негативное подкрепление

      Привычным путём Мартин отправился в душ.       А Мирко, тоже, как привык, начал приводить кровать в порядок: перестелил простыни и… всё. Он не сразу смог понять, что сегодня он попытался что-то изменить. Что-то, может быть, у него и получилось, только итог остался прежним. Но он понимал, что ждать изменений сразу бессмысленно, нужно ещё терпение и много работы, и со стороны Мартина тоже. И пока Мартин сам не постарается что-то изменить, ничего не изменится.       Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, он достал ноутбук, чтобы проверить отзывы — оценки его мало интересовали, а вот комментариям он был рад. Обрадовали не все, конечно. Часть людей восхищалась фотографиями, а другая часть была недовольна выбором модели. И не потому что Мартин был некрасивым, а потому что Мартин — это Мартин. И было одно личное сообщение.       От Серхио. Мирко уже успел начать паниковать. «Мартин был только твоей моделью или вы вместе?» «Нет, мы, вроде как, вместе.» «Как он? Слышал, в данже у него был нервный срыв.»       Должно быть, Серхио и Мартин были знакомы достаточно близко. В тот день, когда женился Андрес де Фонойоса, Мартин всё-таки в шутку поцеловал Серхио. А ведь все знали, что Маркина не очень любит прикосновения. «Он в порядке, наверное. Я приглядываю за ним.» «Мирко, послушай меня, пожалуйста. Я знаю Мартина достаточно давно, он может быть очень хорошим, милым, очаровательным даже, просто сейчас у него не самые лучшие времена.» «Из-за смерти Андреса де Фонойосы?» «И из-за этого тоже. Он не просто был хозяином Мартина, они долгое время были друзьями, близкими друзьями. Я не лез к ним, но подозреваю, дело не только в смерти. Между ними произошло что-то ещё, но это что-то было очень травмирующим для Мартина.» «Люди говорят о чём-то подобном.» «Люди много о чём говорят. В основном, о плохом, если это касается Мартина. Они могут быть правы, да. Но это не значит, что он не может однажды вновь стать таким, каким был, когда Андрес был жив.»       Мирко понятия не имеет, каким в те времена был Мартин, но хочет, чтобы это было так. Потому что всё будет лучше, чем то, чем Мартин был, когда они познакомились. «Я постараюсь помочь ему.» «Пожалуйста, Мирко, прояви терпение с ним, если вы вместе. Я буду очень счастлив, если вы будете счастливы.»       Пока он улыбался своим глупым мыслям, он совсем перестал следить за временем, а ведь Мартин уже провёл времени в ванной больше, чем проводил обычно. Было ли это поводом для беспокойства? Видимо, нет, потому что когда Мартин вышел, он впервые действительно выглядел лучше, румянец на его щеках был здоровым, черты лица не были неприятно острыми. Так что Мирко даже рискнул подойти к нему и приобнять за плечи. — Ну, как ты? Чай ещё в силе? — Да.       Простое слово далось ему далеко непросто. Что-то до сих его останавливало от того, чтобы вести себя не так, как от него ожидали, а так, как он хочет себя вести. Что, в конце концов, плохого в том, чтобы просто попить горячий чай, а не крепкий кофе, горький от отсутствия сахара или сливок? Он ведь уже постоял подольше под душем, под тёплой водой, так что глупо отказываться от чая. И от сандвича — он же голоден. — Может, ты тогда и от сладенького не откажешься? — Мирко тепло ему улыбнулся, — у меня есть шоколадка… — Только не шоколад. — Почему?       Потому что собакам шоколад нельзя. — Не люблю.       Мирко кивнул, после аллергии на нежный секс, его это уже не удивляет. Не любит — и не любит, что уж, у всех свои предпочтения, а если захочет попробовать, то ради бога. — Мирко, — Мартин редко называл его по имени, — я хотел бы сказать тебе спасибо. За всё, что ты делаешь. За то, что ты терпишь меня. — Мартин, это не о терпении, а о любви. Я люблю тебя. Как влюбился в тебя почти с первого взгляда, так и продолжаю любить. Любовь — это о принятии и помощи другому человеку в том, чтобы стать лучшей версией себя.       Мартин изо всех сил держит себя в руках, вдыхает запах чая, его это не успокаивает, но немного помогает отвлечься. Он не поднимается и не уходит посреди разговора, как сделал бы месяц назад. Или даже вчера. Он ненавидит разговаривать о любви, потому что ему больно слышать то, что о любви говорят другие люди. Мирко один из них.       Для Мартина любовь это о поклонении, об ультимативной верности (поэтому он так легко принял непринятие Мирко измен), об ослепляющих чувствах, из-за которых не видно ни добра, ни зла — ты можешь видеть только того, кого любишь. О подчинении, одно слово этого человека — и ты подчиняешься. Всё. Проще некуда. Никакого принятия, никаких лучших версий себя. Но ты всё равно счастлив.       Чувствовал ли он подобное с Мирко? Нет. Но он не не любил его. С Мирко он чувствовал себя иначе, будто его раз за разом подвешивали, он чувствовал себя невесомым, лёгким, будто его стареющее тело, его грехи, его грязные мысли и его прошлое не весили вообще ничего. И это раз за разом так непривычно, необыкновенно. Возбуждающе, хотя он думал, что уже успел отучить себя от этого. — Мне не важно, насколько беспрекословно мне подчиняются, я лишь хочу, чтобы мой партнёр чувствовал себя хорошо и был счастлив. — А если твой партнёр привык чувствовать себя хорошо только от всякой мерзости? — Но ведь мой партнёр, — Мирко внимательно посмотрел на него, — не будет против расширить свои границы и попробовать кое-что новенькое, чтобы получше в себе разобраться? — Не знаю… — Вот и славно, — Мирко похлопал его по плечу, — моему партнёру лучше бы не ограничивать себя тем, что о нём говорят другие. Почему бы ему не начать доверять себе?       Остаток дня они провели порознь, Мартин вернулся к работе, Мирко тоже нашёл, чем заняться. Когда настало время готовить ужин, Мартин составил ему компанию. Не просто сидел и смотрел или готовил один (Мирко заметил, Мартин часто просто сидел и смотрел, на него, не вмешиваясь, пока он прямо не просил его о помощи). Он никогда не спрашивал, почему он не хочет готовить вместе.       Андрес готовил для него тогда. Хотя пока их не связывали отношения Хозяина и его верного пса, они могли готовить вместе, Мартин даже с удовольствием готовил для Андреса и его девушек. А потом ему стало нелогично стоять у плиты — ни одно животное не умеет готовить, так что каждый раз на кухне он терпеливо ждал, пока Андрес для него что-то приготовит. Никакой действительно собачьей еды. Но то, что он получал, выглядело максимально неопрятно, но было вкусно и безопасно. Если у них было достаточно времени и они никуда не собирались, Мартин ел без столовых приборов, стоя на полу на коленях, если же нет, то он сидел у стены и ему позволялось есть вилкой.       И он забыл, что готовить с кем-то может быть весело и приятно.       И утро следующего дня началось для него тоже необычно. Он давно не просыпался, чувствуя себя настолько… Целым. Собранным. Свободным даже. И это, ему казалось, неправильно. Он не должен быть счастлив, когда любовь всей его жизни лежит в гробу. Он должен лежать рядом с ним. Или хотя бы спать, свернувшись калачиком на его могиле. Он должен быть с ним. Однако за всё то время, что прошло, он так и не нашёл в себе сил сходить на кладбище.       И когда он пришёл завтракать, выглядел он не лучшим образом, хоть он и вытер слёзы, красноту с кожи просто так не убрать. От глаз Мирко это не скрылось, но он ничего не сказал — раз Мартин идёт на работу, то так надо. Так что он смотрит, как Мартин достаёт из шкафа костюм, он впервые видел его в костюме. Сегодня для него важный день? Но, видимо, не настолько важный, чтобы сказать о нём. Ладно. — Мирко, — Мартин застёгивает ремень, — сможешь встретить меня? — Да, конечно же. Как обычно? — Позднее. Я напишу тебе где-нибудь за сорок минут. — Хорошо, удачного дня тебе. — И тебе.       Мирко не знал, что чувствовать. С одной стороны, похоже, всё начало приходить в норму для Мартина, он спрятал свои колючки, он стал более спокойным. Может, с утра он и плакал, но, мало ли, от чего. В конце концов, от счастья тоже можно плакать. Весь день он занимался своими делами, успел почитать, поработать. Мартин написал ему только в восемь вечера. Это намного позднее, чем обычно. Но главное, что он написал.       Он неспешно собрался, оделся, на всякий случай, по приличнее, мало ли, медленно дошёл до здания, занял привычную позицию в паре метров от входа. Хоть он и не так часто встречал Мартина с работы, он всегда там стоял. Где-то минут через десять, к зданию подъехал лимузин, а ещё через пять, к нему начали выходить люди, все не очень трезвые, но радостные. Мартин, закинув пиджак на плечо, выходил последним. Улыбаясь, шёл к нему, ни с кем из коллег не прощаясь. От него пахло алкоголем, но сам он, кажется, был трезв.       Но он обнял его. От отчаяния ли или от большой радости, но объятия вышли очень крепкими и искренними. — Всё в порядке? — решил уточнить Мирко. — Да, просто сегодня было открытие моста, над которым мы работали.       Об этом он слышал в новостях сегодня. — Это ведь здорово. — Наши поехали в бар праздновать. — А ты? — А то, как буду праздновать я, не для их глаз.       Они друг другу улыбнулись, уже представляя, чем займутся, когда окажутся дома. — А вообще, я хотел бы рассказать тебе кое-что. — С радостью выслушаю тебя. — Кстати, как там фотографии? Люди уже осуждают тебя за выбор модели? — Мне плевать, кто там что думает. Мне понравился результат, мне понравилось работать с тобой. Может, как-нибудь повторим? — Не хочу снова всё испортить. Может, через какое-то время. — Я дам тебе столько времени, сколько тебе потребуется.       Дома они переоделись, приготовили ужин, Мирко для них заварил какао, чтобы предстоящий разговор был не таким тяжёлым, потому что это определённо будет что-то неприятное. Как минимум, для одного из них. — Я хочу рассказать кое-что. Это неприятная история, ведь я совершил одну ужасную ошибку.       Мартин работает инженером, конечно же его ошибка может привести к множеству смертей. Но вряд ли это о его работе. Скорее всего, это об Андресе де Фонойосе. — Я сделал кое-что очень ужасное, чего себе никогда не прощу. Я поцеловал своего Хозяина. Андреса. — Просто поцеловал? — Ты не понимаешь! Это было ошибкой. Андрес любил женщин, любил их настолько, что позволял им раз за разом разбивать себе сердце. Он любил женщин, а я любил его. Любил настолько, что был готов умереть за него, если бы он попросил. Ему от меня ничего не было нужно, хотя я был готов отдать всё. Мы были просто друзьями. Он знал, что я гей, он знал, что я люблю подчиняться — это было сложно не заметить. Он принимал меня таким. Единственным, кто принимал. Мы были рядом. Я о большем мечтать не смел. Как однажды мы разговорились, и он сказал, что если бы я был женщиной, я был бы единственной его женой и рабыней. И я даже думал какое-то время, а не сменить ли мне пол. Даже сходил к врачу как-то на консультацию… Может, меня бы и звали сейчас Мартиникой или Мартой, если бы однажды после развода Андрес не сказал, что хотел бы завести собаку. А я вообще не понимал пэт-плей. Понятия не имел, почему это нравится людям. Но всё равно солгал, что хотел бы попробовать. За ночь нашёл всю информацию, дохуя всего посмотрел и почитал. И это того стоило, ты бы видел, как счастлив он был, как ребёнок, которому разрешили завести собаку, с той лишь разницей, что ему было за сорок, а я был просто неблагодарным дураком. Но он так улыбался, когда мы покупали зентай, перчатки, хвост, маску, портупею, а под конец зашли в зоомагазин за ошейником и игрушками. И я был счастлив тоже.       Да что уж там, Мирко тоже чувствовал то счастье, которое однажды испытал Мартин. — Он дрессировал меня. Поощрял угощениями. Мне было плевать на награды. От чисто игровых вещей, типа лапу подать или голос, притвориться мёртвым, перекатываться по полу, он учил меня быть менее импульсивным и более терпеливым. Мы целые вечера проводили вместе, он помогал мне надевать комбинезон, маску, перчатки, даже хвост. Мы играли. Я думал, я делал его счастливым. Я сидел у его ног, он кормил меня с рук, он гладил меня. Он выводил меня гулять в клубы. В клубах он устраивал мне целые проверки, сумею ли я совладать со своим характером. Если я их проходил, он поощрял меня, а если нет, то наказывал. Он никогда не бил меня. Моё наказание зависело от того, что я сделал. Если я не уследил за своим языком, он не разговаривал со мной, это могло на недели растягиваться. Если я что-то делал, он заковывал меня в самой неудобной позе и оставлял так на несколько часов. А ещё он просто обожал шейные корсеты… Может, это и было жестоко, но я буквально чувствовал, как становлюсь другим. Он отдавал мне всё: свои эмоции, внимание, время, впускал меня в своё личное пространство, он уважал меня, мои желания и потребности — у меня даже проблем с работой не возникло. И я сам себя этого лишил. Предал нашу дружбу, его терпение и его доброту. И абсолютно заслужил всего то, что он мне сказал.       Мирко пытается вспомнить что-то об Андресе де Фонойосе. Но может вспомнить то, что его боялись, поговаривали, он переступает границы, но скандалов никогда не было, потому что не было доказательств. Он помнит, женщины от него были без ума. Так что, что бы сейчас ни сказал Мартин, это будет правдой. Раз он его любил, он не будет лгать, хотя… — Я не помню, с чего тогда всё началось в тот вечер, но так уж вышло, я всё ещё был в костюме и в перчатках, но без маски. В общем, я сперва в шутку лизнул его щёку, а затем поцеловал. Он бы мог ударить меня, наказать, оттолкнуть. Что угодно. Но затем он сам начал меня целовать. И это было так охуенно, настолько охуенно, что вряд ли я когда-нибудь почувствую нечто подобное снова. И вот он вжимает меня в стену, его язык чуть ли не в моей глотке, он держит моё лицо в своих руках. И говорит мне так тихо-тихо что-то вроде: разочарован в тебе, но не удивлён. В тот момент я уже умер, а он только начал. Он сказал, я чудовище, существо с низменными инстинктами, которое не способно на такие вещи, как дружба и чувства, мне бы только удовлетворять свои плотские желания. Что он зря тратил на меня своё время. Что я не достоин доброты, терпения и любви, потому что я всё опорочу и разрушу.       Мартин облизал губы и опустил взгляд. — Он велел мне больше никогда к нему не приходить. Он заблокировал меня везде, где только можно. Избегал личных встреч. А потом умер. Я узнал об этом, только когда Серхио позвонил, а толку-то? На похороны я не смог прийти. Неделю пил. Трахался с кем-то. Потом просто поехал за город, закопал там всё, что он мне купил — от злости. Я его в тот момент ненавидел. Я знал, что он был смертельно болен, но. Просто я думал, он простит меня перед смертью, скажет мне об этом. Но нет, он умер, ненавидя меня за мой поступок. Наверное. Я не знаю. Это меня никак не оправдывает, но я всех оттолкнул, я разрушил все отношения, я просто трахался — таким я всегда был. И неважно, что после мне было плохо, пока меня кто-то ебал, я забывал ту боль, те слова. Мне не нужна была жалость, я не хотел любви — я убедил себя в этом. А потом встретил тебя.       Мирко всё это время смотрел на него. И впервые за этот разговор их взгляды встретились. Мартин даже не пытался утереть слёзы. — Прости меня. Я понимал, что причиняю тебе боль, но я не понимал, как остановиться. А самое главное — зачем останавливаться. Я просто ждал, пока ты сам прекратишь это — бросишь меня, ударишь, уничтожишь. Как угодно. Ну вот на кой чёрт ты такой добрый?       Доминант лишь пожал плечами и невинно улыбнулся. — Я думал, ты просто будешь трахать меня, я же ничего больше не просил. Не заслуживал. Это всё для меня — замкнутый круг. Я мерзкий, потому что я люблю боль, я люблю боль, потому что я мерзкий. Я делаю людям больно, чтобы в ответ получить боль. Всё просто. Я думал, я изменился достаточно, чтобы все перестали видеть во мне человека.       Мирко ничего не говорит, но думает, Мартин проделал над собой фантастическую работу, потому что разглядеть в нём человека было непросто. Но у него было время и он смог: Мартин не был паразитом, он не выкачивал из него деньги или силы, он не злоупотреблял его гостеприимством, он помогал ему наводить чистоту, он помогал, он был ему верен — делал больше, чем некоторые из тех, кто позволял себя обнимать и целовать. — Всё хотел спросить, сколько ты уже без поцелуев? — Достаточно долго для меня. Можно сказать, уже и забыл, каково это. — Может, напомнить тебе?       Мартин очень серьёзно на него посмотрел. Очень. Слишком. — Я сейчас признаюсь, раз уж у нас вечер откровений и можешь слать меня нахер. Без поцелуев иногда хорошо, а иногда очень плохо. А что касается всего остального… Ты знал что-то обо мне, а я знал кое-что о тебе. Я знал, что ты не нарушаешь чужих правил. Я знал, что ты будешь подчиняться мне. И меня это устраивало. У нас был секс, мы неплохо уживались — идеально, казалось бы, но… — Но? — Я не знаю, как это объяснить. Ты делал то, что было против моих правил, а я не мог заставить себя уйти. Потому что я жалок. И на самом деле, мне хочется, чтобы хоть кому-нибудь не было на меня похуй. Там, в данже, когда ты связал меня, это было так странно. Мне показалось, это были объятия. Может, я уже просто сошёл с ума.       Может, Мартин действительно сошёл с ума — столько времени без какой либо заботы после таких жестоких сцен и сессий. Ведь единственные объятия, которые у него были — когда он обнимал сам себя, свернувшись на кровати. — Хочешь, я обниму тебя? По-настоящему. — Даже не знаю, здоровяк. А это не опасно? - Мартин постарался улыбнуться. — Я буду очень нежен.       Они встали из-за стола и вышли на центр кухни, сохраняя какое-то расстояние между друг другом. — Мне нужно твоё чёткое согласие. — Я согласен. А ещё моё стоп-слово…       Мирко уже успел прижать его к себе. — ...скука.