Ты прикасалась, И мне казалось, Мой двигатель тела Замедляет свой ход
Если бы Аню попросили оглянуться назад, на всю свою жизнь, и предложили бы ей что-то изменить, она оставила бы все так, как есть. Она бы не отказалась ни от одного своего поступка, упрямого порыва, резко брошенного слова. Антонова была уверена, что смогла в итоге встретить его только потому, что однажды выбрала для себя именно такой сложный и опасный путь. Ей одиннадцать, когда она впервые видит этот сон: уютные улочки маленького советского городка, сияюще-желтое колесо обозрения, мокрый после лёгкого дождя асфальт и вызывающие-лаковую чёрную «Волгу». Видит человека, который выходит из неё, медленно двигаясь к большой бочке с квасом. Человек молод, но не по годам серьёзен. Ане нравится, как сверкают на солнце его рыжие волосы, словно солнце — он сам. Она подходит ближе — ноги в белых гольфах, коричневое платье с черным фартуком — когда человек оборачивается и сталкивается с ней взглядом. Она молча смотрит ему в глаза пару секунд, удивлённо отмечая, что никогда не видела таких красиво-зелёных глаз. А потом он обращается к ней, но голоса его не слышно, картинка словно мутнеет, и видимыми остаются только эти невероятно зеленые глаза, которые смотрят прямо в душу. Сон повторяется примерно раз в год, в конце апреля, когда уже можно спать с открытой форточкой и не бояться случайно простыть. Аня вскакивает каждый раз, тяжело дыша, чувствуя, как сердце быстро-быстро долбит грудную клетку изнутри. Как будто кошмар приснился, а не солнечный день. Вдыхает ночной воздух, вытирает несколько выступивших слезинок. И с какой-то мрачной решимостью понимает, что они с этим человеком как-то связаны. В четырнадцать, когда это снова произошло, она вдруг смогла сделать шаг ему навстречу, позволила зелени глаз окутать себя целиком. Неожиданно почувствовала, как сильно жмут за ушами туго заплетенные в косички волосы. — Девочка, ты что-то хотела?.. Снова проснулась в слезах, но теперь от счастья — она наконец-то смогла его услышать. Ане шестнадцать, когда она впервые позволяет поцеловать себя парню из параллельного класса. Поцелуй выходит каким-то скомканным, слишком влажным, как будто неуместным. Кажется, парень даже успевает сказать ей в спину какую-то наивную глупость, пока она быстрым шагом удаляется от него дальше и дальше, коридор за коридором, чтобы на следующий день делать вид, что ничего не было. А все потому, что с пятнадцати, раз в пару месяцев точно, ей снится все тот же человек на чёрной «Волге», только он выглядит старше, одет во все тёмное и сидят они в маленькой кухне какой-то панельной многоэтажки. Его волосы короче, и он больше не сияет, словно пережил что-то страшное, совершил непоправимое. На столе — две чашки с чаем, к которому они не притрагиваются. За окном непроглядная тьма, одинокая лампочка под потолком уныло болтается на голом проводе. Он берет её за руку — зелень глаз все так же сводит с ума — чтобы увести в соседнюю комнату, толкнуть на расправленный диван и вдавить всем телом в него. Ане неловко, но совсем не страшно, ей стыдно, жарко, но приятно. Мысли пляшут где-то на периферии сознания, она вздрагивает лишь тогда, когда понимает, что узкую полоску ткани у неё между ног уверенно отодвигает чужая ладонь, чтобы мягко коснуться и двинуться дальше. — Девочка моя… Какие уж тут ровесники. Ей семнадцать, когда школа окончена, надо выбрать вуз и свою дальнейшую судьбу. Она относит документы в политехнический институт в трёх остановках от дома, на обратном пути срезает дорогу тихими дворами, останавливается возле маленькой жёлтой карусели, и вдруг её пронзает очень чёткая мысль — она обязательно должна найти его, во что бы то ни стало. Узнать, кто он… Чтобы вместе кататься на желтом колесе обозрения, чтобы просыпаться рядом на узком диване, каждый раз восхищаясь, что судьба так благосклонна к ней, ведь она смогла его найти. Осталось просто встретиться. А дальше все замелькало — работа в маленькой местной газете без высшего, зато с возможностью добыть практически любую информацию обо всем и обо всех в их небольшом городе. Становится понятно, что его тут точно быть не могло. Тогда она набирается мужества и переезжает в Москву, стучится в издательства в одно за другим, пока в одном из них бойкую бесстрашную девчонку практически с руками и ногами не забрали сразу на задание — поехать в горячую точку, да, за их счёт, чтобы написать материал. Если справится — молодец, а нет — так ведь предупреждали, что не на прогулку едет. И она написала. Пережила жуткий страх от невозможности влияния на ситуацию вперемешку с адреналином. Чувствовала ласковое дыхание смерти себе в затылок, когда шальная пуля пролетела мимо. Вспоминать об этих днях тягостно и очень страшно. И все не так, все не то… Его Аня там так и не встретила. В девятнадцать она случайно натыкается на статью о городе-призраке, о Припяти, в которую до сих пор попасть очень сложно и опасно для жизни. Впивается глазами в фото, в некогда ярко-жёлтые кабинки колеса обозрения, словно узнает эти улицы с пустыми глазницами окон. Понимает, что он точно там был, значит и искать ответ нужно там. Не думая ни о чем, бежит к начальству, отправьте, я справлюсь. Ей говорят, что нельзя, если хочет жизнь жить, детей хочет. Что оттуда нормальными назад не возвращаются. А ей все одно — порой в своих темных дворах страшнее, чем в самом пекле событий. Да и не осталось у неё тут никого. Начальство чертыхается и, скрепя сердце, звонит кому-то… Она тем временем поднимает всевозможные хроники, с ужасом вчитываясь в информацию о взрыве, поднимает архивы о ликвидаторах. Смотрит сотни фото, на которых мелькают лица, аккуратные улочки, статуя Ленина, большая красивая школа. Однажды Антоновой в руки попадает несколько фото с первомайской демонстрации в восемьдесят пятом. Снова колесо обозрения, главная улица, украшенная флагами, одно из отделений милиции. Милиционеры в форме, улыбаются. И тут она замечает его в первом ряду, справа. Не может быть!.. Аня долго-долго смотрит на фото, на лучезарную улыбку, не в силах оторваться. Но… Как? Оказывается, что он там был совсем давно, когда её и в проекте не было. Жив ли он сейчас? — Костенко Сергей Александрович, — гласила одна из ветхо-жёлтых подшивок в пыльном архиве. — Капитан КГБ УССР. Горло сжимает спазмом от едва сдерживаемых слез — осуждён… Измена Родине, что-то мутное о несостоявшейся диверсии на атомной станции накануне того страшного взрыва. Стоит ли так рваться в Припять теперь, ведь сны так и останутся снами, улыбчивого милиционера уже не вернуть? Аня почему-то слепо верит, что нужно, хотя бы для того, чтобы одной побывать там и почтить память их такой странной привязанности. А может быть, только её привязанности? Как же странно, как же страшно… Ане Антоновой только исполнилось двадцать, когда она выучилась стрелять сначала из пистолета, а потом и из ружья. Продала свою однокомнатную квартиру на окраине, собрала все нехитрые сбережения, чтобы примкнуть к группе исследователей, которые по договорённости с неким «Долгом» будут собирать информацию об аномальной активности в Зоне, чтобы как-то её приостановить. От неё потребуется документальная фиксация всех происходящих событий, фотосъемка, а также возможная помощь в налаживании полезных контактов. Она согласилась, практически не раздумывая.***
2011
Добрались до Кордона они без приключений. Всего ехало восемь человек, все сплошь выверты научного мира, и к концу третьего часа пути от их порой крайне заумных речей хотелось застрелиться специально купленным перед поездкой пистолетом. Он пока дремал в кобуре, и Аня, хоть и очень рассчитывала на него, все равно пока боялась, что в нужный момент руки подведут её. Весь контингент представлял собой ученых мужей неопределенного возраста, кроме одного молодого парня, который смущённо поглядывал на неё сквозь стекла очков. — Меня Г-гоша зовут, Георгий Петрищев, — неловко представился он на одной из заправок. Гоша был выше её примерно на полторы головы, но сильно сутулился, что делало его похожим на большой вопросительный знак. Аня испытывала к нему странную смесь снисхождения и иронии, поскольку Гоша постоянно запинался, судорожно то сжимал, то разжимал пальцы и краснел. Однако порой он очаровательно улыбался, что скрашивало впечатление о нем. — Я вот хочу диссертацию свою написать там у профессора Сахарова, слышала про такого? — дальнейший путь они продолжили, сидя на соседних креслах микроавтобуса. — Если нет, то в Зоне точно услышишь, особенно, когда про него писать статью будешь. Он изучает проявления аномалий, причинно-следственные связи, как влияет на пси-излучение пространство… Аня кивала, уплывая мыслями куда-то далеко и, сама от себя не ожидая, спросила: — А это пси-излучение способно влиять на течение времени? Ну, как-то замедлять его или, наоборот, перепрыгивать вперёд на пару дней? На секунду Гоша завис, а потом радостно хлопнул в ладоши: — Вот этим-то я и хочу заняться! Посвятить этому всю свою жизнь! — мужчины в салоне, как по команде, обернулись на них. — Я уверен, что в пределах Зоны это точно будет возможно, другое дело, удастся ли подобную практику транслировать в обычный мир? Вопрос интересный, конечно, я бы даже сказал дис-дискуссионный… Гоша снова пустился в пространные размышления, а Антонова теперь со спокойной совестью молчала, периодически кивая и вставляя междометия. В целом, не так уж и плох этот Гоша, тем более, что потом он останется среди таких же ботанов, причём надолго. Пусть хоть порадуется, что едет рядом с девушкой. Остаток пути прошёл быстро и как-то мутно, ощущение неизвестности и возможной опасности тяготило, однако Аня упрямо твердила себе, что с ней ничего плохого случиться не может. Света за окнами стало на порядок меньше, дорога уже пролегала через густой лес. У самого Кордона вдруг стало светло как днём из-за обилия прожекторов. Слышались раздражённые голоса, какие-то крики. Наконец, все вышли на улицу, зябко ёжась то ли от холодного вечернего воздуха, то ли от осознания того, где они оказались. Из крепкой на вид каменной будки вышли двое, в камуфляже, в каких-то огромных респираторах, больше похожих на противогазы. Двинулись в их сторону будто нехотя. — Наука? — вопрос, больше похожий на утверждение. Все согласно покивали. — С вами ещё журналюга, верно? — в голосе вояки слышалось плохо скрываемое пренебрежение, словно он разговаривал не с людьми, а с какой-то невнятной биомассой. Хотя, по местным меркам, оно вполне могло так быть. Все также важно покивали, но Аня чувствовала, что в груди остался неприятный осадок. Ещё раз порадовалась, что додумалась обзавестись пистолетом. — Там, — второй вояка махнул рукой в сторону будки, — для вас подготовили комбезы плюс немного снаряги, чтобы вы не загнулись по дороге до своего Янтаря. Удивительно, что вас не сразу по воздуху туда доставили, почему-то сэкономили, ха-ха-ха — смех у него больше напоминал кашляющий лай старой псины. — Верно. Вертолёт должен был прибыть, но произошла какая-то поломка, которую не смогли устранить в срок. А нас очень ждут, — слово взял объёмный научный деятель, вокруг него было больше всего сумок. Кажется, Введенский или Веденской, Аня все записала себе в блокнот, а сейчас помнила только, что он доктор физических наук и теперь собрался писать очередной труд уже по квантовой механике. Мощный дед. — Хорошо, что пока есть, кому ждать. Зона, она, знаете ли, совершенно особая. Сегодня ждут, а завтра уже нет, ну, вы понимаете, — это встрял первый вояка. Он казался моложе второго, но почему-то производил более гадкое впечатление, чем первый. — Можете идти пока переодеваться, советую не мешкать и делать все быстро. Ваши проводники уже на подходе. Бодрым шагом двинулись к зданию. Кто-то на ходу докуривал сигарету. — Наука — вам всем направо, журналюга — тебе налево, первая дверь. Чем быстрее соберётесь, тем лучше. Гоша будто бы ссутулился еще больше, а вот Аня даже порадовалась, что хоть немного сможет побыть одна. Для неё выделили крошечную каморку с деревянным ящиком на полу, который заменял собой стол. Комбинезон явно был длиннее, чем нужно, ботинки тоже были немного великоваты. Рюкзак показался огромным, но по весу оказался более, чем приемлемым. Не хотелось вылезать из своих удобных вещей, однако Аня знала, что ничего просто так в подобных условиях не делается. Если говорят надеть каску, значит кому-то реально что-то на голову падало. Тут работает нечто подобное. Бесконечное количество каких-то ремешков, карманов, пара поясных сумок. В одну из них переехал пистолет. Девушка натурально утонула в комбинезоне, силясь хоть немного утянуть его по себе. Вдруг скрипнула дверь за спиной, раздался ехидный голос: — Помочь, журналюга? — это был первый вояка. Не дожидаясь ответа он ловко подтянул пару ремешков на поясе и на плечах. Стало на порядок удобнее. Аня было открыла рот, чтобы отблагодарить, как почувствовала чужие руки у себя на талии. Вояка так и оставался за её спиной, только теперь он подошёл совсем близко. — Вот, смотри, тут ещё замки по бокам, они быстро расстегиваются, — его пальцы скользнули под плотную ткань, пробегая вдоль рёбер, поднимаясь выше. — Руки убери, скотина, — выплюнула она и попыталась вырваться. Но хватка оказалась железной. — Меня там ждут, урод, я кричать буду. Вояка только усмехнулся: — Им на тебя похуй, ты ещё не поняла? Они даже имени твоего не вспомнят, — пальцы нагло сжимали грудь сквозь тонкую ткань оставшейся под комбезом футболки. — А хочешь кричать — кричи, кто тебе не даёт? Может, ты так любишь? Чтобы все знали, чем мы тут занимаемся? Девушка изо всех сил рванула вбок, заехав вояке локтем куда-то в живот, чем только сильнее его разозлила. Он навалился на неё всем телом, грубо вжимая в стоящий на полу ящик. Она закричала, продолжая изо всех сил вырываться. Попыталась освободить руку, чтобы достать пистолет, но тщетно. — Да кричи сколько влезет, мне так даже больше нравится, — снова возня с ремешком, пытается отделить нижнюю часть комбеза. Аня внезапно явственно почувствовала холод, скользнувший по оголившимся бёдрам, а следом услышала чей-то строгий голос: — Не хорошо, когда девушка не хочет, а ты принуждаешь. У неё дела, между прочим, а ты тут свой хер в неё совать собрался. Не порядок, — Ане резко стало легко дышать, словно мудака с неё сняли одним идеально выверенным движением. Раздался как-то глухой полувсхлип-полувздох. Она наскоро натянула штаны и обернулась. Вояка почему-то сидел на полу, широко расставив ноги, и между его ног медленно начинала растекаться бордовая лужа. Над ним возвышался настоящий сталкер — Аня представляла их себе именно так — в черном кожаном плаще, в капюшоне, за плечом автомат, тяжёлые пыльные ботинки на ногах. Девушка испуганно вздрогнула, когда разглядела на лице своего спасителя страшные следы от ожогов, то ли заживших совсем недавно, то ли совсем свежих. — Спасибо огромное… Тебе? — прошептала Аня, все ещё ошарашенная произошедшим. Истекающий кровью вояка, странный спаситель… Все виделось словно в замедленной съёмке, и каким-то краешком сознания девушка понимала, что вояка больше никому вреда не причинит. Кровь она, конечно же, видела. И вывернутые внутренние органы тоже. Но все равно с большим трудом сдержала рвотный позыв. — Мне, — ответил незнакомец. — Здесь не приняты имена, так что для тебя я Дикий. Или Мясник, как больше нравится. — Дикий нравится больше. Ещё раз тебе спасибо, — голос девушки сел, но все равно звучал ровно. А вот тело начала бить крупная дрожь. — Я тебе…должна? Под капюшоном раздался тихий смешок. — Только если сама захочешь. И не сейчас, нам надо выдвигаться как можно скорее. Я, кстати, твой проводник. — Все поняла. Я уже готова, — щелкнула последняя застежка, рюкзак наконец оказался за спиной. Аккуратно переступила через тело, стараясь не замараться в чужую кровь. Осознание произошедшего, непоправимого, стучало в висок, но как-то слабо, неявно, будто бы оно забивалось внутренним голосом. Он монотонно, упрямо твердил, что все в порядке, здесь так принято, обычное дело. Ну, он ведь первый начал, а она защищалась. И её защитили. Странное, гадкое ощущение. Словно кто-то основательно влез в голову и там похозяйничал. Но на душе было удивительно спокойно. Быстро вышли на улицу, под чёрное-чёрное небо, несколько научников нервно переминались с ноги на ногу. Вдруг Аня почувствовала лёгкое прикосновение к своему плечу — это Гоша вылетел следом за ней и её новым спутником. — Аня, напиши, пожалуйста, про Сахарова. Ну и про меня, если не забудешь, — его очки чуть съехали набок, волосы растрепались. Но в нем было столько надежды, какой-то слепой веры в лучшее, что она, ни капли не сомневаясь, ответила: — Напишу, напишу обязательно. Прощай?.. И понимала, что не врет ни себе, ни ему. — Я бы очень хотел, чтобы это было до свидания. Дикий едва слышно усмехнулся. Гоша неловко пожал Антоновой руку, его ладонь оказалась приятно-горячей. И Ане захотелось пронести это тепло с собой через самые тёмные уголки, через самые беспросветные места, вопреки всему, что может произойти с ней здесь. Произойти до того, когда она узнает всю правду о Сергее и его судьбе. Проводник потянул девушку дальше, в сторону от освещенного круга: — Итак, слушай внимательно и не перебивай. Сейчас нас пропустят вояки, так как у меня есть пропуск. Типа для сотрудничества с наукой, все дела. Но потом мы с тобой двинем не в их бункер, а на базу «Долга». Она ближе, а я чувствую что скоро в Зоне будет происходить какая-то неебическая херня. Пойдём быстро, практически без остановок, нам надо успеть до рассвета. Держись меня, слушай меня и тогда дойдёшь живая, ясно? Дикий говорил быстро, но без давления, не пытался запугать или, наоборот, приукрасить. — Ясно. После того, как миновали Кордон под недоверчиво-тяжёлыми взглядами остальных вояк, пошли действительно быстро. Шли сначала по разбитой от времени асфальтированной дороги, потом зачем-то ушли в сторону, в сухую невысокую траву. Бледный полумесяц вяло освещал им путь, отовсюду слышались какие-то непонятные, шипящие звуки. Где-то вдали кто-то протяжно завыл. — Ты ведь убил его, да? — решилась спросить Аня, когда они с проводником проходили через редкий лес. Между некоторыми деревьями светились странные пятна света, будто маленькие шаровые молнии, зависшие между ветками. Девушка старалась ступать туда же, куда и её проводник, ведомая каким-то шестым чувством, что нужно делать именно так и никак иначе. Дикий ответил не сразу, словно нехотя. — Убил. Ты же видела мертвых, так? — Аня молча кивнула. — Зачем тогда спрашиваешь? — Я думала, что он… Дикий неожиданно остановился и девушка практически влетела в его спину. Он развернулся, но Аня все равно не могла видеть его лица, скрытого капюшоном. Он был значительно выше неё и сейчас угрожающе нависал над ней. Вокруг ни души, только лес, полный странных и страшных звуков. Аню резко сковал мощнейший первородный страх, словно до этого она была окружена невидимым щитом, а теперь он лопнул, как тонкая мыльная плёнка. Дыхание участилось, сердце зашлось в бешеном ритме. Что ему стоит изнасиловать и убить её прямо сейчас? — Нет, не выжил бы. И на его месте оказалась бы ты, после того, как тебя пару раз пустили бы по кругу. Для них ты кусок классного свежего мяса. И ни одного из них не мучила бы совесть, — сталкер говорил спокойно, но в его голосе чувствовалось что-то угрожающее. — Я не мог этого допустить, личный кодекс не позволяет, — словно улыбнулся. — Они теперь будут меня искать, чтобы отомстить? — голос Ани дрожал, но она снова почувствовала, что страх отступает. Дикий пошёл вперёд, и лишь спустя пару мгновений ответил: — Уверен, что после сегодняшней ночи, они вряд ли вообще о тебе вспомнят. Дальше шли молча. В предрассветных сумерках, когда Аня уже с огромным трудом различала сон и явь, перед ними неожиданно возникли какие-то здания, бетонные коробки, окружённые высоким каменным забором. На подходах к ним стояло несколько человек, неспешно перемещавшихся между импровизированными укреплениями из каких-то тяжёлых мешков, листов металла и шифера. На них были черные защитные костюмы с красными вставками на груди. На лицах — защитные маски с фильтрами, как на боевых противогазах. Аня с грустью подумала о том, сколько радиоактивной пыли она уже успела нахватать — в комплект её снаряги входил только легкий респиратор. Никто ведь не предполагал, что в первый день она окажется где-то помимо научного бункера. Завидев Аню и Дикого, люди сразу же взяли их на прицел: — Стволы снять! Одиночки? — Одиночки. Мы к генералу Крылову. Я проводник, а её ждут, — Дикий не сбавлял шаг и Антонова удивлялась его напористой уверенности, что их непременно пропустят, а не пристрелят здесь же. — Хм, Дикий… И с тобой журналистка? Принято. Нам передавали. Куда идти знаете? — Знаем, не первый раз тут, спасибо. — Да не за что, Дикий. Только не задерживайся тут, сам знаешь… — лица человека не было видно, но в его тоне ощущалась какая-то скучающая, будто ленивая грусть. Словно он сочувствовал Дикому, но из-за шрамов или чего-то ещё? Они двинулись дальше, между небольшими вагончиками, парой кирпичных бараков. Дикий неожиданно охнул и согнулся пополам. Аня придержала его за плечо. — Мы близко ведь? Там смогут тебе помочь? Дикий посмотрел на неё — она наконец-то смогла рассмотреть его лицо, некогда красивое, а теперь исчерченное страшными ожоговыми рубцами. В его темных глазах на секунду мелькнули тихая тоска и боль, мгновенно сменившиеся равнодушием и отчуждённостью. — Да. Мы уже почти пришли, — он гулко прокашлялся и его лицо снова исказила гримаса боли. — Все началось. Но мы успели, почти… Тут в небе раздался оглушительный треск, словно десять грозовых туч одновременно сошлись в одной точке в небе. Светло-серые краски утра стали стремительно алеть, воздух словно высох, осталась одна бетонная пыль. — Быстрее сюда, — сталкер буквально швырнул Аню в тёмный зев подвала, над которым зябко тряслась вывеска «Бар». Они кубарём скатились по ступеням вниз, ввалились в подвальное помещение с приглушённым светом. И тихий гомон живых голосов вперемешку с невнятным музыкальным мотивом утонули в очередном оглушительном раскате. — Успели, — Дикий схватился за ближайший пустой стол, изо всех сил сжимая пальцами столешницу. — Успели?.. — прошептала Аня за секунду до того, как потеряла сознание. Дикий едва успел поймать её и уложить на свободную скамью. Остальные сталкеры с удивлением озирались по сторонам, держась за виски. Кто-то тихо матерился, где-то в дальнем углу звонко разбилась бутылка. В этот момент в самом центре Зоны вырвался наружу ещё один энергетический всплеск. Дикий опустился на скамью рядом с Аней, которую била сильная дрожь. И сквозь грохот и лязг, сквозь помехи и чужие ругательства он явственно услышал голос, который слышал давно, к которому взывал когда-то из глубин своей каменной тюрьмы в стене реактора, который дал ему это подобие жизни. «Теперь все будет по-другому. Совсем по-другому.»