуть засмеявшегося отца за бок. — Да и вообще, хватит портить такой момент уборкой! — Ладно-ладно, не буду, — Хитро улыбнувшись, отвечает Союз. — Только ты тоже прекращай щипаться. Портишь момент. Со стороны кучерявого слышится недовольное бурчание, что вскоре утекает в музыке. Голова младшего упирается в грудь Советов, пока сам мужчина покачивается в такт, прикрыв глаза. Он уже и позабыл, когда в последний раз вот так танцевал. Наверное, когда ему было столько же, сколько и России, что сейчас тыкается в него, словно слепой котенок. Губы трогает грустная улыбка, ведь сейчас этот неугомонный малец должен танцевать с какой-нибудь красивой девочкой в местном деревенском диско-зале, а не травиться, чтоб остаться с ним дома и танцевать медляк. И руки свои распускать должен тоже не с ним. Союз хмурится, глядя на самозабвенно качающегося сыночка. — Сына. — Зовет ласково мужчина. — А? — не убирая рук, отзывается младший и поднимает глаза. — Наглеешь. — Есть такое. — Руки подними. — Не буду, — Прищурившись и пожамкав филейную часть отца, ответил Россия. — Место удобное, руки не затекают. И мягкое ещё. — Сейчас у кого-то тоже одно место будет мягким и красным от ремня. — Тогда снимай его. — Что? — Что? Союз остановился, а вместе с ним и винил в проигрывателе. Тот проморгавшись смотрит с недоумением на Россию. Младший так же смотрит на него, начиная краснеть, но никак не меняя своего беззаботного выражения лица. — Я не понял, что ты сказал? Россия начинает мяться, смотря тому в глаза, а после, глубоко вздохнув и выдохнув отвечает: — Я сказал чтобы ты снял ремень. — Замолчал, — И штаны тоже можешь. У мужчины глаза на лоб полезли от таких слов, пока малой, воспользовавшись заминкой отца, убрал его руки с плеч и обхватил того за талию прижимаясь всем телом. — Давай сделаем это, — Горячо шепчет на ухо Союзу, проводя руками по спине. — Ты ведь хочешь… — Россия… — Вздыхает мужчина, мягко отстраняя молодое тело, — Не сейчас, ты еще слишком мал для таких вещей и тем более… — Осенью тебя это не волновало. Что же сейчас останавливает? — Не дослушав, перебивает курчавый, сам отстраняясь и заглядывая в глаза, — Что вообще случилось, пап? Наши отношения так никуда и не продвинулись с того самого дня. Лишь редкие поцелуи и «не сейчас, твои братья дома», когда я хочу тебя обнять. — Россия, пожалуйста… — Что «пожалуйста»? Тебя не останавливал мой возраст тогда, а сейчас, когда я согласен и сам хочу, то ты вдруг дал заднюю. Я тебе надоел? Или ты боишься, что кто-то из соседей услышит и тебя посадят, да? — Россия, помолчи и выслушай меня наконец! — Рявкнул на курчавого Советы, не выдержав нажима со стороны сына. Но вскоре опомнился, взглянув на округлившиеся голубые глаза и то, как младший отступает на шаг. Мужчина начинает массировать переносицу. — Мы не можем заняться… — Сексом. — Не перебивай меня. — Грозно глянул и убрал руку от переносицы, — Мы не можем заняться сексмом не только из-за твоего возраста, но и после вчерашнего твоего заседания в сортире. Мы поговорим с тобой об этом после того, как ты восстановишься. Тебе ясно? В ответ лишь каменное лицо и сложенные на груди руки. — Россия, ты меня понял? — Повторился Союз, уже более холодным и твердым голосом. — Да, понял. — Не смотря в сторону отца, ответил Россия. — Могу идти? — Можешь. Россия разворачивается и выходит из зала, оставив отца. Про пластинки и включенный патефон оба забыли. Союз вздыхает, усаживаясь на кресло, оглядывая разбросанные по полу вещи. Рука зарывается в короткие волосы, что вскоре закрывает усталые глаза, а сам мужчина откидывается назад. Им стоит прекратить их непонятные отношения. Они никуда не ведут и не приведут, заставляют лишь страдать обоих. Россия растет и цветет, пока он, Союз, держит его рядом с собой и стареет. Не дает наслаждаться молодостью и любовными глупостями с девушками. Ему не следовало раскрывать свои не родительские чувства. За окном раздался грохот велосипеда и плачь ребенка. Небо давно стыдливо краснело перед заходящим солнцем, а детские голоса с улицы сменялись на юношеский смех и музыку различных популярных исполнителей. Атмосфера за ужином была напряженной: ни Союз, ни Россия не произнесли ни слова. Лишь обрывки и пожелания аппетита приятного. Хотя какой тут аппетит приятный, если курчавый мог сейчас есть лишь разваренный рис? В этом ничего приятного не было. Да и Союз тоже на второй стол сел, поедая тот же самый рис с вареной курицей, чтоб сына поддержать немного. Напряжение растет с каждым тиканьем часов и ударом вилки о тарелку. Мужчина поднимает глаза на Россию, словно собираясь что-то сказать. Младший замечает это, но от тарелки не отрывается. — Что? — Кидает вопрос небрежно, резко разрушая тишину. — Я подумал над сегодняшней ситуацией. — Опустив глаза и разрезая мясо в тарелке, произнес Союз. Россия опускает вилку, переключая всё внимание на отца. — И что ты надумал? — В глазах начали загораться искры. Они стали прожигать дыры в душе Союза. Он опускает приборы, пытаясь не кривить губы от слов, что хочет произнести. Но, сдержав продолжительную паузу, все же начинает говорить: — Нам стоит прекратить наши с тобой отношения. — Холодно, что даже самому не по себе становится от своей интонации. Глаза поднимать не хочется, ведь он уже чувствует, как в чужих глазах гаснут искры. — Чт… — Так будет лучше для тебя. — Перебивает Союз, отрывая взгляд от тарелки. — Я отвезу тебя в деревню к деду на все лето, когда ты восстановишься. Возможно, потом, будешь жить у него в квартире. Это не обсуждается. В груди все сжимается, а глаза раскрыты в изумлении и неверии. Россия шлепает губами, пытаясь подобрать слова на столь холодные, как сталь, слова. Руки сжимаются в кулаки, что аж костяшки белеют от напряжения. — Я не согласен! Почему ты говоришь такие вещи? — Нахмурившись, вскрикивает парень, — Это все из-за сегодняшнего? Или что? — Я сказал, что так будет лучше для тебя и это не обсуждается. — Все так же холодно, произносит Союз, кидая на сына ледяной взгляд. — Если ты поел, то возвращайся в свою комнату. — Нет! — Стукнув по столу, кричит Россия, вставая из-за стола. — Я никуда не уйду, пока ты не объяснишь причины такого решения. С какого перепугу мне должно быть лучше от такого, а?! — Потому что я так решил! — Стукнул так же по столу Союз, рявкает на сына. — Возвращайся в свою комнату. — Нихуя ты не решил, папа! Ты лишь вновь отбираешь у меня все о чем я так долго мечтал! — Тарелка летит на пол, пока округленные глаза начинают влажно сверкать. — Что с тобой не так?! — Все со мной не так! — Кричит мужчина, резко вставая из-за стола. Россия замолкает, все с такими же блестящими глазами, смотря на потемневшего отца. Он падает обратно на стул, пряча лицо в сложенных в кулак ладонях. Младший садится следом. — Ты не должен сейчас сидеть здесь со мной. — Тихо произносит Совет, не поднимая головы. — Не должен целовать, обнимать и тем более желать близости. Ты должен это все делать с девушками, а не со своим старым отцом. Понимаешь? Я лишь отбираю у тебя молодость. Янтарные глаза отрываются от стола, смотрят на сына с невыносимой печалью, что так и начинает давить на плечи. — Ты не забираешь мою молодость, пап. Я не хочу сидеть и целоваться с какой-то девчонкой у подъезда. Я решил сам быть с тобой и я сам решаю, что должен делать. Мне не пять лет, чтоб за меня решали, что должен и не должен. Союз поджимает губы, вновь опуская лицо. Спина ссутулилась, а голова вжалась в плечи. Будь у него воля, то из глаз потекли горячие слезы. Но ему остается лишь тихо давиться горечью. Россия поднимается, тихо обходя стол и обнимает отца со спины, обвивая руками широкую грудь. — Мне никто не нужен, кроме тебя. — Громко шепчет на ухо. — Слышишь? Н-и-к-т-о. На губах у мужчины появляется горькая ухмылка. — Я больной извращенец. — Я тоже. — Меня нужно в больницу положить. — Меня тоже. В одну палату с тобой. Россия лучезарно улыбается, прищурив глаза, усаживается на чужие колени, ногу на ногу закидывая и шею обнимая, когда Союз отрывает лицо от рук. — Будем с тобой вместе лечиться, играть в шашки и пить какаву, — Прикрыв глаза, усмехается Россия. — А после кататься на колясках и кушать творожную запеканку под сгущенкой. — Какие у тебя радужные представления об психбольницах, сынок. — Все же слегка улыбнувшись, отвечает Союз, обнимая того за талию. Тот лишь один глаз открывает, все так же хитро улыбаясь. — Как и мы с тобой, папочка, — Качая ножкой, отвечает курчавый. — Знаешь, главное, что тебе и мне хорошо, а остальное не важно. Так что прекращай эти вот загоны. — Может ты и прав… — Ещё как прав! — Восклицает Россия, хватая мужчину руками за щеки и заглядывая в глаза. — Когда я не прав был? Союз тихо прыскает. Очень в многих вещах этот засранец был не прав, но и сам Совет также бывает не прав, как несколько минут назад. Курчавый начал возмущаться на хриплый смех отца, пиная того ногой, что веселило мужчину еще больше. Он успокаивается, с лаской в глазах заглядывая в надувшегося сына. Тот продолжал что-то говорить, пока сухие губы не затыкают его в поцелуе. Россия недовольно мыкает, но на поцелуй отвечает, закрыв глаза и пересев в более удобную позу на коленях. Юношеские руки обвивают отцовскую шею, пока язык шаловливо мажет по сухой коже губ, требуя больше, чем детский поцелуй. Мужчина открывает рот, встречаясь с чужим языком. Они переплетаются в каком-то неясном мокром танце. Те кусают друг другу губы и просто целуются, пока воздух в легких не кончается. Союз отстраняется, утыкаясь в открытую шею сына. Шумно вдыхает запах кожи, проводя носом вверх, оставляя сухие поцелуи на выступающем кадыке и жилах. Россия вздыхает, руками зарываясь в волосы и приглаживая загривок. Большие ладони спускаются по спине, закрадываются под широкую майку сына, выдавая еще один вздох и мурашки по всему юному телу. Совет мажет губами по шее, оставляя ласковые поцелуи то тут, то там, руками пересчитывая все позвонки на спине. У России аж ноги подгибаются, а внизу становится как-то тесно и жарко. Он прикусывает губу. — Па-ап… Кончай мучить, — Вздыхает тихо Россия, зарываясь лицом в волосы. — Мы только начали… — Шепчет в шею Союз, опуская руки по спине, прямиком к пояснице. — Сними майку… России дважды повторять не нужно. Он выпутывается из волос, стягивает с себя мешающуюся ткань, открывая всего себя перед любимым отцом. Тот смотрит всё с той же грустью, перемешанной с нежностью и лаской. Любуется каждым изгибом молодого тела, гладкой кожей с россыпью родинок и побледневшим шрамом после операции. Проводит по спине шершавой рукой, прикасаясь легкими поцелуями к гладкой груди. Сердце в грудной клетке стучит у России, как у кролика, пока он хватается пальцами за ткань отцовской футболки, чтоб тот снял её. — Я тоже хочу посмотреть. — Шепчет Россия, отстраняя Совета от себя. Союз нехотя отлипает, убирает руки и стаскивает с себя футболку, обнажая все свои шрамы с рубцами и блеклые от возраста веснушки на плечах. Ткань падает на соседний стул. Курчавый следит за каждым действием отца, за каждым движением и напряжением мышц. Его пальцы касаются широкой груди, проводят по шрамам, словно специально, задевают темные соски, выдавая со стороны тихий вздох. Россия прикусывает губу, поднимая синий взгляд на лицо отца. Тот сидит с опущенными ресницами, слегка нахмуренными бровями, что еще больше опускаются к переносице, стоило младшему зажать грудь в своих руках. — Тебе нравится? — Хватит ерундой страдать… — Он замолкает, сдерживая ох, сжимая пальцы на заднице сына, стоило тому вновь сжать соски, — Я не баба, чтоб мне грудь мацали. Россия вдыхает глубоко, сглатывая слюну и чувствует, как кровь еще больше приливает к животу. А когда Союз поднимает томный взгляд снизу — у России крышу сносит, а румяное лицо ещё больше краской наливается. Аж шея и плечи покраснели, словно у девственницы. Он отводит смущенный взгляд, бормоча мазаное «прости», убирая руки с груди, спускаясь ими к животу. Он становится робким и касается почти невесомо, подползая к значительному бугорку между ног отца. И он вздрагивает, когда мощные пальцы пробегают по бокам. Россия упирается лицом в плечо отца, всхлипывает: — Боже… Я сейчас умру… — Не смей упоминать его, — цыкает Союз, кладя свою руку на руку сына, чтоб тот продолжил. — Ты сам этого хотел и обещал не умирать. Россия вновь всхлипывает, начиная тереться, получая еще один цык со стороны отца. Он хочет откровенно заныть, но берет себя в руки, вспомнив о том, что не только он здесь хочет разрядки. Хлюпнув носом, он на ощупь расстегивает отцовские штаны, жарко выдыхая в чужую шею. Согнутая спина упирается в край стола. Руки достают влажный от смазки орган, поглаживая большим пальцем багровую головку. Сердце у России готово выпрыгнуть из ребер, а легкие дрожат, когда его тоже касаются, придерживая тощую задницу рукой. Младший рвано вздыхает ртом, щекоча дрожащими ресницами мокрую шею, оставляя влажный поцелуй. Курчавый весь дрожит в руках Союза, то и дело выдыхая в ухо горячие признания и поцелуи. Он нажимает на поясницу, просит младшего выпрямиться, притягивая за голову к поцелую в губы. Большая ладонь с членом сына обхватывает и свой, сплетая пальцы с рукой на нем. Кухня наполнена хлюпающими звуками и тихими всхлипами сквозь влажные поцелуи, что с каждой минутой перерастают в мольбы и стоны на ухо. Аж хватка на плече Союза становится сильнее, ногтями впиваясь в кожу до жгучих царапин. Мужчина сам готов расцарапать сыну спину, как тот крупно вздрагивает, спиной отодвигая стол, что неубранная посуда на нем гремит, а сам с немым стоном изливается в отцовскую руку. Пара движений и Советы так же кончает, опрокидывается на спинку стула. Россия лежит у него на груди, на честном слове, держась за его спину и дышит через раз. Видно бесстыдство вернулось к нему обратно, раз курчавый начинает размазывать сперму по всей тыльной стороне ладони отца, сжимая грязной ладонью крупную руку и специально хлюпает ей. Но мужчина молчит, глубоко вдыхая нагревшийся воздух, закрыв глаза. Он щекой лениво ластится к курчавой макушке, оставляя на ней поцелуй. — Я требую повторного сеанса, — сквозь вязкую и теплую тишину, произносит Россия, отрываясь от плеча и заглядывая в расслабленное лицо родителя. Союз треплет тому макушку, тихо улыбаясь. — Повторный сеанс будет не раньше завтрашнего дня, — Отвечает мужчина. — Я уже не так молод, дай старику оклематься. Тот хмыкает, пока Россия не садится прямо, вглядываясь в янтарные глаза напротив. Советы тянет руку к салфетнице. — А более подробный сеанс будет? — Будет, но нескоро, — Вытирает испачкавшийся живот и руки Союз. — А когда? — Пока ты не оправишься после своих чебуреков. Через неделю или дней десять. — Союз поднимает глаза на сына и усмехается, — Впереди ещё целый месяц или больше. Россия не сдерживает улыбки с прищуром, обвивая шею и шепчет родителю в губы: — Люблю тебя, пап. «Я уж тем более» — остается висеть в воздуху, пока Союз тягуче целует Россию.