~ 2020 ~
***
Бен просыпается на рассвете, одной рукой стискивая простыню, а другой крепко обхватив член. Сквозь сладкий, расслабляющий туман похоти, успевший вползти в разум, медленно просачивается действительность, и Бен испускает стон. До недавнего времени он не просыпался вот так — с бешеным стояком, с отяжелевшими, ноющими яйцами, на полпути к оргазму, к которому начал подводить себя во сне. Такого не происходило с ним долгие годы. Наверное, с тех самых пор, как он только начинал привыкать к своей альфа-сущности, что верховодила практически всей его подростковой жизнью. Однако в последнее время складывается ощущение, что этих десяти лет будто не бывало — так откровенно его треклятая разновидность и гормоны вновь берут над ним верх. Опять гормоны владеют им, с какой стороны ни посмотри — всё с той встречи одноклассников, где, вопреки здравому смыслу, он нагнул Рей над раковиной в туалете, развёл ей коленом ноги и от души выебал. Господи, как же она пахла. Вкуснее даже, чем Бен запомнил, хотя он и помыслить не мог, что такое возможно. В тот вечер он начал терять самообладание ещё в ту минуту, как учуял её через весь зал. Даже не успев увидеть. И всё же потом с нею он по большей части успешно противостоял своим порывам. По крайней мере, на этот раз он сумел вести себя с ней не так отвратительно, как это было в их юность. Ну, или, во всяком случае, он так думал. Всё, что Бен знал наверняка, — что в тот вечер кончил в ней так мощно, что померкло в глазах и подкосились колени. Он не помнил, когда в последний раз испытывал настолько сильное удовольствие… и последний раз, когда так отчаянно жаждал немедленно повторить всё с омегой, которую только что трахнул. Потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы не упасть перед ней на колени и не начать умолять позвонить ему, когда наберёт обороты её течка (которая уже началась). Он был убог и жалок — ни дать ни взять альфа во время первого гона. И даже сейчас, спустя несколько дней, Бен без понятия, какими силами небесными умудрился просто всучить ей свою визитку и позволить от него уйти. Его сперма стекала по её ляжкам; от его запаха на её великолепном теле у него встал торчком ещё даже до того, как она вышла из уборной. Вспоминая, как приятна Рей была на ощупь, когда он её трахал, член в ладони пульсирует жарко и жадно. Плоть её была так мягка и податлива, взывала к нему (к нему, к нему) так отчаянно, когда он толкнул Рей на раковину и вошёл. В её глазах было такое отвращение, когда их взгляды в зеркале пересеклись, — Бен знал, это ненависть, он же не дурак, — но её телу он вовсе не был противен. О, совсем напротив. Скользя внутрь, его член не встретил никакого сопротивления. Её тело его звало. Ненависть её не шла ни в какое сравнение с неимоверной, жгучей жаждой, которую он ощущал в ней с каждым исторгнутым ею стоном удовольствия. Чёрт, какой же мокрой она была! Идеальной. Для него она всегда была такой мокрой и идеальной, и неважно, как ужасно он с ней обращался и насколько справедливо этой ненависти заслуживал. Пока трахал её в той уборной, смазка покрывала член, текла по ногам. Ощущение тепла, скольжения, запах её соков… Через два часа у Бена встреча, и к ней надо подготовиться. Но он уже себе не подвластен. Его безжалостный, острый ум, за который контора платит более четверти миллиона долларов в год, засыпает, стоит пробудиться вновь его похотливой, чувственной ипостаси. Смирившись с тем, что будет дальше, Бен скидывает с ног одеяло. Его ладонь по-прежнему крепко держит член. На обратной стороне век в тысячный раз начинает проигрываться воспоминание о том вечере. То, как её безупречное, нежное тело сжимало член каждый раз, как он подавался наружу, — будто не желало его отпускать. То, как беспомощно, как неотвратимо закатились её глаза, когда она кончила, беззвучно крича. Сколько раз придётся подрочить, прежде чем ноздри покинет запах Рей? Сколько раз, когда нужно работать, ему придётся запираться в офисном мужском туалете и спускать там в кулак, как подросток, лишь бы не сойти с ума? Оргазм накатывает как океанический прилив — жёсткий, внезапный и безжалостный, — и топит под собой. Пальцы на ногах подгибаются, и вот он лежит, ловя ртом воздух в мимолётном мгновении блаженного, бессмысленного удовольствия. Рука и голый торс в сперме, но Бен едва ли уделяет этому внимание, едва ли замечает хоть что-то, кроме всепоглощающей потребности разделить ещё раз это блаженство с омегой, которая его ненавидит. Придя в себя спустя совсем немного времени, всё ещё подрагивая, тяжело дыша и испытывая головокружение, он понимает, что его разум спокоен, а тело наконец-то насытилось. По крайней мере, пока. Он знает: на то, что это продлится долго, лучше не надеяться.***
— Я домой. Бен отрывается взглядом от компьютера и видит Базин, прислонившуюся к двери его кабинета. Её ухмылка обнажает всё то, о чём Базин сейчас думает. Он вскидывает бровь, глядя на неё, затем возвращается к чтению последнего отчёта по делу Марим, полученного от Хакса утром. Сегодня Бен слишко рассеян, чтобы сфокусироваться на деле должным образом, и это огромная проблема. Марим — самый крупный (и богатый) их клиент. Если Бен облажается, то не только замучается слушать попрёки от Хакса, но и подставит фирму, которая по его милости понесёт многомиллионные убытки. Он просто обязан сосредоточиться на отчёте. У него элементарно нет времени на Базин и её заёбы. И более всего прочего ему не хочется доставлять ей радости думать, что она его до сих пор волнует. Потому что это не так. Уже много месяцев, если честно. Секс с ней никогда не был плох, но после того, как порвал с ней, Бен никогда не планировал возобновлять эти отношения. Конечно, в этой блузке с глубоким декольте её сиськи выглядят потрясающе, и Базин об этом знает, судя по тому, как она сейчас наклонилась. И пахнет она сногсшибательно — по-омежьи, с примесью её собственного уникального цветочного аромата. Но в глубине души он всегда её презирал, и теперь у него больше не было желания притворяться. — Спокойной ночи, Базин, — говорит он своему ноутбуку, не утруждаясь даже глянуть на незваную гостью. Но Базин никогда не понимала намёков. Так же, как никогда не принимала отказ в качестве ответа. Без приглашения она проходит в кабинет и усаживается в бархатное кресло по другую сторону от его большого письменного стола из красного дерева. — Над чем работаешь? — любопытствует она. — Уверен, ты знаешь. — Всё равно скажи. На миг он вскидывает на неё взгляд, затем возвращается к отчёту. — Марим, — произносит он сухо. — Дело, над которым работает весь отдел. — Понятно. Выражение её лица не меняется, однако в её голосе слышна улыбка. Базин подаётся вперёд, чтобы Бен посмотрел на картинку в движении. Без лифчика. Долбаная Базин. — Хочешь, поработаем вместе? — предлагает она. В её реплике и другой вопрос, невысказанный. Бена всё сильнее это бесит. — Нет. — Он поднимает на неё непреклонный взгляд. — На вечер у меня много работы, Базин. Доброй ночи. От этих слов глубина её аромата подскакивает — Баз всегда нравилось, когда он её строил. Но если недель шесть назад Бен, может, и поддался бы своим первобытным инстинктам, равно как и её невысказанным желаниям, и трахнул бы её прямо здесь, на столе, то сегодня ему это совершенно не улыбалось. — Доброй ночи, — произносит он на этот раз решительнее, поскольку она продолжает сидеть. Через мгновение, когда Базин всё же уходит, Бен закрывает глаза и отодвигает от себя дело Марим, измученный и обескураженный. — Блядь, — бормочет он. В досаде он трёт глаза, чувствуя подступающую дурноту. После старших классов, прошедших в рабстве у альфа-феромонов, что постоянно циркулировали в крови, он буквально выгрызал для себя хоть какое-то подобие здравомыслия. И, с разной степенью успешности, последние лет десять у него всё получалось. Но сегодняшний день, стоило переступить порог офиса, стал настоящим стихийным бедствием. Да что там, вся неделя была такой. Ему будто опять восемнадцать. И ничем хорошим это не кончится. Бен смотрит на часы на стене и стонет. Почти полночь. Он опускает неприязненный взгляд на дело Марим. Стоит ли вообще пытаться это читать? После нескольких минут колебаний Бен решает, что затея безнадёжна. Он засовывает папку в кожаный портфель и успокаивает себя тем, что завтра попробует ещё раз.***
Он стоит у себя в ванной комнате, в полудрёме чистя зубы, и в это время рядом с ним на раковине громко жужжит его телефон. Бен удивлённо уставляется на него. В голове не укладывается, кто может звонит ему в без малого два часа ночи. Он почти никогда не отвечает на звонки, независимо от времени суток. Он смотрит на экран и хмурится, видя, что номер незнакомый. Внезапно его охватывает обжигающая паника. Вдруг… вдруг что-то с отцом? Может, это мама? Звонит ему с чужого телефона в больнице, чтобы сообщить новость, которую он ждал — и которой боялся — вот уже более пяти лет? И, даже не сплюнув зубную пасту, он судорожно хватает телефон, чувствуя, как сердце в груди заходится в болезненно быстром стаккато. — Алло? На том конце провода ответа нет. Бен слышит тяжёлое дыхание и то, как звонящий проводит языком по сухим губам, а потом… — Бен. Его имя — не более чем жалобный стон боли. Звук своего имени с этой особой интонацией он узнал бы и на смертном одре. Он тут же полностью просыпается, несмотря на поздний час, зрачки расширяются, а член в штанах уже на полпути к полноценной эрекции. — Рей? — спрашивает он изумлённо, даже пусть и зная, что это она. — Что такое? — Хотя ему известен ответ и на этот вопрос. — Мне нужно… Пауза. И жалкий, беспомощный стон, который добирается до самых потаённых уголков его души. Рука стискивает раковину ещё сильнее — так сильно, что белеют костяшки. Он знает, что ей нужно, — всегда это знал, с тех самых пор, как они были детьми и он представлял из себя классического альфача, образом которого родители пугали своих детей-омег. Случалось, он был так глубоко в ней, по самые яйца, что казалось, будто его тело буквально создано давать то, что ей нужно, — и ни для чего более. Однако Рей не заканчивает своей мысли. Лишь снова скулит. Искусственная вежливость, которую он тщательно культивировал в себе последний десяток лет, с треском лопается и отлетает в стороны. — Скажи же, что тебе нужно, — даёт он ей указание этим тоном. Это — роль, которую он едва помнит, но в которую вживается так непринуждённо… Словно потрогать носком ноги чистое голубое озеро. Но, каким бы чуждым это ни казалось ему, Рей, похоже, узнаёт эту пьесу мгновенно. Она снова стонет, уже громче, и этот звук он даже больше ощущает нутром, нежели слышит. Член сейчас почти болезненно твёрд, зажатый между тканью боксеров и животом. Он будет трахать её сегодня ночью, вдруг понимает Бен. Всю ночь. И завтра тоже. От мысли об этом он едва не кончает прямо там. — Бен… — снова подаёт она голос, дыша всё быстрее и громче. — Мне нужен… ты. — Знаю, что я, — произносит он проникновенно, чувствуя, как член набухает просто до предела. Бен берёт его в руку, уже отчаянно жаждая развязки, чувствуя, как просыпается внутри зверь, как он начинает преобладать. — Знаю, малышка, знаю. Но вопрос в том, достаточно ли хорошо ты вела себя, чтобы меня заслужить. Он не понимает, откуда берётся этот властный тон, и знает, что в ту же секунду, как увидит её, ему так неистово захочется быть в её влажном жаре, что станет не до игр. Но, с другой стороны, это ведь единственная его версия, знакомая Рей. И, похоже, в данный момент именно этого она и хочет. — Да, — выдыхает она, — да, я вела себя так хорошо. Пожалуйста… Его глаза закатываются. Скоро он нагнёт её над кухонным столом, прижмёт напротив комода и у стены, а она будет умолять, выпрашивать у него ещё оргазм, и ещё один, и ещё. Она уже не будет разумным существом, она станет рабой гормонов и течки. А больше всего на свете она будет жаждать его член, его узел — так глубоко в ней, как только возможно. Она испускает протяжный, надсадный стон. А может, стонет сам Бен. — Скажи адрес, — командует он, уже натягивая джинсы и пихая в карман ключи. — Я сейчас буду.