Княжеские однострочники

На Рождественскую службу в Казанский они врываются заснеженные и разгоряченные. Народу полно, в Соборе натоплено, Митя сразу расстегивает шинель, Феликс неуловимым движением снимает его фуражку и поправляет выбившуюся прядь волос. Великий князь только что на прогулке получил свой подарок, и его все ещё ведет, но он подхватывает уверенным голосом: - Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся. Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока. Господи, слава Тебе! - толпа неуловимо движется по храму по странной траектории, и скоро они оказываются перед новой иконой распятия. Дмитрий поднимает глаза и сбивается с куплета. Изображение не типично для православной традиции и словно вышло из-под кисти Веласкеса, Иисус на кресте, но взгляд его направлен не в небо, а вперед, удивительно спокоен и ясен, как будто бы даже весел, и лицо... Такое знакомое и обожаемое. Нет, конечно, Феликса Митя с самого детства считал святым, и эту уверенность в нем никогда было не пошатнуть, даже (особенно) когда князь жадно брал у него в рот, но сейчас их сходство с Иисусом с картины превосходило все возможные степени вероятности совпадения. Дмитрий коротко смотрит на Феликса и снова на икону. Ясные синие глаза улыбаются ему и смотрят в самую душу, где клокочут отнюдь не самые праведные желания и порывы, и у него перехватывает дыхание. - Ну и богохульник же Вы, Митенька.