Матерь богов

Серсее, определённо, трудно было с этим смириться. И самое нелепое, как ей самой казалось, в этой ситуации то, что она почти не злилась — испытывала досаду, разочарование и даже подобие страха. Но никак не злость. Признаваться в этом себе было неприятно до дрожи. Джейме, чёртов Джейме! Серсея не могла поверить в то, что он снова сбежал. Хотя тот слабый, иногда поднимающийся откуда-то из глубины голосок нашёптывал ей: «А чего ещё ты ждала? Скажи, дорогая, не ты ли для этого расстаралась?» Если бы обладательница этого голоса находилась извне, непременно бы получила оплеуху, а ещё вернее — меч Горы на своей шее. Однако — увы. «Нет, идиотка, — едко отвечала Серсея той, на которую не могла найти никакой управы, — та змея делает всё, чтобы разобщить нас. Только попробуй возразить мне». Последние два слова Серсея произнесла вслух — какое счастье, что рядом находился только сир Григор, ожидавший её в тени. И ему уж точно не было дела до безумия своей госпожи. Серсея приложила прохладную, подрагивающую руку ко лбу, закрыла глаза и шумно, долго выдохнула: — Кажется, я тоже понемногу схожу с ума, — собственный дрожащий голос Серсее не понравился. Как и то, насколько искренними и испуганными были те слова, принадлежащие кому-то другому. Не ей. Потому что она не имела никакого права бояться. Она мучительно долго вглядывалась в голодный сумрак, жадно поглотивший корабль, на котором Джейме сбежал от неё. Где-то там виднелись неверные огоньки, колыхающиеся в море тьмы, но, возможно, Серсее это только чудилось. Сколько она тут уже простояла, пялясь в ночь? Её била дрожь холода, от которого не спасали даже тёплые вещи. Заледеневшие на ветру пальцы почти не гнулись, глаза казались сухими от злого и хлёсткого ветра. Совершенно уже не по-королевски шмыгнув носом, который казался маленьким кусочком льда, налипшим на лицо, Серсея отвернулась. — Пойдёмте, сир, — устало приказала она Горе, который тут же оказался рядом, — пора нам возвращаться. Вы же никому не расскажете о... — она тихо и печально рассмеялась. — Ну да, простите, вы всегда были таким молчуном. Мне в вас это качество положительно нравится. Умение слушать и не болтать попусту в наше время — большая редкость. Серсея прекрасно понимала, насколько глупо со стороны смотрится её беседа с тем, кого даже человеком назвать можно с трудом. Оживший мертвец, лишённый разума и возможности говорить. Всё, что было у сира Григора, — недюжинная сила и послушание. Сейчас Серсее другого и не требовалось. Она шагала в сторону дома, который был заметен издалека: в некоторых окнах подрагивали огоньки свечей. Странно, но на короткое мгновение это наполнило сердце странной теплотой, почти уютом. Ложное, обманчивое, а главное — опасное ощущение. Это не дом Серсеи, это — чужой край, город очередных дикарей, откуда она пока даже не имеет возможности вырваться. Потому что тогда злобная ящерица снова приползёт за ней. Серсее была противна одна только мысль о вынужденном подчинении Дейенерис. Но, с неохотой размышляла она, чуть морщась, пока это лучшая перспектива из возможных. Вероятно, даже самая лучшая из того, что произошло за прошедший год. Почти что год! Подумать только. Ведь даже в Квохоре, где они провели с Квиберном столько времени, Серсея никогда не чувствовала себя в безопасности до конца, несмотря на всё благоволение Орхана. И история с леди Мелларио показала, насколько плачевно всё могло закончиться. Серсея содрогнулась от этого неприятного воспоминания. Григор Клиган распахнул перед ней тяжёлую дверь, пропуская вперёд. В лицо ударил тёплый воздух протопленного дома. — Запри всё на засов, — велела Серсея своему личному мертвецу, который тут же принялся выполнять приказ. Лязг запираемой двери ласкал слух, внушал обманчиво-лживое ощущение безопасности. Потому что Серсея подспудно понимала: рядом с этим жутким лабиринтом расслабляться нельзя. Никакие двери, замки, запоры и окованные окна не спасут от того, что может подняться из глубины. «Ты же видела». Покачав головой, Серсея поспешила наверх. Не думать о Джейме — дала она себе очередное обещание, и с каждым шагом пыталась вколотить себе в голову эту мысль. Не думать о Джейме, не думать о чудовищах, не думать о Дейенерис. Не думать, не думать, не думать... Если бы это было так легко! Серсея пошатнулась, с силой вцепившись в перила лестницы. Горло опасно сдавило — вот-вот прорвутся слёзы. Она сжала зубы так, что они готовы были раскрошиться. Плакать тем более нельзя, иначе этот поток уже не остановить. Не получат они такого удовольствия, как её горе. Под ними Серсея подразумевала почти всех, потому что мир, в котором ей довелось оказаться, был враждебен и чужд. Люди или чудовища, реальность или старые сказки — какая разница? Тьма окружала плотным кольцом, ощетинившись острыми лезвиями кинжалов, готовыми вонзиться в тело Серсеи, как только она проявит малейшую слабость. Мир — голодное место. Ведь так сказал тот, другой мертвец? Томас... И ведь он наверняка знал, о чём толковал. Ведь Серсея видела — чувствовала — кто он такой на самом деле. Проклятый дракон. Неприятная судорога прокатилась по телу, и Серсея, не разжимая зубов, взбежала на второй этаж. Ей требовался сон, который почти наверняка придёт нескоро. По пути она остановилась у комнаты, где спали дети и Джой Хилл. Серсея, по-прежнему мучимая неприятной паранойей касательно намерений служанки Дейенерис, не позволяла Джалиле оставаться в этой комнате на ночь. Пусть та прислуживает днём, когда за ней можно присмотреть. Осторожно, стараясь не шуметь и даже не дышать, Серсея приоткрыла дверь. В полоске лунного света, падавшего из окна, она увидела умиротворённые лица спящих детей, и саму Джой, которая посапывала на стоящей рядом с колыбелью кровати. На столе стояла ещё неубранная посуда после того, как Герольда и Джоанну накормили. Так же тихо закрыв дверь, Серсея отвернулась. С лестницы уже слышалась тяжёлая поступь Григора Клигана, который поднимался, чтобы занять свой пост у спальни Серсеи. Даже не посмотрев в его сторону, она удалилась, почему-то вспомнив кормилицу. Поджала губы. Серсея не хотела демонстрировать при Джейме свою обеспокоенность этим фактом, пусть и знала — тело рабыни всё ещё здесь, в доме. И смерть её тревожила сверх всякой меры, несмотря на заверения Квиберна о безопасности странной хвори для остальных. Потому что Серсее было плевать на этих самых остальных, её беспокоили только дети, которые находились к Нхалле ближе всех. Пили молоко этой коровы. Что изволите думать по этому поводу? Однако и Герольд, и Джоанна выглядели вполне здоровыми, хотя козье молоко, которое пока приходилось давать, им не очень-то нравилось. Квиберн заверял, что скоро, — возможно, через луну — можно будет попробовать другую жидкую пищу, но прямо сейчас для такого рановато. И даже тогда им будет требоваться молоко. Серсея об этом знала. Потому что даже в Красном Замке всегда следила за тем, чем кормят её детей, пусть её саму к ним пускали не всегда, несмотря на угрозы расправой и гнев. Войдя к себе, Серсея небрежно скинула тёплую накидку. Она хотела было позвать с нижнего этажа Джалилу, которая бы разожгла свечи, но не стала этого делать. Оказалось достаточно тёплого света растопленного камина, который успел прогреть комнату. Вскоре шторы оказались тщательно задёрнуты: Серсее чудилось, что до неприятного яркая луна недобро скалится с тёмного неба, и даже заговорщически подмигивает. Вскоре, переодевшись без посторонней помощи и собрав волосы в небрежную косу, Серсея улеглась в кровать. Удивительно, однако с течением времени она предпочитала делать что-то самостоятельно вместо того, чтобы звать прислугу, даже если та и наличествовала. Наверное, она просто слишком устала от чужих людей, которым трудно доверять. С коими даже не всегда можно побеседовать на одном языке — доброй половины слов они просто не поймут. Некоторое время Серсея глядела прямо перед собой, и голова её какое-то время была упоительно пуста. Ни единой тревожной или радостной мысли. Только созерцание тёмного потолка, на котором трусливо подрагивали тени ночи. Камин уютно потрескивал, нашёптывая что-то. И Серсея сама не заметила, как заснула. Небо ещё оставалось тёмным, когда сквозь вязкий, тяжёлый сон Серсея услышала детский плач. С трудом разлепив веки, она ошалело огляделась. Камин почти прогорел, дети продолжали приглушённо плакать за стеной. Джой их, конечно, успокоит, но Серсея не хотела знать, когда именно это произойдёт. Откинув одеяло в сторону, Серсея встала, чувствуя босыми ступнями холодный пол. За дверью нерушимо стоял Клиган, мимо которого Серсея проскользнула, бросив на ходу: — Оставайся на месте. Дети действительно плакали. Такое часто случалось по ночам, особенно теперь. Серсея распахнула дверь, сразу же заметив и Джой, и, к своему неудовольствию, Джалилу, хлопочущих вокруг них. — Они не голодать... и вы можете... — начала было наглая служанка на ломаном всеобщем, но Серсея, едва не ощетинившись, почти прошипела: — Что я могу, знаю сама. Это мои дети, отойдите прочь. Растеряно моргнув, Джалила не стала спорить, отступив от кровати. Джой, возившаяся с Джоанной, тоже посмотрела на Серсею как-то затравленно. Похоже, она немного опасалась своей кузины, не без злого веселья подумала Серсея, хотя по большей части на Джой ей было просто плевать. Иногда она злилась разве что на то, что Джой до спазмов походила неё, пусть сама Серсея и никогда не была столь же невинна и чиста. Но тогда красоту её ещё не тронуло беспощадное время. Эта схожесть, это жестокое напоминание порой причиняли немыслимую боль. Иногда Серсее всё это и вовсе казалось оскорбительным. Хотя за схожесть Джой с юной Серсеей стоило благодарить дядю Гериона, от которого девчонка-бастард и унаследовала фамильные черты. Но сейчас Серсее до этого не было никакого дела. Она тронула за плечо Джой, говоря: — Я сама, — она склонилась над колыбелью, где во весь голос ревели близнецы. Все красные от натуги. Серсея протянула руку, касаясь детей. Те не были горячими. Повернувшись к Джой и Джалиле, замершим поблизости, она приказала: — Спуститесь вниз и разбудите мейстера Квиберна, пусть он поднимется сюда. Джой почти убежала следом за служанкой, возможно, снова опасаясь оставаться с Серсеей наедине. В таких случаях она нередко робела, не зная, как себя вести. Склонившись к детям, Серсея принялась говорить, насколько умела, какую-то чепуху ласковым голосом. Какая разница, что она несёт, если близнецы пока не в состоянии понять, что она толкует? В равной степени это могли быть как научные труды, так и бессвязное лопотание из одних только звуков. Джоанна вдруг умолкла, внимательно уставившись на мать. Даже на мгновение плакать прекратила. Герольд упорствовал, и Серсея вздохнула: — Ну что на тебя нашло? Даже сестра успокоилась, — однако, стоило ей это произнести, как и Джоанна очередной раз разревелась. Серсея покачивала кровать, чувствуя, как у самой слипаются глаза, и как подкатывает головная боль. Да, именно от всего этого в том числе её пытались уберечь при дворе. Иногда она жалела о том, что Квиберн почти перестал давать близнецам то снадобье. Впрочем, подобные мысли Серсею вынуждали испытывать муки совести — ведь это её дети, она не должна так злиться из-за того, что они плачут! Как ещё полагается вести себя младенцу, скажите на милость? — Идите спать, ваше величество, — Серсея обернулась на голос появившегося в дверях Квиберна. За спиной его маячили Джалила и Джой. Быстро же он пришёл. — Вы снова хотите дать им что-то? — нахмурилась Серсея, которая сама не так давно жалела о том, что Квиберн перестал это делать. — Нет, ваше величество, — Квиберн подошёл к кровати и, мягко потеснив Серсею, извлёк из кармана какую-то баночку, — это просто охлаждающая и успокаивающая мазь. С ней они спят лучше. Серсея смерила Квиберна взглядом: он не выглядел сонным, словно и вовсе не ложился спать. Впрочем, возможно и правда не ложился. Серсея старалась не думать, что происходит за дверями его комнаты. Однако на сей раз мешать Квиберну не стала, тем более дети, завидев его, словно бы притихли. Следовало признать одно: Квиберн им нравился. Возможно, они были привязаны к нему даже больше, чем к Джейме. Мысль эта наполнила Серсею каким-то болезненным злорадством. Она криво улыбнулась и посмотрела на Джой и Джалилу. — Ты можешь быть свободна, — Серсея небрежно махнула рукой в сторону служанки, — нечего здесь толпиться. Если они накормлены, твоя помощь больше не потребуется. — Вы можете идти спать, — повторил Квиберн, уже закручивая баночку. От неё действительно исходил приятный травяной запах, приятно щекотавший ноздри, — вот увидите, они скоро успокоятся. — Я присмотрю за племянниками, мне это в радость, — робко заверила Джой. Она и сама сонно моргала, явно желая вернуться на свою разворошённую кровать, стоявшую рядом с детской колыбелью. — Не беспокойтесь. Серсея посмотрела с сомнением вначале на неё, затем — снова на Квиберна, и после — на детей. Те уже почти не хныкали. У Герольда, который прежде голосил громче сестры, тоже начали слипаться глаза. — Ладно, — хмуро сдалась Серсея и перевела взгляд в сторону окна: рассвет ещё не наступил, но небо едва заметно посерело, свидетельствуя о приближении солнца. Следовало поспать ещё немного прежде, чем вернуться к делам. — Вы помните о том, что мы завтра направляемся к магистрам... снова, милорд? — обратилась она к Квиберну. — Безусловно, ваша милость, — поклонился Квиберна. — О таком я никак не мог забыть. — Вот и славно, — на ходу бросила Серсея, неторопливо покидая комнату. Голова всё же разболелась, но виду подавать не хотелось. Возможно, оставшееся для сна время исправит положение, пусть надежды на то особой не было. Хорошо, если вообще удастся уснуть: пробуждения посреди ночи из-за детского плача порой потом оборачивались долгим созерцанием темноты в тщетных попытках сомкнуть глаза. Однако опасения, по счастью, не оправдались: стоило коснуться головой подушки, как сон — тот самый, тяжёлый и чёрный, — с почти что жадностью навалился на Серсею, уволакивая так далеко и глубоко, что ни один солнечный блик, и даже ни один звук не могли достигнуть сознания. Не сон — воистину подобие смерти, но спящую Серсею это не слишком беспокоило. *** Наскоро позавтракав в своей комнате, Серсея спустилась вниз, чтобы в молчаливом сопровождении сира Григора и Квиберна отправиться к дикарям. Ей надлежало очередной раз выслушивать речи о проблемах, с которыми они имеют дело. Пусть самой Серсее было и плевать на всё, что не касалось безопасности её детей. — Они нормально спали? — спросила она у Квиберна, шагая по узкой вымощенной дорожке, уходящей чуть вниз. Ветер теребил распущенные волосы. Она могла бы, пожалуй, воспользоваться паланкином, но не стала. Ей хотелось немного пройтись, подышать, успокоиться и настроиться на нужный лад. Тем более, после вчерашнего дня Серсея чувствовала себя уставшей и разбитой. — Герольд и Джоанна? О, замечательно, — немногословно заверил Квиберн. — Вы знаете, они вступили в такой возраст... Наверное, их плач беспокоит вас. — Не более, чем всё остальное, — фыркнула Серсея. Впереди показался выделяющийся на фоне остальных дом с мощными стальными дверями, у которых дежурили двое стражников с непроницаемыми лицами. — Что там творится у вас, меня тревожит не меньше. — Я обязательно посвящу вас в подробности в самое ближайшее время, — пообещал Квиберн с загадочной улыбкой и остановился на почтительном расстоянии, после чего сказал стражникам открыть двери. Вскоре Серсея заняла почётное место на высоком стуле между двумя людьми, которых она находила самыми странными из магистров: стариком Ма`аном, что никогда не распахивал своих дряблых век и абсолютно безволосым Талгхо, напоминавшем о недолгом пребывании в Норвосе и тамошних обычаях. Сама того не желая, Серсея всё-таки запомнила их имена, пусть общались они через Квиберна. Чуть подавшись вперёд, перегибаясь через Талгхо, к ней обратился человек по фамилии Гхан. Его зелёные глаза сверкнули, когда он говорил что-то на своём варварском наречии. Квиберн тут же перевёл: — Магистр учтиво интересуется, как вы себя чувствуете? Вы чрезвычайно бледны, заметил он... Серсея вымученно улыбнулась, посылая этого не в меру заботливого человека в тёмно-синих одеждах священнослужителя, в седьмое пекло, а после произнесла: — Передайте, что всё замечательно. Не стоит беспокойства. Дождавшись, пока Квиберн переведёт, Серсея устроилась поудобнее, глядя на заходящих в зал людей. Первым пришёл Мар Кхетт, Князь Улиц, за ним следовало трое хмурых человек, которые склонились перед магистрами и Серсеей. Та ответила кивком головы и махнула рукой, позволяя занять свои места. — Он будет говорить от имени людей, которые сидят за его спиной, — перевёл слова Кхетта Квиберн, тенью стоявший за высоким стулом Серсеи, — все они с глубоким почтением обращаются к Совету и её превосходительству, которая находится здесь от имени Драконьей Королевы. Серсее нравилось бы, как это звучит, если бы не уточнение про Дейенерис, от которого сводило челюсть каждый раз. Но лицо оставалось бесстрастно. Показывать неудовольствие наверняка посчиталось бы оскорбительным и могло сулить проблемы. Поэтому Серсея всегда проглатывала неприятные для неё слова. Пускай. Пускай. Пускай. Всё это временно. Так она обещала себе, хотя и не всегда в то верила. — Как магистрам и её превосходительству прекрасно известно, иногда на Лорате и Лорассионе появляются невостребованные дома. Некоторые из них находятся в превосходном состоянии. И сегодня речь пойдёт об одном из них. Также прежним владельцам принадлежали земли, которые теперь по стечению обстоятельств оказались бесхозными. Господа, с которыми Мар Кхетт пришёл, претендуют на эти земли. Они многократно предупреждены им, что подобному имуществу надлежит переходить в собственность города, однако они настояли на встрече. Он просит Совет во главе с её превосходительством решить, кто должен этими землями владеть, пока не дошло до кровопролития, которое в высшей мере недопустимо. Нам нельзя тревожить древних богов, которые не смотрят, но видят. После этого Мар Кхетт по очереди представил мужчин, которые недовольно глядели друг на друга, явно с трудом сдерживая гнев. Серсея уже успела познакомиться с местными обычаями в этом отношении. Князья действительно являлись данью традициям. Прежде они сами разрешали подобного рода споры, однако с формированием Совета магистров роль судей выполнять перестали, к ним лишь обращались с вопросом, и те от имени своих избирателей представляли проблему Совету. Наверное, так было даже удобнее: в конце концов, если спор не стоил и выеденного яйца, разрешить его мог и Князь, не беспокоя зазря Совет. Однако, видимо, этот случай оказался не из таких. Требовался ответ магистров, и окончательное слово останется именно за Серсеей, которая теперь почиталась главной среди них. Серсея сжала руки на подлокотниках, внимательно выслушивая Квиберна, который принялся пересказывать историю каждого из этих землевладельцев, которые никак не могли решить, кому именно должен перейти во владение дом и прилегающий к нему клочок земли. Каждый утверждал, что именно он имеет право на это. Ссылался на родственников, на то, что земля прежде принадлежала ему и была продана его дедом, или уверял, что земельный участок заходил за границы чужих владений, что давно становилось причиной распрей. Словом, тоска смертная. Серсея внимательно выслушивала всё это. И ей с трудом удавалось удерживать сосредоточенное выражение лица. Что ж, в Красном Замке ей доводилось слышать истории и поскучнее. Ничего нового: брюзжат и ругаются почти как некоторые малоземельные лорды, не поделившие очередную мельницу или деревню на несколько гнилых домишек. Когда каждый из троих закончил — с превеликим почтением, как следовало догадаться, — снова выступил Князь Улиц, довершая всё вышесказанное: — Как они видят, вопрос не так прост, ибо каждый из этих людей имеет весомые аргументы в свою пользу. И он обратился за помощью мудрейших и сильнейших, чтобы они разрешили начатый спор, — перевёл его слова Квиберн. Серсея оглянулась на него, словно ища поддержки. В конце концов, он долгое время служил её десницей, однако, видимо, придётся разбираться самой: с мнением Квиберна, который выполнял роль всего лишь переводчика, никто и подавно считаться бы не стал. Сидящий рядом с Серсеей Талгхо взмахнул руками. Его багряные рукава блеснули, мучительно напоминая знамя Ланнистеров. Серсея сжала зубы. Этот безволосый человек заговорил: — Талгхо, как один из представителей знати и землевладельцев, полагает, что земля должна отойти во владения города, а не кому-то из этих уважаемых господ. Тут и говорить нечего, ибо таковы правила, — вкратце пояснил Квиберн. — Магистр Китуда, — продолжил Квиберн, сделав паузу после того, как заговорил человек в жёлтом, — его в этом решении полностью поддерживает. Серсея поглядела на остальных: Джарлан и Гхан молчали. Так, словно тоже скучали. Однако они, по всей видимости, внимательно слушали остальных и пока не вмешивались в спор, как и Серсея, которой невольно пришлось выслушать мнение каждого, чтобы лучше понять суть проблемы и то, как здесь работает закон. Ничего нового для себя она не узнала: видимо, закон здесь почти столь же эфемерен, как и у неё дома. Всё зависит от того, чью сторону занимают судьи. Хорошо ещё, что у этих землевладельцев не было никакого личного войска, иначе бы они не за советом сюда пришли, а давно принялись бы резать друг другу глотки и сжигать соседние деревни. Потом — о, Серсея чудно представляла себе развитие событий! — на поклон прибежал бы либо один из побитых и униженных, умоляя отомстить обидчику за недостойное поведение, либо сами измученные распрями крестьяне. Которым, по большей части, всё равно, кто из лордов не прав, главное, чтобы их деревни и поля прекратили жечь, а людей вырезать под корень. Вряд ли в Вестеросе с тех пор что-то изменилось. Разве что сидящий на троне мальчишка превратил его в выжженную пустыню, где некому уже станет делить земли. «Мальчишка, — со злой иронией подумала Серсей, — никакой он не мальчишка, ты же сама теперь знаешь». Хотя на счёт пустыни Серсея уже почти не сомневалась. Мягкий голос склонившегося к её уху Квиберна, заставил дёрнуться: — Магистры, Князь Улиц и землевладельцы хотят узнать, какое решение полагает наиболее справедливым ваше величество. Готовы вы подтвердить тот факт, что закон не должен быть нарушен, и земли надлежит передать во владение города? — Что говорили остальные? — чуть рассеяно спросила Серсея. Благо, у неё была такая возможность, поскольку она не знала языка и могла скрыть тот факт, что прослушала реплики магистров. Квиберн принялся повторять то, что было сказано ранее: — Вот, какие варианты имеются, ваше величество, если говорить коротко: отдать имущество в управление города или решить спор в пользу кого-то одного из землевладельцев. Однако последнее не слишком желательно. Эти господа не то, чтобы не уважали старый закон, но всё же не относятся к нему с должным вниманием. Поэтому Князь Улиц явился сюда больше для того, чтобы получить подтверждение от Совета, которое усмирило бы этих недовольных землевладельцев. — Но я не знаю никого из этих троих, — вдруг тихо призналась Серсея, хоть землевладельцы и не понимали всеобщего языка. Наверняка не понимали. Это было правдой: знай Серсея об этих людях больше, что сделал каждый из них, чем знаменит, какими грехами и благодетелями славится, кто приносит пользу, а кто может оказаться злейшим врагом, решить такого рода вопрос оказалось бы легко. Но всего этого у Серсеи не было, от чего она чувствовала себя слепой и почти глухой. — Как же я могу рассудить их по справедливости, как они того ожидают? — Прежде, как вы знаете, — негромко говорил Квиберн, пока Серсея внимательно разглядывала троих землевладельцев, — вопросы такие решались голосованием среди магистров. Однако теперь... — Да, я знаю, — раздражённо отмахнулась Серсея. Чуть подумав, она спросила: — Что из себя представляет земля, спор о которой мы сейчас ведём? Квиберн адресовал свой вопрос Мару Кхетту, который принялся пояснять. К концу его речи, Серсея ещё больше нахмурилась, сознавая: нет, так не пойдёт. Ей действительно нужны советники, которые смыслят в этом больше и разбираются лучше, кроме того, требуется нечто более серьёзное, чем карта архипелага, которую ей любезно предоставили совсем недавно. Что будет незаменимым, так это информация о тех, кто имеет право голоса, владеет этими землями, имеет долю в рыболовном флоте и распоряжается скудными полями, с которых собирается не менее скудный урожай. Неплохо было бы узнать и о старом законе, что так часто упоминается. Нет, Серсея понимала его суть, но, возможно, слишком поверхностно. Она глубоко вдохнула и поинтересовалась у Квиберна: — Кто из магистров ответствует за владение землёй? — Как вашему величеству уже известно, это Талгхо, а также магистр Джарлан, — Квиберн кивнул. — Тогда спросите у них, каковое решение они оба полагают верным? — Оба они придерживаются мнения, что земля должна перейти во владение города, — сказал Квиберн. — Мнения остальных разделились. Возможно, в данном случае, полагают они, вполне разумным будет передать землю одному из господ или вовсе поделить поровну. За исключением магистра Гхана... он серьёзно относится к закону, поскольку служит богам и не уверен, что подобное оправдано. Серсея глубоко вдохнула, давая себе короткое время, чтобы принять решение, пусть и не окончательное. В зале повисла тишина, все глядели на них, все слушали и все, разумеется, ждали. Серсея сразу же представила, как Дейенерис узнает об этом и станет потешаться по этому поводу, пусть и понимала: вряд ли ей будет так уж смешно. И дяди Гериона, который бы в красках эту сцену пересказал, здесь нет. — Хорошо. Спросите, знает ли Мар Кхетт других людей, которые могут претендовать на эти земли? — Но ведь он именно их он и привёл сюда, — напомнил Квиберн. Серсея нахмурилась, чувствуя, как в ней поднимается гнев. — Вы, верно, смеётесь?! — выдохнула она. — Я говорю о другом. Знает ли Мар Кхетт предполагаемых наследников этих земель по родственной линии? Не тех, которые продали эти земли, а тех, которые связаны кровными узами с прежними владельцами. Придя сюда за советом, он наверняка имел некоторое представление об этом. Квиберн адресовал эти слова залу. Землевладельцы, похоже, остались поставленным вопросом не слишком довольны. Талгхо, вскинув брови, сказал что-то. — Он говорит, разумнее было бы эти земли забрать в собственность города. — Это я уже слышала, — ещё более раздражённо сказала Серсея, хмурясь. — Я хочу узнать другое. Пусть говорит Князь Улиц. Мар Кхетт оказался не слишком многословен, однако заметил, что хорошо знает всех троих землевладельцев, и кровными узами с ушедшими они не связаны. Что касается возможных родственников, то никто из них не приходил к нему и этих земель себе не просил. Серсея едва не застонала. — Я поняла, — почти сквозь зубы процедила она. — Ладно. Так и быть. Скажите им, что земли эти перейдут в собственность города временно. Временно, — повторила Серсея, подчёркивая важность этого пункта, — пока мне не удастся выяснить, действительно ли никто в городе более не может наследовать их. И передайте Мару Кхетту, что мне бы хотелось поговорить с ним, когда всё закончится. А также магистрам Джарлану и Талгхо. Когда всё это было сказано, трое землевладельцев ушли, как можно понять, весьма рассерженные и наверняка проклинающие, пусть и мысленно, Серсею на все лады. Но они хотя бы ненавидели её в равной степени. Магистрам наверняка тоже выпала изрядная доля проклятий. Следующим пришёл Анхман, Князь Урожая, приведя с собой землепашцев. На сей раз никакого земельного спора не возникло, однако предстояло решить, когда в этом году лучше начинать возделывать землю. Обсуждался и тот удручающий факт, что часть сделанных ранее запасов по неизвестной причине сгнила, из-за чего людям не хватает хлеба. Серсея коротко — как всегда, через Квиберна, — уточнила у магистра Китуды, который оказался представителем купцов, сколько хлеба они могут закупить в других городах, а также у тех торговых кораблей, которые сейчас заходят в порт. Сколько просят они за зерно, и есть ли оно у них? Чем может заплатить Лорат? У Дкемера, Князя Рыбаков, по счастью, не оказалось никаких вопросов и жалоб. Пусть он и был хмур. Он лишь сообщил о том, что, вероятно, потребуется расширение порта, поскольку всё больше кораблей приходят из других мест, ища обходные пути, чтобы попасть на остальную часть материка, избежав тем Ступеней и Летнего моря. — Столько судов, — пересказывал Квиберн, — здесь не видели никогда. Когда всё закончилось, время обеда уже миновало, и Серсея, помимо усталости, чувствовала ещё и голод. Ей хотелось как можно скорее вернуться в дом, поесть и увидеть своих детей. О Джейме она не вспоминала, хотя сегодня и обсуждались некоторые дела, происходящие в колонии. Оттуда пока что ждали вестей. Говорили, что вот-вот начнут восстанавливать затопленные рудники и штольни. И всё же следовало переговорить с Талгхо и Китудой, а также Князем Улиц касательно земельного вопроса. Разговор этот не затянулся долго, однако Серсея попросила о следующем: предоставить ей наиболее обширную информацию не только о предмете спора, но и обо всех землях, которые принадлежат Вольному городу Лорату, включая колонию Морош, если таковое возможно, а также попросила немного рассказать ей о землевладельцах. Поинтересовалась, есть ли какие-либо письменные сведения либо отчёты, из которых также можно почерпнуть эту информацию. Конечно, касалось то и старого закона... Талгхо задумался и сказал, что с информацию о землях предоставить куда проще, хотя её и немало. Китуда вспомнил, что у него есть ряд карт и чертежей, которые Серсея может найти полезными. Мар Кхетт пообещал составить список всех крупных землевладельцев и передать его Серсее, касалось то и возможных родственников. — На её месте, — передал Квиберн его честные слова, — он бы не отдавал землю ни одному из претендующих на неё, даже наследникам. — Но в городе и без того достаточно пустых домов. И очень неплохих. Один из них вы отдали мне. К чему же нам ещё? И справедливее будет отдать их тем, кто имеет на это право по крови, — заметила Серсея. Ответ Князя Улиц одновременно удивил и напугал, оставив при том почти равнодушными Талгхо и Китуду: — Такие законы привычны ей, но не им. Люди не всегда пропадают бесследно. Они могут и вернуться. Кроме того, боги... новый дом её превосходительство и её люди получили через два дня после того, как его покинули. Если же в доме отсутствуют люди достаточно долгое время, они полагают его населённым незримыми богами. Он более не может никому принадлежать, кроме города. Эти уважаемые господа это не совсем понимают, пусть и родились здесь. — И как же давно нет нынешних владельцев? — Чуть больше луны, — пожал плечами Мар Кхетт. — В любом случае, в собственности города эти земли будут сохраннее. И так безопаснее. — Ей лучше бы объяснил этот вопрос Эмир Гхан, который, несмотря на молодость, сведущ в этих делах, — вмешался Талгхо. — Те, кто пришли из других земель, не всегда могут понять, в чём дело. Даже землевладельцы, как она видела, относятся к традиции без должной осторожности. Они не могут в том винить людей: старый закон давно превратился в суеверие. И всё же... он существует. И будет существовать, пока стоит лабиринт. Серсея напряжённо потёрла лоб, хмурясь. Никуда не годится. Звучит, как ересь. Серсее явно чего-то недоговаривали. Или просто пускали пыль в глаза с этим законом. — Обычно, — наконец произнесла она, — в пропаже других людей виноваты преступники или несчастные случаи, но никак не боги. — Они бы так не сделали, — уверенно ответил Мар Кхетт, выслушав перевод Квиберна. — Как он говорил... здесь они живут по иным законам, люди на острове не причинят вреда своим же даже без веры в богов. Так неприятно. Недопустимо. Никогда здесь никого не убивали. До того, как... — он помялся, — пока сюда не явились новые люди. Впервые за долгое время пропавших нашли, и они оказались высушены досуха. Её превосходительство знает эту историю. Серсея знала, о чём речь. Более того, полагала, что ей известна личность преступника. Этот вопрос обсуждался одним из первых, стоило ей явиться к магистрам, чтобы исполнить свою роль. Она же честно рассказала о человеке, что едва не держал их в плену, а после исчез. Томас... Возможно, это сделал он. Магистры нахмурились, переглянувшись, и пообещали обдумать информацию. Серсее с тех пор ничего по этому поводу не говорили. Однако утверждение, что и прежде здесь не промышляли убийцы, казалось весьма спорным. Наверняка ведь были. Только умели тщательно скрывать тела, пользуясь суеверностью Совета и Князей. Подумать только! Значит, предстояло всё-таки задуматься над вопросом безопасности и, возможно, организовать отряд, который патрулировал бы город. В конце концов, ведь не просто так существуют стражники, стоящие на воротах. Неужели они охраняют магистров только от агрессивных чужаков? Слишком много вопросов, на которые только предстояло найти ответы. Серсея почему-то казалось, что не все ответы придутся ей по вкусу. Всю ту кипу бумаг, которую надлежало изучить, ей обещали доставить домой в скором времени, после чего они с Квиберном покинули дом собраний. — Как вы думаете, почему этот иббениец так сказал? — посмотрела Серсея на Квиберна, когда они шли обратно. В животе у неё урчало, за что было мучительно стыдно, ибо это недостойно леди, однако ничего поделать она с этим не могла. Впрочем, Квиберн видел её и в более неприглядном виде. А Григору Клигану вряд ли было до того дело. — Я имею в виду, про дома. Что их владельцы могут вернуться. Мне не понравилось, как звучат эти слова. Да и какие-то существа, занимающие необитаемое жильё... — Почему же? — спокойно спросил Квиберн. — Может статься, что он прав. — Во-первых, — принялась пояснять Серсея, стремительно терявшая всякое терпение, — потому что мы живём в одном из таких домов. Хуже того — мы жили в другом доме на острове, и там же умерла Нхалла. Может быть, я схожу с ума, но если в этом суеверии кроется более страшная и более материальная истина? Во-вторых... милорд, не валяйте дурака, в сложившихся обстоятельствах я не хочу представлять, в каком виде прежние владельцы могут вернуться. И что они станут делать? Выгонять каких-то богов из своих жилищ? Это звучит... — она подумала, выбирая верное слово, — крайне неприятно, что бы ни значило на самом деле. Квиберн бросил на Серсею внимательный взгляд, словно спрашивая: «Неужели теперь вы верите?» На его счастье, он не озвучил эту мысль, если таковая и имела место. — Я бы на вашем месте не беспокоился на этот счёт. Не думаю, что Мар Кхетт стал бы обманывать вас, как и Совет. Ваш дом никто не отберёт и не займёт. — Когда-то я тоже была уверена в том. Особенно, когда смотрела на Королевскую Гавань с высоты Красного Замка. Напомнить вам, где мы оказались? — всё больше злилась Серсея. — Однако это иное дело. Вы представляете Дейенерис, её они не посмеют оскорбить и уж тем более не попросят вас уйти. — Её не посмеют — а меня? — не успокаивалась Серсея. — Что на счёт моих прав? — Для них... — Квиберн замолчал, задумавшись, явно подбирая правильные слова, которые сгладили бы напряжение, — для них оскорбить вас значит оскорбить её. Навредить вам — навредить ей. Как бы там ни было, подобное вам только на руку, ваше величество. Разве я не прав? Квиберн, конечно, был прав. Серсее следовало это признать, но как же ей не хотелось! Жестоким богам зачем-то понадобилось мучить её этой зависимостью от прихоти Дейенерис Таргариен и её милости. Как унизительно. Трижды унизительно. Возможно, будь на её месте кто-то иной, Серсею бы это не так беспокоило. Однако речь всё-таки шла о человеке, смерти которого она желала так же отчаянно, как желала сохранить жизнь своим детям. Приходилось выбирать. — И если эти люди всё же вернутся, — Серсея попыталась вспомнить, о чём они говорили прежде, — то вернутся ли они живыми? Вот что я хотела узнать. И главное — куда они пропали в действительности? На этом острове происходит слишком много странных вещей, чтобы они оставались незамеченными. Ужасно неприятное место. Самое страшное — похоже, эти дикари верят в то, что говорят. Квиберн поджал губы, чуть хмурясь, посмотрел на лабиринт, громада которого виднелась издалека. Серсея же, напротив, старалась лишний раз не разглядывать это древнее уродство, с которым и без того приходилось соседствовать. — Море, — наконец, выдавил Квиберн. — Возможно, их забрало море. Или они отправились в другие места. Кто знает? — Я слышала, что люди отсюда родом почти никогда не покидают островов и всю жизнь остаются здесь, — возразила Серсея. Ей казалось, что Квиберн о чём-то умалчивает. Вероятно, чтобы снова уберечь её от неприятной информации. Так, словно это сильно поможет. — Разве это не так? — Всё возможно, ваше величество, — неопределённо пожал плечами Квиберн, распахивая перед ней дверь дома, к которому они пришли. — Отдать распоряжения касательно обеда? — тут же поинтересовался он, меняя тему разговора. Серсея поняла, что в самое ближайшее время придётся поговорить с ним обстоятельно. Нельзя держать рядом человека, которого она иногда начинает опасаться. Который умалчивает о важных вещах. И о чём таком он говорил с Дейенерис Таргариен перед её отбытием? Вначале Серсея слишком злилась и не могла даже думать об этом. Придётся набраться терпения и расспросить Квиберна, как следует. Чем он занимается? Всё это не давало ей покоя, а меж тем она ведь подпускала его к своим детям! — Да, прикажите подать на стол, — холодно ответила она, даже не глядя в сторону Квиберна, после чего поспешила наверх — проверить, как себя чувствуют Герольд и Джоанна, и всё ли у них в порядке. *** На следующий день, как и было обещано, посыльный от магистров принёс все необходимые бумаги. По крайней мере, те, которые удалось отыскать. Разумеется, как и прежде, Серсея не знала языка, которыми были сделаны соответствующие отметки, что немало удручало: это значило, что придётся держать подле себя Квиберна день и ночь. Однако проблема заключалась не столько в его обществе, сколько в том, что ей самой следовало понимать написанное. Изучить язык она, безусловно, не сможет так быстро. Серсея укорила себя, что пренебрегала этой возможностью всё то время, пока находилось в Эссосе, от чего на валирийском знала всего несколько слов. Теперь чувствовала себя от этого безграмотной крестьянкой девкой. В голову ей тут же пришла другая мысль: дядя Герион... Как бы Серсее не претило поручение, которое оставила для него Дейенерис, дядя Герион немало времени провёл в Эссосе и Вольных Городах и неплохо знает язык. Значит, его можно использовать как переводчика. Возможно даже, и как учителя. О последнем Серсея не сразу подумала всерьёз, однако мысль теперь оказалась вполне здравой. Главное — не думать о том, что вскоре дядя отправится в Миэрин докладывать змее о том, что тут творится. Не думать о нём, как о шпионе. В конце концов, он же не Тирион... и вряд ли желает зла своей семье. Сделав такое заключение, Серсея велела сиру Григору привести в комнату, которая теперь служила ей кабинетом, дядю Гериона. — Твоё чудовище... я думал, что он пришёл убить меня! — вместо приветствия сказал дядя Герион, когда вошёл в комнату в сопровождении Григора Клигана. — Ох, Серсея! — Извини, — фальшиво улыбнулась она, — я забыла, что ты не привык к нему. — И никогда не привыкну, — проворчал Герион, недовольно оглядываясь через плечо, — и как ты сама не боишься этого монстра? Серсея махнула рукой, веля Горе удалиться, что тот выполнил незамедлительно. Проводив его взглядом, она указала на стоящий напротив стул и сказала: — Это чудовище, как ты изволил заметить, здорово выручало меня. Главное — оно пугает моих врагов. Пожалуйста, не стой, присаживайся. Прошу. Дядя покачал наполовину лысой головой. Кожа у него было болезненно-серая, и Серсея едва не поморщилась брезгливо. — Ты нормально себя чувствуешь? — Насколько это возможно. Но пусть тебя это не беспокоит, — изобразил лишь тень прежней улыбки дядя Герион. И Серсее неожиданно стало грустно от этого осознания. Наверное, от того, что дядя стал пугающе наглядным примером того, что способна с людьми сделать жизнь. Изуродовать почти до неузнаваемости. — Квиберн, пусть и лишён цепи, может тебе помочь, он очень умный человек, который хорошо разбирается в медицине, — продолжила Серсея. Желая чем-то занять руки, она потеребила край одной из карт. — Ты нам нужен здоровым, дядя. — В особенности, чтобы добраться до Миэрина, верно? — хмыкнул он. — Какой у тебя разговор? Вряд ли ты позвала меня, чтобы справиться о здоровье. В последнее время ты и вовсе избегала встреч со мной, и вдруг... В словах дяди Гериона Серсея услышала лёгкий упрёк, однако не смутилась: — Мне следовало привыкнуть к тому, что ты... — она неопределённо указала на него рукой. — Словом, к твоему новому образу жизни и образу вообще. На это потребовалось время. — Какое витиеватое пояснение, — коротко рассмеялся дядя Гери, став похожим на себя прежнего, — да, подрастерял я своё золото. Всё разъело морской солью, — улыбнулся он. — Но ничего, я не буду долго мучить вас всех своим видом. — Мне нужна твоя помощь, — решила перейти к делу Серсея. — Я знаю, что времени не так уж много прежде, чем и ты покинешь меня. Но всё же ты можешь быть полезен своей семье. — Помощь какого рода требуется? — вскинул бровь дядя. — Кажется, ты и без того справляешься неплохо. Ты и... Джейме. Упоминание Джейме неприятно резануло по сердцу, но Серсее удалось удержать лицо. — Я о другом, — как можно мягче принялась пояснять она, — о языке. Я не хочу постоянно звать на помощь Квиберна, пусть он и мой десница, к тому же мейстер. Однако, насколько я понимаю, ты тоже знаешь валирийский. Разве не так? — Так, — с некоторым удивлением посмотрел на неё дядя, — но учитель из меня так себе. — Для начала я хочу, чтобы ты помог мне с этими бумагами, — Серсея размашистым жестом окинула стол, — как видишь, их довольно много, и я совершенно ничего не понимаю в этих иероглифах. Хочу, чтобы расшифровал для меня кое-что... А там видно будет. Так могу я на тебя рассчитывать? — Конечно, — не раздумывая, согласился Герион, — я только буду рад помочь хоть чем-то. Скажи, когда следует начать. — Прямо сейчас, — мило улыбнулась ему Серсея. — Сейчас, дядя. Я хочу как можно скорее покончить с одним делом, потому, если тебя не затруднит, мы приступим к первому уроку незамедлительно. — Я ничем не занят. Так что с удовольствием проведу время со своей дорогой племянницей, — вернул ей улыбку дядя Герион. *** Мар Кхетт явился лично рано утром — Серсея едва успела встать и привести себя в подобие порядка. Видимо, этот грязный иббениец не находил необходимым отправлять посыльных. Он улыбнулся и молча сунул ей в руки исписанные кривыми иероглифами бумаги. Кое-где чернила смазались — видимо, он не потрудился подождать, пока те высохнут. Коротко поклонился, после чего поспешил удалиться восвояси. Серсея посмотрела с недовольством на закрывшуюся за ним дверь, а после — на бумаги. Чем дальше, тем больше в ней крепла уверенность: возможно, временное решение и является самым верным, если люди те не оставили наследников... К тому моменту Серсея окончательно уверилась в том. Если у земли, на которую претендуют землевладельцы, нет наследников, она перейдёт во владение города. Но не из страха перед богами, а потому что в случае чего там можно организовать подобие постоялого двора, где можно принимать прибывающих на остров гостей. Если родственники сыщутся, следует взять эту мысль на заметку и высказать магистрам — возможно, удастся подыскать подходящее для того место. Никуда не годится, что купцам и торговцам приходится спать на кораблях или договариваться с местными жителями за непомерную плату. Те ещё и без особой охоты пускали к себе. Однако ни один из землевладельцев, насколько Серсея помнила из рассказов, не являлся родственником пропавших. Они были одними из самых богатых по местным меркам людей, но земля, являющаяся предметом спора, не могла принадлежать им никоим образом. Возможно, дополнительный ответ отыщется в бумагах, которые принёс ей Князь Улиц, нужно будет позвать дядю Гериона. Но чуть позже: сегодня ей снова предстоит отправиться в зал совета, чтобы выслушивать просьбы и подтверждать или отвергать решения магистров. — Наверное, будет дождь, — Квиберн, привычно сопровождавший Серсею, обратил внимание на хмурое небо, когда они, позавтракав, вышли из дома. Такого рода прогулки имели все шансы войти в привычку. — Главное, чтобы он не начался до того, как всё закончится, — с не слишком довольным видом отметила Серсея. — Если нет, мы попросим магистров о транспорте. — Знаете, — вдруг вспомнила Серсея, — кажется, я решила задачку, которую передо мной поставили. Она оказалась на удивление простой, осталось только дождаться, пока мне расшифруют пару записей, а после, возможно, задать пару вопросов... — Я нисколько не сомневался в вашей мудрости, — Квиберн на ходу отвесил короткий полупоклон. — Вы замечательно справляетесь. — А вы? — поинтересовалась Серсея. — О, работа идёт, ваше величество, — загадочно пояснил Квиберн, вызвав тем давние воспоминания. Такую фразу Серсея слышала незадолго до того, как её десница представил нового королевского гвардейца в лице Григора Клигана. Поэтому она — очередной раз — отложила этот вопрос. Боги, ей не хотелось сознаваться даже себе самой, что узнать ответ она по какой-то неведомой причине страшится. Но ведь это Квиберн! Квиберн, которого она так долго знала, который остался верен ей до самого конца, и который сделал всё, чтобы спасти её и детей. Серсея редко к кому испытывала благодарность, однако Квиберна можно было отнести к таким исключительным людям. И ему почти удалось заменить Серсее отца. Это что-то да значило, даже для такого чудовища, как она. Даже такое чудовище, как она, высоко ценила его. «Наверное, потому что мы чудовища оба», — заключила с едва заметной мрачной усмешкой Серсея, когда перед ними распахнулись знакомые двери. *** Дождь не хлынул ни днём, ни даже вечером. Он разразился ближе к утру. Серсея проснулась от порывов ветра, которые неистово бились в плотно запертое окно. Где-то там, далеко на западе, гремела гроза — и утробный небесный рык эхом проносился над островом. Серсея старалась не прислушиваться к нему, как и к бессильно завывающему ветру. Может быть, от того, что в голову пришла другая непрошенная мысль: «Застанет ли этот шторм Джейме в пути или он уже успел добраться до Мороша?» Серсея попыталась отмахнуться, делая вид, что ей всё равно. Но лгать самой себе она не всегда умела, потому лишь вертелась на кровати, сбивая простыни и глядя в сторону окна. За плотно сдвинутыми шторами сверкали далёкие отблески молний над штормовым морем. Один из раскатов раздался совсем уж близко, и вскоре послышался жалобный детский плач — Герольд и Джоанна проснулись, как и следовало ожидать. Коротко застонав, Серсея поднялась. Голова была тяжёлой, ночное платье взмокло от пота: воздух в комнате, несмотря на дождь, оставался влажным и липким, как и накануне. Гроза не принесла особого облегчения. Дети продолжали плакать. И не прекратили, пока Серсея уже привычно не вошла в комнату. На этот раз она не послала за Квиберном, и не позволила остаться с ними Джой, а забрала их двоих к себе: так она чувствовала себя спокойнее. — Я их мать, — твёрдо сообщила она, когда Джой попыталась ей возразить, сказать, что, ничего страшного не случилось, да и лучше им спать в колыбели, — и я не оставлю их одних, испуганных, в грозу с другими людьми. «Я провожу с ними слишком мало времени», — с досадой размышляла Серсея, когда уложила и Герольда, и Джоанну в свою кровать, соорудив из свободного одеяла небольшую стенку у открытого края. Они всё ещё тихо хныкали, но, видимо, почувствовав близость матери, уже не так громко. У Серсеи отняли других детей, всех троих, эти же дети — последнее из того ценного, что у неё осталось. Они принадлежали ей, и никто не обидит их. Не отберёт. Серсея тихо говорила им об этом, глядя на раскрасневшиеся от плача лица. И всё-таки они были оба удивительно спокойными. Этим они напоминали Серсее Мирцеллу. Джоффри и Томмен — о, те оба были знатными плаксами во младенчестве! Конечно, в такие моменты о них заботилась куча нянек, сквозь которую Серсея не всегда могла прорваться, однако она знала, что мальчики могли реветь всю ночь напролёт, оглашая недовольными воплями Красный Замок. Мирцелла родилась через год после Джоффри, и с ней почти никогда не бывало проблем. Томмен появился на свет, когда Джоффу уже исполнилось пять. Однажды он услышал ночью безудержный рёв младшего брата, после чего спросил у матери наутро, можно ли его как-то заткнуть. Старший сын выбрал иные слова, однако Серсея сразу уловила в них гнев, беспокойство и недовольство. «Он всего лишь ребёнок, — повторяла она себе. — Просто ребёнок и не понимает». — Ты тоже плакал по ночам, милый, — с ласковой улыбкой объяснила ему Серсея. — Нет, ты обманываешь! — резко ответил Джоффри, чем несколько напугал четырёхлетнюю Мирцеллу, которая тогда сидела рядом с ним. Няня в тот момент осмелилась возразить на свою беду, видимо, тоже считая эти слова Джоффри обычным детским капризом: — О, принц, послушайтесь королевы-матери, она говорит чистую правду, — произнесла эта набитая дура ласковым тоном, однако Джоффри зло посмотрел на неё, после чего пообещал, сузив глаза: — Когда я стану королём, ты никому не посмеешь рассказывать такие истории, лживая старуха! Эти слова оказались настолько странными для маленького мальчика, что даже Серсея не знала, как реагировать. Няня же лишь рассмеялась. Няньки, не переставая, жаловались и качали головами, говоря, что Джоффри так и норовил сломать игрушки Томмена, со смехом разрушить только что построенное. Всё это доставляло ему удовольствие. Когда Томмен заливался безутешными слезами, обзывал его плаксой и девчонкой. К Мирцелле Томмен относился чуть более снисходительно, но лишь от того, что та действительно была девочкой. — Он просто ребёнок, — морщась, настаивала Серсея. — Неужели вы не в силах справиться с детскими капризами? Они мальчики, иногда мальчики ссорятся и не могут поделить игрушки. Несколько раз она беседовала с Джоффом о том, что тот должен защищать своего младшего брата, а не обижать его и ломать построенное им. Но тот лишь топал ногой и дулся, говоря, что Серсея не имеет права указывать ему, ибо он — наследный принц. Серсея сразу же вспомнила о том, как Джоффри, будучи совсем крохой, успокаивался лишь тогда, когда она, его мать, оказывалась рядом, обнимая и утешая его. Теперь он словно перестал нуждаться в ней. Это причиняло почти немыслимую боль. Несколько раз она жаловалась Джейме, просила, как и потом, воздействовать на него. Но брат советовал подождать, пока у Джоффри не появятся собственные дети, тогда он поймёт, насколько был неправ. Джейме ещё смеялся самодовольно, а после добавлял почти со злостью: — Я ведь его дядя, дорогая сестрица, а не отец, разве не так? Пусть твой рогатый боров печётся о Джоффе. Глупец, проклятый глупец. Это был его сын, родной сын, но для Джейме он ничего не значил. Оплакивала его по-настоящему только Серсея. Она была матерью, и каким бы жестоким не считали Джоффри, что бы ни говорили все прочие — она любила его. Джейме, видимо, и вовсе предпочитал не вспоминать о его существовании. Воспоминания эти неожиданно нахлынули на Серсею удушливой волной, пока она гладила детей по волосам и разглядывала их. Дождь всё ещё шумел, но Джоанна, прижавшись к тёплой груди матери, уже засыпала. Только Герольд глядел на Серсею тихо и внимательно, словно видя её мысли. Странное, непривычное чувство. Серсея улыбнулась ему — главное, что он перестал, наконец, плакать. — Спи, милый, — она снова погладила его по головке, чувствуя под пальцами мягкие золотистые волосы. Такие же, как у его посапывающей сестры. — Мама здесь. На глаза Серсеи навернулись слёзы, когда она очередной раз вспомнила о Джоффри. Мирцелле. Томмене. Джейме. Всех их она потеряла, разве не так? — Только вы остались у меня, — неслышно сказала она, не желая тревожить Джоанну. Только они — и только ради них стоило что-то делать. Серсея оставалась верна совету, который когда-то дала этой рыжей шлюхе с Севера. С ней она, пожалуй, была даже слишком добра — следовало позволить Джоффри делать с Сансой всё, что тот ни пожелает. Интересно, помнит ли эта лживая сука о том разговоре? — Люби только своих детей, — сказала ей Серсея. — В этом вопросе у матери нет выбора. Впрочем, Серсея не считала, что выбора совсем уж нет. Однако, если мать не любит своих детей, не защищает их и не готова пожертвовать всем, какая она тогда мать? Просто женщина, породившая на свет никому не нужного ублюдка. Джейме. Даже если Джейме решил окончательно отвернуться от неё — после всех его заверений, всех попыток стать отцом детям — это лишь его проблемы. Серсея сама защитит и Герольда, и Джоанну. Эти дети — наследие дома Ланнистеров, они — её плоть и кровь. Единственные, кому Серсее надлежало до конца отдавать своё сердце. Серсея была чудовищем, была королевой. Возможно, даже чудовищной королевой в глазах многих. Однако при этом она не переставала быть женщиной и матерью. И эта неотъемлемая часть её души желала защитить своих детей от грязи и жестокости окружающего их мира. Она не хотела, чтобы их перепачкали, осквернили, изуродовали, как прочих... как, в конце концов, и её саму. Она так и заснула, лёжа рядом с ними, слушая шум дождя и негромкое дыхание. Лицо её оставалось мокрым от слёз, но Серсея в кои-то веки улыбалась. Рядом с Герольдом и Джоанной она чувствовала себя целостной. *** Утро и день она провела за работой, терпеливо расшифровывая с дядей Герионом написанное. Иногда он сосредоточено хмурился, будучи не в силах понять то или иное слово — местное наречие всё-таки имело свою специфику. Серсее даже удалось увидеть какую-то последовательность и запомнить что-то, кроме прежних «да» и «нет», которые узнала ещё в Квохоре. Хотя там валирийский тоже звучал несколько иначе. — Тебе нравится этот дом, дядя? — неожиданно спросила Серсея, глядя на то, как он снова споткнулся о какое-то смутно знакомое слово. Герион, громко вздохнув, отложил в сторону пергамент. Внимательно посмотрел на Серсею, чуть улыбаясь. — Он... неплох. Тебя что-то беспокоит? — Нет, просто... — она помялась, не зная, стоил ли упоминать о том разговоре сначала с Маром Кхеттом, а после — с Квиберном. — Некоторые полагают, что владельцы его могут вернуться. Впрочем, тревожит меня не это, а то, куда они вообще деваются? Дядя Гери поскрёб подбородок, о чём-то размышляя. Постучал пальцами по столу. — Может быть, тогда и не стоит об этом думать? — заключил он. Серсея резко поднялась из-за стола и, сделав несколько нервных шагов, подошла к окну. По серому небу бежали тяжёлые тучи, но дождь уже прошёл, оставив на память мокрые улицы. — Я и без того долгое время закрывала глаза слишком на многое, и порядком утомилась жить в неведении. Магистры явно о чём-то умалчивают, — признала Серсея, не глядя на дядю. — Джейме задавал мне похожий вопрос, но мне тогда не хотелось его даже слушать. Теперь я и сама задумалась. — Джейме... — дядя явно хотел сказать что-то на этот счёт. Утешить или оправдать его — не важно. Серсея не дала ему этого сделать: — Не нужно о нём, — она бросила на Гериона быстрый взгляд. — Я говорю о доме, а не о Джейме. Что ты думаешь? Дядя опять замолчал, переваривая сказанное. По счастью, ему удалось оставить при себе все те слова касательно Джейме, которые он явно намеревался сказать. Конечно, они с ним успели наладить общение за прошедшее время, и дядя почти наверняка поддерживал его решение. Сейчас Серсея не желала думать и вспоминать о том. Вообще каким-либо образом касаться этой темы. — Дом, — протянул Герион, откидываясь на спинку стула. Та слегка скрипнула. — В нём самом, во всяком случае, я не вижу ничего странного, если ты об этом. Что касается самих людей... это место весьма своеобразно, как ты наверняка сама заметила. Серсея нервно повела плечами, словно сбрасывая с них нечто невидимое. Она отвернулась от окна, скрестив руки. — Ты думаешь, это имеет какое-то отношение к той уродливой громадине? — спросила она. — К лабиринту? Я про все эти странные суеверия. — Откуда у тебя такое предположение? — уставился на неё поражённый Герион. — Вообще-то я говорил в целом... — пробормотал он задумчиво, нервно потирая лоб. — Но, вполне допускаю, что и это может иметь к делу определённое касательство. Во всяком случае, мысль твоя не лишена здравого смысла. Серсее оказалось неожиданно приятно услышать подобные слова от дяди. Они звучали как искренняя похвала, которой так редко удостаивали её и отец, и дядя Киван, когда она ещё могла называть себя королевой Вестероса. — Возможно, Квиберн что-то знает на этот счёт. Однако в последнее время он не особенно разговорчив, — пожаловалась Серсея. — Или ты переоцениваешь его осведомлённость, — ввернул Герион. — Квиберн — умный человек, он был не только десницей, но и мастером над шептунами, так что он наверняка что-то уже разузнал. — Не понимаю в таком случае, почему ты рассказываешь это мне, — развёл руками Герион, — а не спросишь у него напрямую. Неужели ты действительно чего-то боишься? Дядя попал в самую точку. Серсея едва удержалась от того, чтобы закусить губу — это бы выдало её с головой. Не то, чтобы она и правда боялась Квиберна. Нет, то был не страх и даже не недоверие. Странное чувство... будто на неё иногда смотрит кто-то другой и прекрасно видит насквозь. Квиберн неплохо знал Серсею, понимал, о чём она думает и что её беспокоит. То стало результатом его природной проницательности. Однако теперь дело заключалось в ином. «В чём же?» — раз за разом задавала себе вопрос Серсея и обещала разобраться, но не решалась. Так непохоже на неё... Возможно, потому что правда пугала. Страшили ответы, которые она может получить. Они могли означать ещё одну, очередную потерю, — и та могла обойтись очень дорого. Всё это мучило Серсею, не давало покоя, особенно после того, как отбыл Джейме. Квиберн беспокоил его иначе — верно, он ревновал. И прежде Серсее это даже нравилось, но теперь уж не до подобных игр. — Нет, не боюсь, — Серсея вскинула бровь. — Просто... подозреваю, — она вернулась на место, сев по ту сторону стола от дяди. — Я не полагаю его предателем, но мне известно, что он не только помог вернуться Дейенерис, но и беседовал с ней. — И тебе известен предмет их беседы? — Серсея покачала головой, и дядя продолжил: — В таком случае они не обязательно сговаривались за твоей спиной. — Ты слишком многого не понимаешь, дядя. — Если так, зачем же ты просишь моего совета? — улыбнулся Герион. — Я не... — мотнула головой Серсея, пытаясь подобрать верное слово. — Я просто хочу поговорить. Обсудить то, что меня беспокоит. Только и всего. Иногда хочется услышать чей-то ответ, кроме своего собственного, знаешь ли. — Понимаю-понимаю, — Герион примирительно вскинул руки. — Тебе тоже немало довелось пережить за последнее время. Но я не был бы так категоричен по поводу разговора Квиберна и Дейенерис. Ведь она, в конце концов, не причинила тебе никакого вреда. Серсея разозлилась. Это случалось всякий раз, когда кто-то пытался уверить её в том, что Дейенерис совершенно невиновна в случившемся. — Пока не причинила, — холодно поправила дядю Серсея. — И ты не знаешь её. Совсем не знаешь, дядя. — А ты? — с усмешкой спросил Герион. — Ты — знаешь? Уверена, что настолько хорошо? — Если бы ты оказался на моём месте, если бы был тогда в Королевской Гавани... ты бы не задавал таких глупых вопросов, — ещё больше вышла из себя Серсея. Дядя Герион того, похоже, не заметил. — Это говорит о её решительном настрое и, вероятно, сложившихся так обстоятельствах, но о ней самой — почти ничего. За тем лишь исключением, что она приняла тяжёлое решение, которое многим стоило жизни. В итоге и ей тоже. Разве нет? — Тебе-то откуда об этом знать?! — окончательно вышла из себя Серсея. Она вскочила, нависая над дядей, которого подобная буря нисколько не напугала. — Откуда ты знаешь, какая она, какие решения принимала, и насколько они оказались тяжелы для неё? Тебя не было больше десяти лет, ты оставил моего отца, оставил свою семью, даже свою дочь ты бросил на попечение тёти Дорны. Предпочёл свои приключения и море. Приключения дурака! Так говорил отец — и был прав. Теперь ты вернулся — точнее, то жалкое подобие тебя, — и рассказываешь мне, кто такая Дейенерис Таргариен, каковы мотивы её решения и о чём она думает! Откуда тебе знать?! Откуда тебе это вообще это знать?! — о нет, Серсея не кричала, но была весьма близка к тому. Слова вырвались из горла, сведённого негодованием и яростью. Глаза её горели зелёным огнём, губы побледнели, в лицо же, напротив, бросилась краска. Душу охватила какая-то мстительная злоба. Дядя Герион слушал её молча. Не пытался остановить, отстраниться или даже уйти. Ко всему этому Серсея, вылившая на его голову всё накопившееся, была готова. Но не к тому, что он терпеливо, не подав виду, выслушает её. От этого у Серсеи быстро кончился запал и она, шумно дыша, упала обратно на стул. Отвернулась в сторону, не в силах глядеть на дядю Гериона. И попросту не желая того. Некоторое время он молчал, словно ожидая, что Серсея захочет продолжить. Поняв, что она выговорилась, решился заговорить сам. — Я прекрасно понимаю твои чувства... — Ты ничего не понимаешь, — хрипло оборвала фразу Серсея, потому что горло неожиданно сдавило от непрошенных слёз досады. — Никто из вас ничего не понимает. Все только убеждают меня, что я должна поверить внезапной милости Дейенерис и падать ей в ноги. — Хорошо, — не стал спорить Герион. — Я ничего не понимаю. Джейме не понимает, Квиберн... никто не понимает. Ты одна. Но поверь мне, Серсея, мне довелось горько пожалеть о многих своих решениях, раскаяться в них и понять, что жизнь моя, пока я бежал от тени Тайвина Ланнистера, прошла мимо. Я сам превратился в тень, как ты заметила. И вынужден расплачиваться за совершённые ошибки, потому что сделанного не воротишь. Нельзя повернуть время вспять и принять другие решения, пойти иным путём. Если бы только это было возможно... — в голосе дяди послышалась неподдельная грусть. — Но мы можем лишь иметь дело с последствиями своих поступков, учиться на них и пытаться хоть что-то исправить. Только этого я хочу сейчас. Но я потерял непозволительно много, идя на поводу у собственных желаний, эгоизма и даже тщеславия... Страстно желая того, что в итоге обернулось пустотой. — Я не понимаю, к чему ты ведёшь, — прервала его Серсея. — При чём тут всё остальное? — Сейчас ты поймёшь. Имей же немного терпения, Серсея, — нахмурился дядя Герион. — Ты права. Я — лишь жалкое подобие себя прежнего. Я — почти мертвец, со мной покончено, так что нечего и сожалеть. Боги дали мне шанс всё исправить, и я им воспользуюсь. Может быть, Серсея, этот шанс выпал и тебе? Вот о чём я говорю. Избрать другой путь, научиться на своих ошибках, начать всё с самого начала. Это милость, которой могут удостоиться немногие. У меня такого шанса не было и не будет... После всего того, что я увидел и узнал, после того, как мы побывали с другими в Валирии, как забрали тело Дейенерис из древнего города чудовищ... Я хочу сказать тебе вот о чём: пока ты сосредоточена на том, чтобы ненавидеть её, во всём искать подвох и желание причинить тебе вред, возможно, стоит задуматься о другом? Например, попробовать найти, что вас роднит, а не разъединяет. Выживание — не привилегия сильнейших, это уж стоило сознать давно. Выживают те, кто объединяются. Рок настигнет разбежавшихся в разные стороны. Одинокий лев может быть убит стаей сплотившихся против него шакалов. Ибо сила в единстве. Дядя замолчал. Серсея некоторое время переваривала сказанное им. В чём-то, конечно, он был прав, но она не хотела признавать правильность суждений касательно Дейенерис. Объединиться с ней? Стать заодно? Что за глупости! — Уверена, — Серсея выдавила из себя едкую улыбку, — услышь подобное предположение Дейенерис, она бы рассмеялась тебе в лицо. — Но разве не это — или что-то вроде того — она тебе сама предложила? Не поэтому ли ты здесь, — он выразительно обвёл руками комнату, — и твой пепел не гоняют семь ветров, хотя со своей точки зрения она имела на то право. — Этот разговор становится утомительным. Мне нет дела до мотивов безумцев. — А жаль. Ведь, как бы тебе того не хотелось, твоя судьба теперь связана с ней. Прошу тебя, Серсея, не повторяй моих ошибок. И своих тоже. — Хватит, — решительно сказала она и указала на бумаги. Сейчас ей хотелось отвлечься от этих тягостных, неприятных мыслей. — Лучше вернёмся к делу, дядя, чтобы ты мог рассказать своей Дейенерис, достаточно ли я покорна. — Она не моя, — дядя никак не отреагировал на едкий сарказм в голосе Серсеи. — Хватит, я сказала, — с нажимом повторила Серсея. — Не усугубляй. Лучше вернёмся к делу. Так ты нравишься мне гораздо больше. *** Днём Серсея отправила с посыльным магистрам своё решение: часть земли надлежит передать одной из дальних родственниц пропавших, упоминание о которой она обнаружила в бумагах Талгхо. Если та ещё пребывает на острове, она может беспрепятственно вступить в права владения. Если же предполагаемая наследница не пожелает получить причитающееся, землю надлежит передать городу. Трое землевладельцев остались ни с чем. Кроме того, передала послание, в котором выказала желание сформировать регулярную стражу, которая могла бы не только следить за порядком, но и ловить возможных преступников хотя бы из числа чужаков. Ещё одна головная боль, проблема, которую придётся решать. Что за блаженные и наивные дурачки, даже не помышляющие о том, что один человек может убить другого? Более того — как им удавалось выживать все эти годы? Не иначе, как пообещали богам что-то взамен. Уже вечером, стуча в дверь Квиберна, Серсея чувствовала себя до крайности неуютно. Так, словно ей вообще не следовало этого делать. Полноте! С чего бы вдруг ей стать такой нерешительной? Она должна потребовать ответа от него — и сделает это немедленно. Она постучала ещё раз, уже громче и увереннее. За дверью послышались быстрые шаги — не Квиберн. Наверняка тот раздражающий мальчишка. И точно. Дверь распахнулась — и на пороге появился Джико. Кажется, он удивился такому гостю. Серсея не дала ему возможности опомниться: — Где он? Где Квиберн? Мне нужно поговорить с ним. — Он... — мальчик нервно обернулся. — Я здесь, ваша милость, — тут же откликнулся Квиберн, выходя из полумрака. Видимо, до этого он над чем-то трудился — пахло какими-то химикалиями. Он вытирал руки, внимательно глядя на Серсею. — К вашим услугам. Серсея шумно выдохнула через ноздри, прищурилась, окидывая Квиберна внимательным взглядом с ног до головы. — Пойдёмте со мной, — сказала Серсея, отворачиваясь. — Могу я узнать, куда? — в голосе Квиберна впервые послышалось подобие беспокойства. Ей это пришлось по вкусу. Даже если он притворяется... пускай. Она хотела, чтобы он хоть немного боялся. Разбить нерушимую броню его спокойствия Серсее почти никогда не удавалось. Ответить она не потрудилась: тут же устремилась наверх. Туда, где недавно закончила разбираться с принесёнными документами. Она не оборачивалась — слышала, что Квиберн идёт следом. — Присаживайтесь, — холодно и вежливо предложила Серсея, указывая ещё на тёплый после дяди Гериона стул. Квиберн так же молча сел, внимательно глядя на неё. Ожидая того, что она скажет. Серсея, откинувшись на спинку, закинула ногу на ногу. По лицу её блуждала странная, безотчётная и чуть нервная улыбка. Она сама толком не знала, с чего начать и наслаждалась произведённым эффектом. Неужто застала Квиберна врасплох? Боги, почему она вообще этому радуется! Внезапно Серсее стало больно где-то в груди. Не физически, нет. Она просто вспомнила о том, что всё-таки питала к нему определённые чувства. Не любовь, но привязанность. Пожалуй, даже непозволительно глубокую, когда речь идёт о слуге. — Я давно должна была об этом спросить, — всё же начала она, нарушая повисшее молчание. — Расскажите мне, что сказала вам Дейенерис, это во-первых. Во-вторых, я должна узнать, что происходит за закрытыми дверями ваших личных покоев. Что вообще здесь творится. Серсея, поглядев на Квиберна, который даже не изменился в лице, налила себе принесённого недавно вина. Сделала медленный глоток, не отрывая взгляда от Квиберна. Улыбнулась — почти ласково, и тон у неё был такой же. Каждый, кто хоть сколько-то знал Серсею, должен был понимать, что кроется за этой мнимой лаской. — Вы меня подозреваете в чём-то? — губы Квиберна дёрнулись. — Отвечайте, — приказала Серсея. Ещё один медленный, тягучий глоток. — И не вопросом на вопрос. Я ваша королева — и я жду. Я хочу узнать, могу ли вам доверять дальше. Прежде у меня не было никакой возможности во всём разобраться, но больше тянуть смысла нет. Рассказывайте, милорд, ибо, клянусь, я воплощу своё давнее обещание и позову сюда Григора Клигана. Этот молчаливый рыцарь всегда стоит за моей дверью. Вы его для меня сотворили. Было бы иронично, если бы он вас и убил, не находите? Она говорила всё тем же обманчиво-спокойным, вкрадчивым тоном. Говорила, как мать с ребёнком, который допустил оплошность, но не желает в ней сознаваться. — Я не собирался ничего скрывать от вас, ваша милость, — губ Квиберна коснулась знакомая улыбка. Та самая, напоминавшая о добром дедушке. — Мне просто требовалось время, чтобы завершить кое-какую работу. Потом бы я с вами непременно поговорил. — Вы уже здесь. Говорите. Какая работа? — голос Серсеи начинал терять прежнюю мягкость. — Это касается Нхаллы... И это касается ваших врагов — нынешних, возможных... Любых, — загадочно пояснил Квиберн. — И Дейенерис тоже? Что она вам такого нашептала, а? — глаза сузились. Серсея едва не залпом выпила половину чаши. — Хватит юлить! Говорите. — Всенепременно. У вас достаточно времени? — Достаточно! — Серсея махнула рукой с зажатой в ней чашей. Несколько капель упало на стол. — Сколько вам будет угодно, чтобы объясниться. Угощайтесь, если хотите промочить горло, — криво улыбнувшись, она указала на вино, — я не против. Сделаем вид, что мы говорим как прежде. Как друзья, Квиберн... Как старые друзья. — Ну что ж, в таком случае вы должны знать, что опыты мои определённым образом связаны с подчинением сознания других людей, — он извлёк откуда-то из рукава пузырёк с бурой жидкостью, демонстрируя заинтересовано подавшейся вперёд Серсее.