Невольничество

      

Fill me with rage Приведи меня в ярость And bleed me dry И выжми до капли кровь. M.E.R.C.Y. Смилуйся And feed me your hate Напитай меня своей ненавистью. In the echoing silence I shiver each time В отзывающейся эхом тишине я трепещу всякий раз, that you say Когда ты говоришь: M.E.R.C.Y. Смилуйся ©Hurts — Mercy.

      Выбор истории, юмор, конкурс, проект, экскурсия.       Они и есть то, что заклало ее мавзолей?       Кирпичик к кирпичику.       Хису либо вывернет наизнанку, либо отключит: пронизывающий взгляд желто-красных глаз с жутким блеском прямо напротив носа, — в опасной близости, отчего в волосах потрескивали электрические искорки и сердце ломилось прочь из грудной клетки.       Жарко. Душно.       Чужое дыхание сплеталось с ее, словно два ручья в единую реку, и веяло от всего его образа тем самым тошнотворным одеколоном, и он жгучей крапивой оседал в носоглотке.       Отталкивает.       Историк изучал каждую светлую крапинку чарующей радужки, окаймлявшей белые зрачки, — те подобны перламутровому жемчугу. Может даже хотел вырвать их щипцами под директивой больного перфекционизма, чтобы остались только ровные синие озерца.       В ее глазах причудливо переплетались синяя зыбь, лучившаяся бирюзой, и багряные всполохи от каскада приглушенного света, сочившегося из ажурной шапки настенной лампы.       Словно над морской гладью поднялся кучерявый костёр.       Можно разглядеть все неровности кожи, в том числе шрам на лбу в виде полумесяца-впадины и маленькую родинку под правым глазом.       Макусуоки взмолилась, что Ренгоку — призрак того кошмара, остаточное впечатление, иллюзия. Дуновение ветра, и он рассыплется в песчаный туман.       Но когда его рука с персиковым загаром и часами на запястье потянулась к ней, и Хиса с сонливой вялостью отмахнулась от нее, то четко ощутила горячую кожу, что была далека от фантомной прозрачности и холода. Девушка вскрикнула сквозь сжатые губы и подорвалась с места. Бодрость накрыла ее с осознанием реального положения дел.       Макусуоки скинула с себя громоздкое одеяло, но после поспешила обвернуться им, ведь на ней не оказалось ни куртки, ни академической формы, ни даже чулков — бордовый комплект шёлковой пижамы. Шорты и топ. Скулы вспыхнули.       А еще у нее на руке стальной браслет, к которому прикреплена змея из серебристых обручей.       Твою мать!       — Что происходит? — она вжалась в угол, так как кровать стояла на стыке двух стен. Ударилась затылочной областью о трубу, отчего по той пошла гулкая дрожь, а в голове громыхнул импульс боли. — Гх, где я? — девушка с шипением дернулась вниз и едва не завалилась набок.       Время ночное. Через окно с решеткой с внутренней стороны в комнату проникал разве что тонко разлинованный луч уличного фонаря. Или луны. Без разницы.       — У меня дома, — Ренгоку поднялся с колен и с особой опаской присел на матрац, дабы не вызвать большей паники. Не вышло. Он всё также непозволительно близко: стоит только ногу вытянуть, и уже достанешь его колена. Внутренний голос верещал об опасности. Вот кому-кому, а к нему прислушиваться жизненно необходимо.       В домашней одежде он выглядел непривычно и диковато, что даже мозолило взор. Он был похож на факел из-за черной футболки, открывающей вид на длинные руки с вздутыми венами и острые ключицы, и темно-серых джинс. Роль пламени играла, бесспорно, лохматая светлая макушка.       — З-зачем? — скрыла дрожащие руки за покровом одеяла. Единственный барьер между ними. Имеется в виду на физическом уровне, так как на духовном целая капуста из этих барьеров.       Ожидание адекватной, — адекватной! — причины насмешит многих. Но Макусуоки правда ждала. Ждала словно манны небесной. С пленкой из слез на глазах.       — Жить, — в лице он ни капли не поменялся. Зато сжал простынь в кулак.       Односложные ответы, словно сказанные ребенку для понимания простых вещей. Хиса неверяще замотала головой, натягивая одеяло выше на голову.       — Какой, блять, жить? — выведенная из себя Макусуоки выискивала в его глазах смешинку, намек на юмор. — И зачем ты меня переодел?       Он же пошутил. Пошутил же? Это была шутка! Самая неудачная, хреновая, плоская, да и вообще набор слов, звуков! Просто что-то рандомное! Или, нет, у него в крови наркотик, вот и прет на всякий бред!       Ренгоку поморщился и бросил строго:       — Без мата в моем доме.       Чего?       — Я не пон-нимаю, объясни, — в горле застрял горький ком, мешающий говорить четко. — Это прикол, Ренгоку-сан, да? Даже если это и твой дом, то я здесь ненадолго? Ты меня захотел так припугнуть?       Пускай, если всего лишь припугнуть — это всё равно статья. Да, она сама села в тот злосчастный автомобиль, но последующие действия сенсея противозаконны. Он работает с детьми, потому должен знать, как не надо себя с ними вести. А у нашего прекрасного сенсея, напротив, ошибка на ошибке.       — Хиса-чан, это хорошая комната, — он обвел рукой широкое пространство, словно представляя покупателю новую модель обуви.       Хиса… чан?       Противно слышать с его уст и имя, и суффикс, и их созвучие.       Девушка окинула мутным взглядом свою клетку и увидела в ней мало чего «хорошего»: сама по себе она выглядела пустынно из-за расположения мебели — кровать, несколько тумб, стол, стул, всё впритык к двум стенам.       Отсюда было два выхода, два проема. Один с дверью, а в темени другого тонула настораживающая труба.       Не то чтобы ее пугали какие-то трубы, батареи. Просто цепь длинной в три метра тянулась именно к ней, на которой было кольцо.       Хиса всхлипнула. И это эхом пронеслось окрест.       — Я… похожа на собаку, Ренгоку-сан? — девушка сама же ответила на вопрос, отрицательно мотнув головой. — Прицепил, как псину, — подняла тон, но тут же сбросила обороты. — Что тебе надо от меня?       Кеджуро подозрительно затих, отведя взгляд на лампу. Хисе явно не причудилось, как он втянул в рот всю нижнюю губу.       Хиса ждала, что он скажет про извинения, ведь понимала: ее неприкрытая неприязнь не сделала никому лучше. Учитывая, что у них когда-то были хорошие отношения, как для тандема учитель-ученица. Может чуть больше, чем «хорошо».       Но она же не ненавидела его! Не строила козни! Без канцелярских кнопок на стульях, банановой кожуры на дороге и матерных посланий на доске. Да и вряд ли ему такое вообще когда-нибудь делали. Это Макусуоки со своей переменчивостью, многогранностью, и одним своим углом она царапнула Кеджуро. Насколько глубоко — знал лишь он.       Если пошевелить серым веществом, то нехило.       — Та комната, — после нескольких секунд начал он. — Ванная. Там есть полотенце. Я тебя только переодел. Твоя одежда была вся мокрая.       Про наличие чистого сменного белья там же Ренгоку решил не говорить. И правильно.       Вау, сразу стало так легко! Брависсимо, сенсей, ты умеешь успокаивать! И, о боги, какая забота!       Сарказм.       — Ренгоку-сан, зачем я тебе? — Хиса проигнорировала его слова также, как и он ее вопрос.       Кеджуро повел плечами, словно по телу пошли мурашки, поднялся с кровати и зашагал к двери.       — Ренгоку-сан! — Хиса дернулась за ним. — Ты куда? Ренгоку-сан! У меня родители волнуются! Отпусти меня! Меня уже ищут!       Девушка вывернулась из теплого кокона и спрыгнула с кровати. После трех широких шагов ее преследование остановила цепь, — кольцо со скрипом переместилось вдоль трубы.       Звукоизоляционный материал не даст ее крику вырваться из этой комнаты.