Алиса, Алиса, о, Алиса! Откуда ты можешь знать, что это не та дорога? Ты выбираешь дверь, ты выбираешь тропинку, Может быть, ты должна вернуться. Новый день, новый день. И всё совершенно не то, чем кажется, Ты спишь, а спишь ли ты, о, Алиса? «Alice's Theme», Danny Elfman Как умирают фарфоровые кролики? А может фарфоровый кролик захлебнуться и утонуть? А шляпа у меня всё ещё на голове? «Удивительные приключения кролика Эдварда», Кейт ДиКамилло
Лада шагнула из-под крыши и поморщилась. Несколько увесистых капель мокрым холодом коснулись лица. — Почему везде и всегда дождь? Он вечный? Может быть вечный дождь?.. Вопросы были риторическими. Дождь шёл с начала осени и останавливаться по чужому хотению явно был не намерен. Лада, закончив тихо сетовать на погоду, сунула озябшие руки в карманы и неспешно спустилась с крыльца. За спиной хлопнула дверь — из застенок учебного корпуса вышло ещё несколько человек. Чиркнула чья-то зажигалка, потянуло сигаретным дымом, зазвучал смех. Пары по микробиологии закончились на час раньше обычного. Константина Семёновича срочно вызвали на какую-то планёрку и он, шамкая губами в беззвучном недовольстве, с горя даже забыл задать им дополнительные параграфы по иммунопрофилактике. Ситуация предполагала радость и отдых, но отдыхать было некогда, а делить радость — не с кем. Юлька на днях умудрилась получить неуд по латыни, поэтому бесславно осталась сидеть у кабинета и ждать своей очереди на отработку. Ладе пришлось уходить из стана врага в одиночку. На завтра в расписании стояло четыре пары, вместо подготовки к которым она все выходные смотрела сериал про Робин Гуда. Разумеется, дела у очаровательного графа-разбойника шли неплохо, и он даже почти спас возлюбленную, но в данный момент времени пора было вспомнить о спасении своего собственного Ноттингема: сходить в магазин за кормом для кота, прибраться в комнате, выучить тридцать листов конспекта. Лада тяжело вздохнула. Дел набиралась уйма, а желания их делать всё не появлялось. С прежней неспешностью миновав учебный корпус, она перешла на другую сторону дороги. Середина осени нагло украла все цвета и оставила взамен унылую однообразную сизость. Не было ни снега, ни солнца — только ветер и вода, косо летящая с неба. Решив, что идти до дома пешком в такую погоду слишком большое испытание духа, Лада побрела в сторону остановки. Там уже томилась парочка обывателей: низенькая скрюченная старушка и какой-то школьник, непрерывно вращающий свой телефон на манер руля гоночной машины. Лада аккуратно втиснулась между старухой и гонщиком, принявшись выжидать свой транспорт. Спокойствие почти сразу нарушилось чьим-то сухим, но удивительно громким голосом, прозвучавшим возле уха: — А второй троллейбус отсюда идёт? Лада повернула голову. Впритык к ней, сверкая колдунским взглядом, стояла та самая старушка, похожая на картинную Бабу Ягу — с огромным крючковатым носом, с бородавкой на подбородке и в яркой цветастой косынке. Не хватало только ступы. Видимо, она была в сервисе. — Отсюда, — Лада указала на дорогу. — Но если вам в ту сторону, то лучше дождитесь маршрутки. Она быстрее. — В ту, в ту, — активно закивала Яга и также быстро отодвинулась на пару шагов. — Спасибо, деточка. Маршрутка не заставила себя ждать. Окатив зазевавшихся потенциальных клиентов ледяными грязными брызгами из лужи, жёлтая «Газель» с лихим скрипом остановилась у бордюра. Яга, продираясь к двери, стала активно ругаться. Кто-то погрозил водителю пустым пакетом из ближайшего магазина. Лада, смиренно отряхнув рукав от мутных брызг, потянулась за остальными пассажирами. В машине было тепло, пахло какими-то восточными благовониями и мокрой кожей. Примостившись у окна, Лада достала из кармана телефон и подключила наушники. Тут же заиграло что-то задорное, какой-то саундтрек из игры — переключать стало лень. Маршрутка тронулась с места. За окном, в переливах ползающих по стеклу капель, потянулись тротуары, вывески магазинов и аптек, чьи-то зонты и куртки. В городе начинало смеркаться, зажигались фонари, и светофоры мерцали обманчиво-ярко, как новогодние гирлянды. Из-за домов набережной на мгновение показался и снова исчез широкий разлив Волги — слегка волнующейся, угрюмой, как целый предштормовой океан. — На Челюскинцев остановите! — внезапно крикнули уже знакомым сухим голосом. Лада, оторвавшись от созерцания красот, нахмурилась. Их «Газель» как-то незаметно успела пересечь половину города и уже подъезжала к окраинам. Людей в салоне поубавилось. Была сама Лада и была Яга, пересевшая ближе к двери и беспрестанно поглядывающая на водителя, словно он мог вместо улицы Челюскинцев в Саратове увезти её на ту же улицу в Америке. Наконец, маршрутка остановилась. Лада, поправив на плече рюкзак, вышла вместе со старушкой на остановке. Подозрительно оглядевшись и опознав родные края, Яга тут же засеменила в проулок к магазинам. Лада направилась в противоположную сторону. Девятиэтажный серый дом, где семья Скворцовых обитала с незапамятных времён, приветливо тенился силуэтами невысоких берёз. В знакомом окне кухни на втором этаже горел свет. Погружённая во внезапно нагрянувшую мысль о завтрашней контрольной по истории медицины, Лада завернула за угол и едва не стала жертвой нападения: навстречу ей, яростно рыча, неслась громадная чёрная овчарка. Хозяин её волочился сзади и непрерывно выкрикивал разнообразные, но совершенно бесполезные команды: — Белка! Фу! Белка, я кому сказал! Нельзя! Фу! Добежав до предполагаемой цели, собака замерла в нерешительности. Лада, успев отойти от первоначального шока, боевито сложила руки на груди, глядя на животное сверху-вниз. Никто из сторон нападать не спешил. Во-первых, овчарка эта была местной. Белка уже шесть лет как находилась на иждивении их соседа по лестничной клетке — Бориса — бывшего водителя-дальнобойщика, человека очень доброго и крайне нерешительного. Во-вторых, у овчарки было полное право злиться. Так как сам Борис очень боялся причинить собаке вред, а ветеринары имели привычку брать за свою работу деньги, всем нужен был посредник. Как человек, знакомый с медициной, пусть пока и очень условно, этой роли удостоилась именно Лада. Всякий раз, когда у Белки «был нездоровый вид», ей предоставлялась честь пихать в громадную клыкастую пасть таблетки разной степени горькости. Собак Лада не боялась, но, хотя их с Белкой отношения за несколько лет и продвинулись дальше ненависти, до любви дело так и не дошло. Характер у псицы был всё-таки скверный. В-третьих, и этот фактор был решающим — овчарка была в наморднике. — Белка! Я т-те… К ним наконец добежал хозяин — пухлый и усатый человек в спортивном костюме. Схватив Белку за ошейник, он зачем-то встряхнул её, как пакет залежавшейся ряженки, пристёгивая к поводку. Белка обидчиво прижала уши. — Здрасьте, Борис Степаныч, — поздоровалась Лада, не без злорадства глядя на притухшую овчарку. — А, Скворцова! — пыхтя, отозвался сосед. — То-то думаю, что не кричат. Обычно так вопить начинают, что не дай бог. Всё грозятся отлов вызвать… — Да ну, их самих отлавливать надо, Борис Степаныч. Тут же сразу видно: породистая! — Лада наклонилась к морде собаки, стянутой клёпаными ремешками, елейным голоском продолжая сыпать комплименты: — Кто такой породистый? Ты? Дя-я… Ты ж моя угольная бешеная шкурка… Белка, как было понятно по лютому утробному рычанию, в красках представляла себе их следующую встречу без всякого рода ограничителей. Зато Борис Степаныч был в восторге. — Вот я всегда знал, что хороший человек с любым животным поладит! Не зря ты, Ладка, во врачи пошла! Я так сразу твоей маме и сказал про институт… Лучше подольше, да дело уметь делать, чем быстро, но бездарем остаться! — Ага… Ещё лет десять конспектов, и точно дело делать… Ну ладно, надо уже домой идти, — Лада закончила раздразнивать чужую собаку. — Нам по анатомии много задали, и контрольная ещё эта… — Учись! Учись, Скворцова! — довольно крякнул сосед, подтягивая к себе Белку, как игрушечного щенка. — Маме привет. — Передам, спасибо! Лада, довольная внезапной встречей, вприпрыжку направилась дальше, к подъезду. Уже там, когда домофон негромко звякнул, впуская её в недра жилища, и откуда-то с лестничных клеток вдруг отчаянно потянуло горячим яблочным пирогом, ей снова захотелось жить. Она в несколько широких шагов оказалась на втором этаже и стала трезвонить в дверь, готовая сидеть на кухне, принимать пищу и под шум телевизора жаловаться матери на то, как жестко спрашивают преподы в последнее время. Дверь никто не открывал. Лада, раздражённо цокнув языком, полезла за ключами. — Встреча-ай своих во-оинов! Мы-ы верну-у-лись домо-о-ой!.. Мам! Я дома! Света в прихожей не было. Телевизор в кухне молчал. Лада на всякий случай достала телефон и глянула на день недели. Была среда. По средам мама обычно приходила с работы очень рано и успевала даже иногда посмотреть с ней какой-нибудь фильм вечером. Почему на её бурное появление никто не отреагировал должным образом, оставалось загадкой. Даже кот, извечно дремлющий в коробке с зимними вещами, куда-то запропастился и не мяукал. Встречать вернувшихся воинов никто не собирался. Лада, накуксившись, не глядя метнула тяжёлый рюкзак под вешалку. Обычно после этого мать не выдерживала и начинала ругаться, спрашивая, как в приличной семье умудрилась вырасти такая свинья, но на этот раз и тут реакции не последовало. Предчувствуя неладное, Лада быстро стянула с себя одежду, отшвырнула кроссовки и быстро метнулась в кухню. Там всё было по-старому: горел свет, шумел холодильник, на столе стояла вазочка с конфетами, пахло чем-то жареным. — Мам? — на всякий случай позвала Лада. Ответа не последовало. Она вышла из кухни и немного постояла в коридоре. Скорее всего, тревога была ложной: мать просто ушла в магазин, не зная, что она придёт домой раньше. С котом же предстоял серьёзный разговор. Лада взяла рюкзак и потащила его в свою комнату, по пути вдруг вспомнив, что в гостиной зачем-то горит свет. Она быстро сунулась в двойные двери, тут же об этом жалея. — А! Блин! Мам! Это чего такое?! Ровно посреди большой комнаты, на трёх табуретках стоял гроб. Мать сидела тут же, в кресле, спрятав лицо в ладони. На её крики она не обратила ровно никакого внимания. Лада осторожно шагнула вперёд. — Это… Это чего? — она подошла ближе к гробу, не без опаски заглядывая внутрь обитого светлой шелковистой тряпкой ящика. — Тётя Люба умерла что ли? Да? Внутри ящика было пусто. Лада ещё раз украдкой взглянула на мать, недвижимую и скорбную. В дверь внезапно и долго позвонили. — Я открою… Лада медленно, боком, чтобы не нарушить непонятную и почему-то страшную тишину, вернулась обратно в прихожую. Ей представилось, что это пришли чужие родственники. Или, может, зашла Юлька со своей отработки. Лада приоткрыла дверь, слегка высунувшись на лестничную клетку. Там, вместо Юли, стоял полицейский и ещё какой-то странный человек, которого она не могла никак рассмотреть через внушительную фигуру стража порядка. В тусклом белёсом свете подъездной лампы оба были похожи на персонажей фильмов ужасов. Лицо у полицейского было грубое и недовольное, бандитское. На голове, как суповой котелок, возвышалась фуражка. — Скворцова? — мрачно уточнил он. — Лада Сергеевна? — А вы, собственно, кто? — Лада недовольно поджала губы, стараясь выглядеть хоть немного так же грозно. Полицейский смерил её злым взглядом, доставая из нагрудного кармана потрёпанную корочку. — Капитан Медведев. Первый отдел по Волжскому району. Разрешите пройти? — По какому поводу? — Лада отвела голову назад, чтобы не ткнуться в удостоверение носом. — У нас всё нормально тут. Мы не вызывали. — Ну как это нормально, — вдруг усмехнулся капитан, — когда у вас тут труп! — Какой ещё труп? И почему сразу у нас? — она нахмурилась, стараясь осознать происходящее. — Тётя Люба вон, напротив живёт, если… Э! Вы это куда?! Капитан, бесцеремонно отодвинув её с прохода, вломился в прихожую и пошёл дальше, не удосужившись снять ботинки. Второй кадр молчаливо проследовал за ним. Он был в медицинском халате, из-под которого проглядывала какая-то уж очень нескладная, расшитая золотыми нитками кофта. Лада, яростно хлопнув входной дверью, поспешила вдогонку. — Вы чего делаете? Это наша квартира! Я же сказала, что нельзя! — А я бы попросил не мешать! — грозно осадил её полицейский, распахивая обе двери гостиной. — Так, Федя, давай сюда. Вот имущество, вот виновница. Пиши… — Да скажите хоть, что случилось! — Лада попыталась ухватить капитана за локоть. — Кто умер? И при чём тут мы? — Умер-умер, — отмахнулся полицейский, критично осматривая гроб, словно собираясь его куда-то тащить. — Федя, значит, пиши… — Да кто умер-то?! Оба посетителя обернулись, глядя на неё, как на умалишённую. Федя глупо усмехнулся, не отрываясь от бумаг. Полицейский устало вздохнул. — Вы, — он указал на неё пальцем. — Вы сами и умерли, Лада Сергеевна. Сначала скрываетесь по всяким мельницам, потом срываете оформление протокола и чужие казни, теперь вот спрашиваете всякую чушь… Ну, Федя, написал? Лада застыла на месте, пытаясь вспомнить, в какой момент своего пути до дома она успела надышаться краски, да ещё до таких упоительных галлюцинаций. За это время полицейский внимательно изучил всю комнату и даже зачем-то тронул пальцем хрусталик на люстре. Встрепенувшись, Лада решила от безысходности перейти в наступление. — Дяденька, вы там чё, башкой треснулись в своём отделе? — она снова возникла перед капитаном, раздуваясь, как злая птица на морозе. — Я вот она! Вот! Скворцова Лада Сергеевна, девяносто девятого года рождения, живу в Саратове, по адресу: улица Челюскинцев, дом сорок, квартира сто семь! Учусь на третьем курсе медицинского университета имени Разумовского! И у меня подруга есть ещё, Юля… И Борис Степаныч! Он меня видел только что! Мам, ну хоть ты скажи им! Она повернулась к матери в поисках поддержки, но та по-прежнему сидела, уткнувшись лицом в ладони, и не желала учавствовать в происходящем. Кажется, она плакала. — Говорите, на третьем курсе? Медицинского?.. — участливо переспросил полицейский, явно надеясь скорее завершить все дела и избавиться от её непроходимой тупости рядом. — Что там, Федя? Написал? — Да хватит уже фигнёй страдать! — Лада от злости едва не прикусила язык. — Что за шутки тупые у вас?! На третьем курсе, да. — Готово, Павел Аркадьич, — неожиданно подал голос человек в халате и парче, до этого молчаливо что-то скребущий в бумагах. — Наконец-то! — капитан потёр руки. — Ну, читай, Федя. Читай! Нам ещё на набережную ехать — там какие-то алкаши дерутся. Лада глупо захлопала глазами. Федя почему-то держал в руке длинное гусиное перо вместо ручки, и бумага была странно потрёпанной, словно её постирали в чае. Напыжившись, он выставил перед собой блокнот, как свиток папируса, и стал читать: — Пятнадцатого июля две тысячи двадцатого года от рождества Христова, в четыре часа вечера, Лада из Саратова, именуемая также Скворцовой Ладой Сергеевной, при попытке уйти от сил полиции, кинулась в реку с названием Волга, ровно между четвёртым километром берега у деревни Шумейка и правым притоком реки Малая Каюковка. По словам очевидцев — некой Людмилы Слоновой с сыном Николаем Слоновым — виновница также совершила хищение их имущества в размере двух сотен восьмидесяти рублей, после чего скрылась в направлении лодочной станции. Береговой охранник, который вёл преследование, рассказал, что виновница после непродолжительной погони прыгнула с купального моста в реку и обратно не выплывала. Спустя неделю после инцидента, вниз по течению реки, у автомобильного моста был найден фотоаппарат, принадлежащий фирме, занимающейся организацией детских праздников — ООО «Сказка». Тела виновницы, после поисков командой аквалангистов и нарядом со служебными собаками, найдено не было. Комиссия приняла решение… Лада не успела дослушать, какое именно решение приняла комиссия. В этот момент в затылок ей как будто вогнали раскалённое шило — острая боль сковала все мысли, заставила скорчиться, осесть на пол и замереть, так, что стало не вдохнуть и не выдохнуть. Голос рядом начал меняться, скрипеть, выть, как тысяча несмазанных шестерней. Кто-то наклонился к самому её уху и с усмешкой процедил: — Опять вот мешает. Утопленница. Притворяется мёртвой. Что ты будешь делать! Ну, Федя, пиши… Лада через силу подняла голову. Перед ней стоял Пешек. На голове его, вместо колпака, был надет высокий железный шлем. Мельник улыбался, как Чеширский кот, а из-за плеча его уже выглядывала взволнованная Тереза с совсем чужими, заплаканными и мутными глазами. — Стой, мошенница! Стой! В комнату вдруг ворвался Индро — с мечом в одной руке и с луком в другой. За ним, как стёкла из разбитого калейдоскопа, яростно вереща, ругаясь и причитая, посыпались крестьяне, десантники с пляжа, слониха с сыном Коленькой, Кунеш с подбитым глазом, воины в латных доспехах, попрошайка, мужики из корчмы… Вокруг резко стемнело. Пол вдруг стал зыбким, потянул её ладони к себе и обернулся речными волнами — Лада, не успев набрать воздуха, с головой ушла под воду. Крик обернулся безмолвным шёпотом. Лёгкие жгло. Она попыталась плыть, но на каждый взмах сердце словно замедлялось, и липкий холод смыкался сильнее, давил, укрывал сплошной стеной ила и водорослей. Мысли начинали путаться. Тело цепенело, поддаваясь течению. Она больше не знала, куда нужно плыть — река тянула за собой, как щука, вцепившаяся в хвост окуня. Дышать стало нечем. Чьи-то голоса вспыхивали в сознании отрывками фраз и снова гасли. Последние силы утекали в темноту. Лада, устав бороться, закрыла глаза, и завернулась плотнее в сон, как в тяжёлое одеяло. — …не найти… — …Лада! — …мама тебя просит… — …пусть не думает даже… — …не умирай… — …если очнётся. — …помнишь, как мы с тобой в школе… — …ничего уже не сделать. — …ведунья! — …безнадёжно. — …ты слышишь меня?***
— …с самого первого раза сказано было, что с больной головы на здоровую валить нечего! — Кто знал, что всё так обернётся? Если бы… Началось всё с банальности: она опять пробудилась. Точнее, её варварски пробудили, заставив слушать мешанину из криков, не смолкающих ни на секунду. Вокруг было темно и нестерпимо жарко. Атмосфера царила такая, будто она умудрилась заснуть в переполненном горящем автобусе. Лада, издав мученический скрип, в отчаянии попыталась нащупать рядом телефон, чтобы посмотреть время, но наткнулась только на влажный комок простыни и тёплую россыпь каких-то трав. Дышать было решительно нечем, голоса не смолкали, телефона не обнаружилось. Пришлось через силу разлепить глаза. Вместо белого потолка родной комнаты взору предстали какие-то тряпки, шкуры и солома. Лада нахмурилась, и внезапное озарение сняло всю сонливость, как рукой. Она всё ещё находилась не в своём мире. Более того, почему-то даже не на своей привычной лежанке, а в кровати Терезы. Можно было только догадываться, как долго она притворялась мёртвой и сколько Пешек потребует с неё денег за такие пышные и ранние похороны. Тихо раскопав окошко между мягкими овечьими скальпами, Лада с наслаждением вдохнула прохладный воздух и прислушалась, стараясь оценить обстановку вокруг своей усыпальницы. Голоса были до боли знакомыми: Пешек орал на Индро, Индро обвинял Пешека. Тереза, как глас разума, пыталась периодически всех помирить, но её здесь явно никто не слушал. Ссора, судя по всему, уже подходила к заключительной части. — А кто просил тащить эту девку сюда? — скрипуче рявкнул мельник. — Думаешь теперь на нас её повесить, а, дурак скалицкий?! — Я уже сказал, что не могу здесь оставаться! — голос у Индро был какой-то жуткий и севший. — Потом, когда я… — «Потом»! Крест Господень, да за что мне такое наказание?.. Здесь не приют сирых, здесь моя мельница, мой дом, и я не намерен якшаться с какой-то юродивой… — Дядя! — Тереза тщетно попыталась вернуть всё в прежнее русло. — Я всего лишь просил присмотреть за ней! И что увидел, когда вернулся? Что её чуть не убили у плахи! Она должна рассказать… — Индро! Да послушайте же! Так ведь не может дальше продолжаться. Девочку нужно срочно показать лекарю и священнику! — Рассказать! Эта девица не расскажет даже, что ела с утра! Удивительно, что ты ещё не веришь сказкам забулдыг в корчмах. Хотя, верно, вы с ней два сапога пара — мозгов не больше, чем мёда в осином гнезде!.. Лада не видела, что происходило в комнате, но, судя по топоту и каким-то шуршаниям, сын кузнеца решил не дожидаться продолжения тирады. — Индро! Индро, ты не можешь сейчас уехать, — голос Терезы зазвенел привычным беспокойством. — Посмотри на неё. Нужно отвести её к… Входная дверь гулко хлопнула. По комнате пролетел сквозняк, повеяло невесомой гарью от зажжённых лучин. Лада, пользуясь наступившей в постановке паузой, медленно, как панночка из «Вия», села в кровати, отодвигая от себя покрывала. Слипшиеся волосы упали на лицо. Скорее всего, выглядела она ещё хуже, чем раньше: с её пробуждением в доме воцарилась такая гнетущая тишина, что слышно было даже мяуканье соседской кошки. Пешек, стоявший возле очага, скривился, словно ему на язык положили кусок недозрелого лимона. — Помяни лихо… Я же говорил — оклемается, — недовольно констатировал мельник, отворачиваясь и делая вид, что занят дровами в печи. — А вздохов-то было… — Лада! Тереза, всё это время таившаяся за столом и перебиравшая в потёмках какую-то мелкую снедь, поспешила на оказание доврачебной помощи. Лада поджала губы, обнаруживая себя почему-то в одной ночнушке. Хотя вопрос, кто её раздевал и когда, можно было озвучить позже. — Как себя чувствуешь? — участливо спросила Тереза, подскакивая сбоку. — Нормально, — Лада уныло подтянула лямки своего откровенного наряда. — Что-нибудь болит? Глаза у Терезы и в блёклом свете были зелёные, как листья мяты, и в них плескалась та же жалость, что и накануне днём, у виселицы. Наверное, как-то так она смотрела и на мерзкого Збышека, когда бинтовала его после драк. Под этим милосердным взором Лада чувствовала себя дурной собакой, которую кто-то застал в продуктовом магазине за пожиранием сосисок с прилавка и отметелил палкой. Она тщетно старалась задержать в голове образы из сна, но было поздно. Её город и дом словно унесло рекой. Зато в памяти, как дохлые рыбины, быстро начали всплывать болезненные воспоминания о недавней казни. Настроение резко ушло в минус. Когда Тереза потянулась аккуратно тронуть её лоб, Лада с внезапной прытью уклонилась и вскочила с постели. Приступ злости царапнул по сердцу. — Может, хватит меня уже опекать? — она попыталась шагнуть к тумбе, где обычно лежала вся одежда. — В конце концов, я же не могу умереть дважды, да? — О чём ты?.. — Тереза попятилась, явно опешив от такой резкой смены настроений. — О моих, как ты сказала, «проблемах с головой». Я же тут сирая, убогая, юродивая и ещё чёрт знает какая… На моменте, когда Лада решила гордо выпрямиться, в глазах потемнело. Её ощутимо повело вбок, так, что пришлось слепо ухватиться за край кровати, чтобы не рухнуть ничком на пол. Ещё больше злясь от собственной никчёмности, она бесславно осела обратно на соломенный матрас. Сквозняк, гулявший по полу, холодил ступни. Было зябко и одновременно душно. Она затравленно огляделась. Пешек сноровисто орудовал кочергой в углях. На лице его плясали злые тени, и он изредка щурился, словно обдумывая что-то неприятное. Тереза, не решаясь больше на активные действия, беспокойно смотрела на неё со скамейки, как кошка из засады. Лада устало потёрла глаза руками, стараясь осмыслить происходящее. Голова по-прежнему гудела, от однообразной тупой боли в затылке хотелось лезть на стены. На ум приходила лишь одна упрямая мысль. Индро уехал. Последняя надежда как-то вписаться в сюжет этой глупой игры испарилась. Без главного героя делать тут было нечего: воспринимать её как отдельного персонажа никто не хотел, события смешивались и не поддавались никакой логике. С одной стороны, оставаться на птичьих правах на мельнице не хотелось — Пешек злился, Тереза хотела сдать её в сумасшедший дом. С другой — давно пора было вовсе завязать с астральными мирами, сюжетами и проблемами, но случая всё как-то не представлялось, а когда представился, она его просрала. Ситуация складывалась по всем фронтам неблагоприятная, однако, как гласили многие умные книжки и инструкции в креслах самолётов, главным было одно — не впадать в панику и не переживать. Лада, как могла, попыталась следовать этим советам. Начала дышать глубже, представлять в уме танцующих розовых пони, считать до ста и даже попробовала вспомнить какую-нибудь дурацкую детскую присказку. На ум, как назло, ничего не пришло. В Нирвану уйти не получалось — что-то постоянно оттуда выкидывало, мешало сосредоточиться на позитивных мыслях и, как блохастую кошку к ванне, тащило к омуту мыслей негативных. Тогда-то и случилось непоправимое. Она всё-таки запаниковала. — Я ведь не могла там умереть, правда? — Лада подняла голову, горестно жмурясь на тусклый свет. — Я просто сплю. Полицейский — это сотник Бернард, а Федя — глашатай с казни. Но это ведь всё неправда… Так не могло случиться. — Лада, ты очень бледная, — Тереза зачем-то пошла к кладовке. — Ты долго не приходила в себя, у тебя лихорадка. Подожди, я принесу тебе что-нибудь попить и… — Да хватит уже притворяться, что всё нормально! — Лада снова вскочила с места, в отчаянии заламывая руки. — Лихорадка у меня или нет, какая разница? Я вообще кто, откуда?! Почему я вижу сны во сне? Почему я до сих пор в этой чёртовой игре, если должна быть дома… — О чём эта ветрогонка опять верещит? — ровным голосом спросил из своего угла Пешек, глядя на её театр одного актёра с брезгливой заинтересованностью. — Я не понимаю ни слова. — Я говорю, что это бред! — гаркнула Лада, оборачиваясь на мельника, как разъярённое привидение. — Галлюцинации от наркоза! Потому что я не могла так просто сдохнуть, прыгнув с мостика в Волгу! — Лада, пожалуйста, сядь… — Нет уж! Хватит сидеть, надо валить! — она снова уклонилась от Терезы и слепо шарахнулась на другой конец комнаты, пытаясь найти хоть какую-то одежду. — Я наигралась! Наигралась в вашу дурацкую игру, выспалась дебильным сном. Как проснуться? Где кнопка выхода в меню? Как проснуться, если не спишь? Какой у меня, блин, уже уровень сна? Где Ди Каприо, в конце концов? Давайте Ди Каприо зовите, может хоть он меня вытащит! — Да что ты будешь делать… Опять за своё! — Пешек закатил глаза, откладывая кочергу. — Другая бы радовалась, что её не оставили на прикорм щукам, а этой всё неймётся! Всю кровь выпила, ветрогонка, своими возгласами. Чтоб тебе в той реке не утонуть, в самом деле… — Дядя! — с привычным укором одёрнула его Тереза. Мельник рьяно перекрестился и похромал в соседнюю комнату. Впрочем, Ладе было уже всё равно. Ползающая у кровати, стараясь достать рукой сапоги, она едва не ударилась головой о деревянный каркас, когда начала поворачиваться. Это только растравило желание продолжить истерику: за обидные прозвища, за то, что её заставляли работать, за всю абсурдность происходящего… — Радовалась?! Думаете, мне тут у вас очень нравится? Что я тут типа к вам на курорт приехала, да, в санаторий?! — она наконец-то нашарила в пыльной полутьме обувь и теперь потрясала ей в воздухе, как оружием. — Так я уеду! Уеду, поняли? Как Индро вот возьму и смотаюсь… К разбойникам, в лес! Или нет. Я к половцам пойду. Да, точно! Они меня за свою примут, за половецкую бабу… Где моё что-нибудь тут из одежды?! Она принялась впопыхах одеваться. Искорёженное за последнюю неделю тело отчаянно противилось: руки не слушались, голова кружилась. Прыгая на одной ноге, как раненая цапля, и старательно натягивая сапог, Лада случайно задела спиной угол стола. Не удержав равновесия, недотёписто присела на сундук. Вещи, до того аккуратно разложенные там стопками, оказались на полу. Вся комната пришла в состояние первобытного хаоса. Тереза с молчаливым ужасом в глазах всё-таки кинулась помогать. Только благодаря этому вмешательству, совсем скоро Лада стояла возле двери одетая, с не до конца расправленной нижней юбкой, торчащей из-под платья ночнушкой и в какой-то мешковатой кофте, явно ранее принадлежавшей Пешеку. — Боже милостивый… — Тереза в отчаянии поправила ей распустившиеся завязки на рукавах. — Куда ты пойдёшь сейчас? На дворе ночь! — Ну и хорошо. Может меня свиньи сожрут по пути, — Лада кое-как убрала волосы за ворот. — Или половцы. — Нет! — Тереза схватила её за руку. — Прости, Терез, но мне уже правда пора домой. Лада шагнула вперёд, высвобождая запястье из чужой ладони. Прощание она представляла себе как-то не так, и тоска вдруг впилась острыми когтями в душу. Резко захотелось вернуться и попытаться объяснить всё заново, но было уже слишком поздно. Решив не оборачиваться, Лада вылетела в предбанник, едва не напарываясь носом на острые края берёзовых поленьев в чьих-то руках. Из-за входной двери повеяло ночной прохладой. — Крест Господень! Что, опять к пану Радцигу собралась, ветрогонка? — проскрипело рядом. — Или на этот раз к Вацлаву? Кто ещё не слышал твой хай? Ореол светлой грусти мгновенно развеялся. Лада упёрла руки в бока и воззрилась на белый колпак Пешека, возвышающийся над стопкой дров. — Вот вы мне, кстати, тоже нужны. Знаете, что? Телефон мой верните и… — С дороги, вещунья. Зашибу. Лада хотела возразить, но мельник уже попёр вперёд, как бешеный трактор, явно намереваясь исполнить сказанное. В «прихожей» было слишком тесно для выяснения отношений. Пришлось сдать позиции и подвинуться, чтобы ненароком не получить деревяшкой по лбу. Пешек, пыхтя, сгрузил дрова в большую поленницу у противоположной стены. Лада подскочила к нему снова, с претензией выставляя вперёд раскрытую ладонь. — Так вот! — она повысила голос. — Телефон мой верните! Я даже деньги вам заплатила за вашу дебильную кровать и имею полное право забрать своё имущество. А иначе… Иначе я к страже пойду! К рихтаржу! Мы с ним почти друзья, между прочим… Мельник, отряхнув руки, тяжело вздохнул и повернулся к ней с выражением полного безразличия на лице. Лада хорошо помнила их первую встречу, но решила на этот раз так просто не сдаваться. Терять было уже нечего. — …я буду разбираться, я ведь правда пану Радцигу расскажу!.. — Продал я твой фон, ветрогонка. — …поэтому я хочу его вернуть. Стоп. Что? В глазах у неё потемнело: то ли от злости, то ли от общей слабости. — Какой-то лавочник предложил двадцать грошей, — Пешек невозмутимо пожал плечами. — Цацка твоя ушла. — Погодите… — Лада нахмурилась, стараясь лучше осмыслить только что прозвучавшее. — Вы хотите сказать… Вы… То есть… Он же новый был почти… Мельник молча наблюдал за её реакцией. Видимо, он ждал очередного «приступа», но на смену говорливой злобе вдруг пришло молчаливое отчаяние. Лада постояла ещё пару мгновений в прежне позе, покачалась на мысках сапог. Спрашивать что-то ещё не имело смысла. Силы кончились. Она медленно повернулась и, толкнув плечом дверь, почти что вывалилась на крыльцо. За спиной снова зазвучали чьи-то голоса, но голова словно стала ватной. Не разбирая ничего вокруг, Лада медленно сошла по ступенькам и наугад, как сомнамбула, двинулась куда-то в темноту, на шум реки. Всё было кончено.***
— Думаешь, умирать правда больно? Вот она стоит, облокотившись на перила сломанного деревянного моста, чувствуя, как немеют от холода пальцы. Река выбивается из запруды и с шумом проносится где-то под ногами, в щербинах камней. Вокруг смыкается ночь — такая тёмная, каких она никогда ещё не видела — пахнущая цветущим хмызом и холодной росой. Нет ни звёзд, ни луны, только отблески деревенских огней мерцают где-то за деревьями. — Не знаю, — голос Индро звучит совсем рядом. — Я ведь так и не умер. Лада не видит его лица, но представляет, что он хмурится. Как обычно, словно стараясь разгадать её слова, понять, говорит она серьёзно или снова дурачится. Она сама не знает. Не знает, зачем он опять пришёл её спасать, почему они всегда оказываются вдвоём у этой чёртовой реки и почему всё идёт не так, как должно. — Я думаю, больно. А если больно, то я боюсь, — она крепче стискивает в ладонях ветхое дерево. — Знаешь, я ведь ужасно боюсь, когда больно. Нужно сделать всё наоборот — отпустить, шагнуть — и вода снова унесёт прочь, в иной сон или в иной мир, но она только и может, что глупо пялиться в темноту. Темнота эта похожа на темноту из её снов, и от этого вдвойне страшнее. Страх въедается в душу. Лада не замечает, когда именно слёзы начинают катиться по щекам. Она плачет молча и жутко, почти как тогда, когда умер её отец. — Я ведь почти ушла уже, во сне. Значит и тут должно получиться. Лада тоскливо придвигается ближе к краю, стараясь не смотреть вниз. Гладкая подошва сапог скользит по влажным доскам. — Лада, послушай… Индро неуверенно подходит ближе, но Лада тут же наклоняется вперёд, уже из последних сил удерживаясь за осклизлую балку. Река тихим клёкотом зовёт к себе. Студёная мгла пробирает холодом до костей. — Нет. Тебя не существует, — она мотает головой, словно отгоняя наваждение. — Ничего этого нет. И Пешек прав: меня здесь тоже не долж… Гнилое дерево трескается, влажный хруст заглушает крик. — Лада!***
— …а он мне такой: «Вы половину темы не знаете, как я вам зачту?». А как я могу знать, если вопросы какие-то левые? Я вообще другое учила! Юльку вот спросил чётко по конспекту, а до меня прям докопался — расскажите про то, про это, на схеме покажите… Лада возбуждённо смолкла, переводя дух и вновь нащупывая под рукой внушительных размеров флягу с вином. Свинтив пробку, она жадно прильнула к горлышку. Вино было тёплым и отдавало бражной кислятиной, но пить хотелось сильнее. — Буэ, — она утёрла губы тыльной стороной ладони. — Оно всегда таким ядрёным было?.. Лада с удивлением осмотрела флягу в руках. Возможно, не стоило пить так много. Хотя думать об этом было уже слишком поздно — тропа алкоголизма нетвёрдо расстилалась впереди. Вино начало делать своё дело — по телу внезапно разлилась слабость, мысли стали напоминать жвачку. Лада, почти мгновенно растеряв ораторский пыл, угрюмо вперилась в стенку, не ожидав такого бурного эффекта от забродившего сока. — И что в итоге? — подал сбоку голос Индро, удивлённый её внезапным молчанием. — Зачёл?.. — Зачёл… — хмыкнула Лада, медленно опуская подбородок на согнутые колени. — Трояк с минусом влепил и зачёл. В противоположном конце сарая шуршала лошадь. Чадящая лучинка, которую Индро захватил из дома, начинала гаснуть, и на стенах выплясывали странные размытые тени. Лада нахмурилась, чувствуя, как в размягчённые алкоголем мысли возвращается прежняя тоска. Почему-то отчаянно захотелось кому-нибудь пожаловаться. Пожаловаться, как она сдулась, не пройдя и пролога в игре, и каков оказался итог всей этой игры. А итог был неутешительным. Во-первых, трагическая смерть трагически провалилась. Её не съели свиньи и не забрали к себе половцы. Никто из местных криминальных авторитетов не выказал желания якшаться с такой неудачницей. Утопиться тоже не вышло — на середине жалостливого монолога, мостик под её отъевшейся на местных харчах тушкой решил, что с него хватит. Вместо того чтобы картинно шагнуть в мутные волны, она едва не вспорола руку об острые щепки и уж наверняка бы ударилась носом о камни, если бы не Индро, вовремя схвативший её за руку. Оба отделались лёгким испугом и, после недолгого обмена жалобами на жизнь, решили уйти подальше от недружелюбного социума — в зерновой сарай. Во-вторых, и уже в сарае эта проблема снова вышла на свет, Лада, несмотря на все усилия, всё ещё была далека от родного мира. Возможно даже дальше, чем до этого — первоначальный план провалился, а новый ещё не придумался. С другой стороны, рядом по-прежнему был Индро. От мысли, что сын кузнеца не уехал и не бросил её, становилось немного легче, но сомнения оставались. А ещё неподалёку топтался настоящий, живой конь — судя по всему, очень голодный и, как все сегодня, потерянный. Этот конь непосредственно относился к третьему, заключительному пункту итогов. Как выяснилось двумя часами ранее, Индро тоже было из-за чего переживать и что рассказать. Из этого рассказа Лада вынесла несколько вещей: что они больше не нуждались в сюжетной выдаче Сивки и что уровень Индро наконец-то вырос. То, что он случайно вывел из игры какого-то проходимца, её смутить не успело — в седельных сумках трофейной лошади обнаружилась фляга, и уже скоро они с сыном кузнеца нашли в вине почти все положенные истины. Восседая на дырявом мешке с зерном, Лада повествовала о своих успехах в учёбе, запивала горе, и таким образом пришла к состоянию, в котором находилась сейчас. Состоянию беспросветной тоски. Хотелось забиться в какой-нибудь дальний угол и там истлеть, как та самая пресловутая лучина. — Знаешь, — она кое-как поборола тягостное молчание, постаравшись придать голосу бодрости, — я бы, наверное, сейчас даже Константину Семёновичу обрадовалась с его зачётом. И Дракону, который меня в пять утра по субботам будил… — Дракону? — удивился Индро, явно успевший расценить тишину как пророческую и ожидавший чего-то более вразумительного. — Так у меня кота зовут. Кот Дракон. Как Бегемот, только Дракон. Это ещё папа придумал, когда я маленькая была, — она усмехнулась. — Кстати, Индро, а где Барбос? Разве ты не должен был его взять с мельницы себе? — Кто? — с каждой новой озвученной кличкой сын кузнеца изумлялся всё больше. — Ну, Барбос, — попыталась объяснить Лада, припоминая игрового пса. — Собака мясника из Скалицы. Там ещё был квест с поиском лопаты и надо было Збышеку люлей отвесить. Сначала этот Барбос жрёт твоих зайцев, а потом ничего — помогает в бою даже. — Честно говоря, я всё ещё не понимаю половину сказанного тобой, ведунья, — растерянно ответил Индржих. — Мы не держали скота, если ты об этом. Отец не хотел, а мать… Мать не любила с ним спорить. В чужом голосе засквозила еле заметная грусть. Лада исподтишка глянула в сторону Индро. Как и тогда, в корчме, сын кузнеца показался ей каким-то другим, не похожим на свою игровую версию. В неровном полумраке черты его лица казались острее, в глазах странной решимостью оседала не то злоба, не то скорбь. — Они тебе снятся? — она склонила голову к плечу. — Каждую ночь, — Индро быстро отвернулся, явно намереваясь запрятать тоску подальше от её глаз. — Всё один и тот же сон: я стою и смотрю, как они умирают. Словно к земле прирос. Слышу их голоса, как наяву, пытаюсь сдвинуться, но не могу, ничего не могу… Лада глянула на потолок сарая, наблюдая, как парочка летучих мышей рассеянно мечется в жухлом свете. Сон, виденный ей недавно, снова возник в голове. — Мне сегодня тоже мама снилась. Я как будто снова дома, а она сидит и плачет, — Лада досадливо поджала губы. — Знаешь, она ведь у меня вообще почти никогда… Ну, то есть, в последний раз так было, когда папа умер. И я боюсь, что теперь тоже, но уже я. Понимаешь?.. — Кажется да, — серьёзно кивнул Индро. — Но не знаю, как тебе с этим помочь. С утра я уезжаю. — Далеко? — Не знаю. Пока не решил, — он пожал плечами. — Может, попробую найти работу в Сазаве или… Лада обернулась. — Сазаве? — она прикусила губу, стараясь вспомнить игровую карту. — Это где монастырь, да? И ещё… Точно! И аферист этот туда собрался! И… Она беспокойно заёрзала, стараясь осмыслить вдруг пришедшее на ум новое решение. Индро наблюдал за её потугами с уже куда большим смирением, попутно опустошая и так почти порожнюю флягу. — Знаешь, мне ведь тоже надо отсюда уходить, — она скривилась, вспоминая угрозы местных жителей привязать её к какому-то столбу. — Я тут столько всего наворотила… Думала, что проснусь, а вроде как и не сплю. И с тобой тоже теперь непонятно, как быть: Радциг должен был принять тебя на службу после проверки… — К чему ты ведёшь? — К тому, что Тереза права: меня надо показать лекарю! — Лада с трудом подавила внезапный всплеск радости от своей гениальной затеи. — Ты помнишь Йоханку, Индро?.. — Йоханку? — сын кузнеца тоже заметно повеселел. — Так она жива? Ты видела её в своих снах тоже?.. Лада поднялась с места, слегка покачнувшись. Потревоженный конь в углу мигом навострил уши и вскинул морду. Лада показала ему язык. Вино выветривалось, желание жить появлялось. Даже ломота в мышцах как будто прошла, и тело уже не так сильно отзывалось болью на каждое движение. Уровень был пройден не идеально, но нужно было продолжать играть. — Не только её, — Лада сощурилась. — Ещё парочку колоритных персонажей из пролога. Этакие подпевалы. — Матуш? — угадал Индржих, как видно заинтригованный её внезапным представлением. — Ага. Квесты с бутафорскими половцами прилагаются. Но! — она воздела вверх указательный палец. — Нужно поспешить. Во-первых, если вдруг сюжет пойдёт быстро, Йоханка может уже быть в опасности из-за своих кошмаров, и в самом худшем варианте её сожгут за них на костре, а я этого не хочу — из чувства ведунской солидарности. Во-вторых, никто не знает, как там обстоят дела с чумой в Мрхоедах. И вообще, чем скорее приедем — тем лучше. Нужно успеть всё сделать хорошо и качественно. К тому же, Йоханка и её монахи могут попробовать изгнать меня обратно в Саратов… — А что насчёт меча? — прервал её полёт мысли Индро. — Ты обещала рассказать, что знаешь. Лада, уже почти представившая своё триумфальное возвращение домой через какой-нибудь церковный портал, осеклась. Её, как утку из рогатки, подбило чужой меркантильностью. Меч. Меч как меч, ничего особенного. С чего вдруг эта железка важнее кучи потенциально опасных квестов, в которых вот-вот поумирает половина хороших персонажей? А если не идти по сюжетной линии, можно ли получить меч? Обойти порядок основных заданий? Найти лагерь без помощи Радцига? Пойти сразу во Враник? А что будет потом? Есть ли вообще где-то этот чёртов меч в этом мире? Размышления были слишком сложными и пространными. Лада решила отложить их до более подходящего момента и сосредоточиться на конкретных вещах. На их с Индро тандемной работе. — С мечом всё сложней, — уклончиво ответила она, стараясь держать лицо. — Непосредственно Йоханка о нём не знает. Но от Сазавы можно легко добраться до другого места, где можно найти человека, который знает другого человека, который знает о мече. — Да, звучит и правда не слишком просто, — Индро тоже поднялся с соломы, недовольно складывая руки на груди. — Просто было зайцев для нищих ловить, — огрызнулась Лада, расстроенная чужими сомнениями. — Я ведунья, а не говорящий попугайчик. Слишком много информации за раз не бывает, мне тоже нужно думать и готовиться. А если хочешь в местной кутузке посидеть пару деньков — милости прошу, оставайся в Ратае, я и сама доеду… Она не успела договорить, а сын кузнеца не успел ответить — на них обрушился гнев божий. По крайней мере, сначала Ладе так показалось. Дверь сарая вдруг со скрипом отворилась почти настежь. Сверкнул огонь. Лошадь, испуганная резким звуком, встала на дыбы и сипло заржала. Индро схватился было за лук, но того рядом не оказалось. Лада схватилась за Индро. — Куда это, интересно, кто доедет?! Божий гнев олицетворяла Тереза с факелом и твёрдой решимостью разогнать всех по домам.***
— Далеко-далеко… Где ночи крылаты, а кони косматы. И щиты, мечи и латы… Занимался рассвет. В узкие проёмы окон начинала заглядывать дымчатая заря. Ночь, недавно казавшаяся бесконечной, сдавала позиции стремительно и без лишних фортелей. В комнате пахло еловыми ветками, дымом от ещё тлеющего очага и росистой прохладой, идущей с улицы. Дом, поставленный недавно на уши, наконец-то мирно спал: где-то в соседней комнате храпел Пешек, на лежанке у стола тихо сопела Тереза. Индро никакими звуками себя не выдавал, но, скорее всего, тоже спал — в сарае, рядом с окончательно измучившимся конём. Не спала только Лада. — Корабли… Под что-то там… Под хвостами-парусами. И это всё далеко-далеко-далеко-о-о… После всего случившегося, сон не шёл. То ли от стресса, то ли от вынуждённой долгой отключки после удара по шее, но спать не хотелось совершенно. И хотя кислое вино давно перестало действовать, мысли по-прежнему пребывали в хаотичном движении. Лада, не моргая, смотрела в тёмный потолок. Последние полчаса она развлекала себя бормотанием песен, но это тоже мало помогало. Из головы никак не шёл недавний диалог с Индро. Желание продолжить тему упорно не сдавалось под тяжестью вины за учинённый бардак. Лада тихо перевернулась на бок, стараясь рассмотреть в полутьме очертания стола и спящей племянницы Пешека. — Тереза, — шепнула она, отчаянно надеясь не призвать таким образом самого мельника. Ответа не было. — Тереза. Терез! Тереза-а… — М? — Ты спишь? — Уже нет. — Прости, — Лада виновато поджала губы, поворачиваясь обратно. — Я думала, может… Ну ладно. Спи тогда. Наступила прежняя благостная тишина, прерываемая только редким потрескиванием угольков в печи. На скамейке глухо заворочались. В тусклом утреннем свете блеснули чужие глаза. — Лада, — Тереза приподнялась на локте, разглядывая её сквозь брезжащую рассветную дымку. — Что-то случилось? Снова кошмар приснился? — Да не… — Лада нахмурилась, уже не уверенная в своё желании говорить. — Ну то есть, приснился, но уже не мне. Я ведь так и не спросила тебя про Скалицу. — Про Скалицу? — удивилась Тереза, подавив зевок. — Ага. Помнишь, я как только тут появилась, то сказала, что половцев убивала… Это я, конечно, соврала слегка. То есть, я думала, что убивала, а на самом-то деле это всё как бы понарошку было. С Элишкой вот вышло по-настоящему, и я испугалась. А ты же прямо сама… В смысле, своими руками… — У меня не было выбора, — Тереза вздохнула. — Они напали на деревню, а я… Я тоже очень хотела всех защитить. Лада немного помолчала, стараясь всё хорошо осмыслить. Какая-то неведомая тоска снова закралась в душу. Ей вспомнились моменты из игры. — Мне кажется, я не смогу никого убить. Даже половца, — она глянула за окно, где уже начинало проглядывать первое росистое солнце. — Это… Это же всё равно человек. — Нет, Лада, — Тереза мрачно качнула головой. — В них не было ничего человеческого — они пришли жечь, насильничать и грабить. Даже дикие звери не способны на такую жестокость. И ты должна пообещать, что сумеешь защитить себя, когда… Если вдруг столкнёшься с этими нехристями. — Я попробую, — серьёзно кивнула Лада. — Хорошо. Теперь давай спать. — Тереза… — Да? — А ты помнишь песню про яблочко? — Про яблочко? Какую именно? — Вообще, нет. Никакую, — Лада махнула рукой. — Лучше забудь о том, что я спросила. Это даже хорошо, что ты не помнишь. Нельзя так много помнить всего, а то станешь, как я… — Ведуньей? — сонно усмехнулась Тереза, укладываясь обратно. — Да, именно. Ведуньей. А быть ведуньей, это, знаешь ли, не очень весело. Ну то есть, иногда конечно весело, но вообще как-то страшно… Может, я просто недостаточно сильно хочу что-то изменить? Или это как с магией — нужно много тренироваться, чтобы фигачить всех фаерболами? Хотя, наверное, нет. Магия тут не при чём. Дело во мне. Я ведь знаю только такой сюжет, с уже выдуманными кем-то персонажами. Может быть, уже вообще ничего нельзя поменять. Но я всё равно хочу. Хочу хотя бы попытаться, попробовать и… Тереза, ты спишь? Тереза спала.