О непростой жизни господина Густаво в естественной среде обитания

Вот знаете, опосля всего, что они с Пеппино пережили в той Башне, на многие вещи начинаешь как-то по другому смотреть. Попроще, ну, знаете, там, без закидонов, без какого-то заламывания рук… Тем более, что в Башне Пеппино регулярно устраивал вражинам и закидоны, и заламывания, да такие, что как она рухнула (три попытки угадать, кто этому причина), они всем скопом ломанулись в соседний городок и дальше — лишь бы только не рядом с пиццерией Пеппино. А сама пиццерия живëт и здравствует. Даже ассортимент расширяет. Да, пицца с ананасами там тоже есть. Что поделать, Пеппино любит, когда к нему приходят клиенты. И если клиентам по души пицца с ананасами, то Пеппино уж точно не вправе отказывать. К тому же, пицца в его руках, даже такая… экспериментальная, просто не может быть не вкусной. Даже Густаво пробовал. Когда они с Пеппино попытались приготовить её в первый раз. И, чудеса, истинные чудеса, она и правда была вкусной! Правда, Пеппино готовил её с какой-то необыкновенной скорбью на лице, но как попробовал, то, вроде, ему полегчало. Немного. — Ужас, просто ужас, — сказал он на чистейшем итальянском. — До чего мы с тобой опустились, Густаво?.. Густаво не стал говорить, что кой-где его любимые спагетти, по слухам, вообще ломают. Он не хотел разбивать сердце дорогому другу. К тому же, его собственное сердце было разбито не меньше. Во всяком случае, именно это Густаво и старался изображать на лице даже после укуса. Никто не должен узнать о самом главном его секрете, который родился в ту минуту. Даже Брику он об этом расскажет лишь на смертном одре… Но он не мог противиться своей низменной, преступной страсти. И Пеппино, его самый дорогой друг, сам того не подозревая, позволил ей возникнуть. И Густаво был ему благодарен больше, чем он когда-нибудь узнает. И теперь Густаво собирается согрешить. Ночь темна, она укроет его секрет и от Брика, и от Пеппино. Каждый шаг Густаво тонет в темноте, и он оборачивается снова и снова — нет ли за ним слежки? Неужели нашëлся свидетель его падения? Путь до кухни оказывается чистым, но лишь прикрыв дверь, Густаво может выдохнуть спокойно. Впереди у него — стол, холодильник и ножи. Он знает их как свои пять пальцев, и готовится провести свой обряд, но… Но тут сзади слышатся непонятные звуки не то капанья, не то кваканья. И к сожалению, к своему огромному, огромному сожалению, Густаво знает, что это. Но Густаво уже всë, Густаво решил согрешить, и никакая сила его не остановит! …за исключением Пеппино. Но лучше бы ему в этот час спать. Он ДОЛЖЕН сейчас спать. Эти звуки принадлежат не Пеппино. Но Густаво знает, что нужно делать. Нужно не обращать внимания на это существо, и тогда оно уйдëт. Нужно разогреть плиту, привычным движением замесить тесто, выложить всë необходимое, открыть, наконец, баночку с ананасами… На последнем шаге пальцы у Густаво немного дрожат. Как смеет он — благородный пиццайоло, осквернять пиццу мерзейшими ананасами!.. Но он всë равно, всë равно это делает, вопреки всем-всем правилам!.. И вот, наконец, проклятые кругляшки ложатся прямо на начинку. Осталось только посыпать всë это сверху сыром, и… — Ujnjdbim? Недотëртый сыр и тëрка летят прямо на пиццу, но клон легко ловит их. Густаво не знает даже, что и сказать. Густаво теперь может только очень, очень стараться не делать резких движений. И не смотреть в лицо гостя. — Тебе п-показалось, — только и говорит он. Он даже не может гадать, что будет дальше. Он не знает, что будет, если об этом грехе узнаёт сам Пеппино, но догадывается, что вообще ничего хорошего. А если клон? Это только хуже. Он своих эмоций вообще не стесняется. Но спасительная мысль озаряет его голову, будто бы сами ангелы её подкинули. Или, скорее, демоны, которым очень, очень хочется посмотреть за страданиями одного несчастного грешника. — Я делаю заготовку для будущего заказа, — говорит Густаво. — Экспериментирую с начинкой. Голос его звучит твëрдо, будто он с самого начала это знал. Густаво чувствует, как со лба на нос стекает тяжëлая капля пота, и как пот заливает глаза. Но он всë ещë не моргает. — Vj; yj, z gjvjue? Густаво не понимает ни единого звука, но клон смотрит ему в самое лицо. — Д-делай, что хочешь. Теперь голос его подводит. И мысль тоже. Он ведь всë, всë что угодно может сделать! Хочет — сожрëт ужин Густаво целиком, хочет — откусит лицо… Но вместо этого клон надевает на длинные руки перчатки (и они так громко хлопают, что Густаво становится страшно, что Пеппино сейчас проснëтся), берëт лопату, и кладëт её в печь. Даже закрыть не забывает. Даже в темноте Густаво видит, как счастливо улыбается клон. А затем — ловит себя на мысли, что улыбается тоже. Нервно так. И потеет. Всë ещë. И веко малясь подрагивает. И всё из-за пиццы с ананасами. Если б не она, то в эту ночь Густаво остался бы в своей постели... О, грешная, грешная страсть! Однажды она обязательно его погубит, вот обязательно! — J, gjhf dsnfcrbdfnm! И лишь тогда Густаво понимает, что всë это время они с клоном просто смотрели друг на друга. Густаво ещë и не моргал, и теперь он чувствует, как болят глаза. Но, стоит отдать должное, клон с лопатой обращаться умеет. Густаво сглатывает. Его страсть, его радость — она так близко, но так далеко… Однажды Пеппино уже допустил своего клона до готовки. А потом то, что он наготовил, начало лица отращивать и шевелиться. Но эта пицца не шевелится. В лунном свете, который будто бы специально вышел, чтобы полюбоваться на эту красоту, ананасы блестят, точно топазы… А лезвие пиццерезки в руках клона подобно лучу, что разрезает сумрак в сердце Густаво… — Eujofqcz! И протягивает первый кусок. Что ж, рано или поздно Густаво должна была настигнуть кара за грехи. Лишь считанные мгновения отделяют его от блаженства. Нужно лишь положить его в рот, позволить соку растечься во рту, насладиться взрывом абсолютно разных вкусов… Густаво закрывает глаза в предвкушении и… — Что тут происходит? И Густаво бросает в пот снова. Пеппино. Он проснулся.