Матерь богов

Квиберн впервые с того момента, как на свет появились близнецы Серсеи, спал в собственной кровати, и не сразу осознал, от чего проснулся: от шума, от подземных толчков или от жуткой боли, пронзившей голову подобно тысяче игл. Он открыл глаза, но не видел ничего, кроме ужасающего красно-чёрного облака, устремлявшегося к нему. Он различал голоса, что звучали по ту сторону, звали его, слышал далёкий грохот барабанов и чужеродный гул, порождённый глубинами глубин. В сознании словно разом смешались сны и реальность, наслаиваясь друг на друга. По ту сторону мутно виднеющейся сквозь марево боли двери, лежала темнота. До рассвета оставалась целая тысяча лет, а все колыбельные оказались под запретом. Впереди же его ждало кое-что похуже небытия. Там разверзались врата седьмого ада. Квиберн с трудом поднялся с подпрыгивающей от подземных толчков кровати, понимая, что шатает не только его самого, но и всё окружающее пространство. Очертания комнаты начали проглядываться сквозь красную пелену. До слуха доносились отдалённые крики с улицы, звуки падения предметов, протяжные скрипы дома — и плач детей из покоев Серсеи. Этот плач и привёл его в чувство, заставив испугаться по-настоящему, забыть про отвратительное ощущение, словно кто-то пытается пробиться в подсознание, пробраться в душу, взывает к нему голосом давно умершей матери. Наспех одевшись, толком не разбирая дороги и не задумываясь над тем, что происходит, Квиберн ринулся к Серсее, где заходились рыданиями недавно родившиеся дети. Их не могло не напугать это неведомо чем вызванное землетрясение. Дверь оказалась распахнута — Квиберн заметил, что сир Григор уже находился внутри, видимо, призванный Серсеей на помощь. Она, вероятно, тоже не совсем понимала, что происходит и почему. Заметив Квиберна, она коротко выкрикнула его имя. Сир Григор стоял над Серсеей, прикрывая своим телом её и близнецов, которых она прижимала к груди. Сверху, к счастью, не сыпалось ничего, кроме пыли и деревянной трухи. — Что это? — испуганно выдохнула Серсея, стоило Квиберну оказаться рядом. Сир Григор оставался неподвижен, как и положено Горе, и был равнодушен к разговорам. Он оказался достаточно велик, чтобы закрыть собой их всех. — Землетрясение, ваша милость, — как можно спокойнее пояснил Квиберн, обеспокоенно глядя вначале на лицо Серсеи, а затем на кричащих от страха детей. На первый взгляд, никто из них не пострадал. Серсея осторожно прижала к себе отчаянно вопящих, раскрасневшихся от напряжения детей ещё крепче. Квиберн всё ещё ощущал головную боль, накатывающую волнами, но ему было спокойнее от осознания того, что все пока что находятся в относительной безопасности. Дом продолжала сотрясать мелкая дрожь. Квиберн посмотрел в сторону приоткрытого резного окна, пытаясь разглядеть там хоть что-то. С улицы по-прежнему раздавались испуганные крики, а над горизонтом, казалось, разгорался огонь. Квиберн не мог оторвать взгляда от красного цвета, который поджигал облака и само небо. Сухая молния над городом разрезала черноту, прочертив кривую яркую линию над лесом, лежащим по ту сторону городской стены. — Что вы такое говорите? — послышался рядом полный неподдельного ужаса голос Серсеи. Квиберн встретился с ней взглядом, оторвавшись от окна, моргнул. — Прошу прощения, ваша милость? — непонимающе проговорил он, поскольку был уверен в том, что сохранял молчание. — «Чёрно-красные огни смерти»… вы бормотали это, повторяли снова и снова, — почти шёпотом проговорила Серсея. Лицо её в багровом свете выглядело болезненно-бледным, прямо как всего десятью днями ранее. Квиберн покачал головой, то ли не соглашаясь с ней, то ли выражая недоумение. — Наверное, ещё не проснулся до конца, — наконец выдавил из себя он, не желая беспокоить Серсею ещё сильнее. — Мне снились дурные сны. Это было правдой. И ближайшие несколько дней тоже слились в муторное, казавшееся бесконечным сновидение. *** Землетрясение завершилось через несколько минут, хотя отдалённый гул и слабые толчки ощущались почти до самого рассвета — нормального рассвета, не того красного ада, что разгорался со стороны Летнего моря. «Старая Валирия», — тут же понял Квиберн. И его очередной раз обуяло неприятное чувство, головная боль продолжала накатывать волнами кроваво-красного прибоя, и пальцы сами невольно тянулись к вискам. Можно, конечно, выпить что-нибудь вроде макового молока, но Квиберну необходимо было сохранить ясность рассудка. По меньшей мере на ближайшие несколько суток у него окажется достаточно работы, да и Серсея нуждалась в его помощи. «Марвин», — вспомнил он, ощущая пробирающийся под кожу несуществующий холод. Успел ли Марвин покинуть Валирию до случившегося? Квиберн более не возвращался в постель, даже когда землетрясение завершилось, оставив после себя несколько десятков пострадавших и разрушив часть домов вниз по улице. Река Койна вышла из берегов, таща за собой ближайшие к набережной деревянные постройки и сараи, хотя уже ближе к полудню о буйстве стихии напоминали лишь небольшие ручейки, змеящиеся между камнями мостовой. Если, конечно, не считать плач, причитания и мольбы раненых и тех, кто лишился в эту ночь крова. — Ваша милость, я вынужден буду покинуть вас на какое-то время, — сообщил Квиберн, когда им удалось успокоить Джоанну и Герольда, хотя те даже во сне продолжали всхлипывать. Серсея пожелала, чтобы они остались в её кровати. — Зачем? — она оторвала взгляд от беспокойно спящих детей и пристально посмотрела на Квиберна. Тот лишь беспомощно развёл руками, показывая, что ничего не может с данной необходимостью поделать: — Мои обязательства перед Орханом никто не отменял. Разумеется, я теперь не единственный человек в городе, способный помочь раненым, однако очевидно, что потребуются все свободные руки. Полагаю, Орхан рассчитывает, что я продолжу служить ему. — Вы служите мне, — тихо напомнила Серсея, хмурясь. — И хотите оставить меня одну ради того, чтобы угодить очередному дикарю? Квиберн коротко вздохнул и опустился на край кровати, почти невесомо касаясь руки Серсеи, желая её успокоить. Но та одёрнула ладонь, явно оскорблённая и обиженная. Её сложно было винить — она всё ещё не оправилась до конца. — Что бы я не делал, я делаю ради вас. В том числе и выполняю свои обязательства перед этим человеком, чтобы вы могли оставаться в безопасности, — пояснял Квиберн, хотя Серсея теперь вновь смотрела на детей, делая вид, что не слушает его. — Я вынужден не только беспокоиться о здоровье Безупречных, но и помогать любому из жителей Квохора по мере своих возможностей. Вы понимаете, ваша милость? Тем более, рядом с вами всегда находится сир Григор, он выполнит любой ваш приказ и не даст вас в обиду. Квиберн полагал, что она не ответит, проигнорирует его слова, но, поднявшись, услышал голос, уже не злой или раздражённый, но уставший: — Возвращайтесь как можно скорее. Обещайте мне, что вернётесь. Прислуга и сир Григор слишком безмозглы, чтобы я могла на них положиться до конца. — Клянусь могилой своей матери, ваша милость, — со всей серьёзностью ответил Квиберн. И, как бы ему не хотелось остаться, ушёл. В конце концов, рядом и в самом деле оставался сир Григор, и он хорошо платил служанкам Серсеи, а недавно нанял ещё двух женщин, чтобы те помогали с детьми. Если они все желали сохранить своё жалование — а они, очевидно, желали — то будут находиться поблизости, если только Серсея сама не прогонит их прочь. Едва оказавшись вне стен дома, Квиберн закашлялся. Зарево пожара — на сей раз настоящего — поднималось за стенами города вместе с едким дымом, что уже начинал заволакивать улицы серой пеленой. От гари слезились глаза. Сухая молния, которую он видел, вероятно, действительно существовала в реальности, и она попала в дерево. Квохорский лес горел. *** Когда солнце оказалось в зените, почти весь город заволокло дымом, несущим запах горелой древесины. Квиберн, как и все прочие, вынужден был закрывать лицо влажной тряпкой, чтобы хоть как-то дышать. Хотя глаза по-прежнему продолжали слезиться. В лаборатории и служившей ему приёмным покоем комнаты, он плотно закрыл все окна и зажёг свечи. Схватив за рукав одного из молодых людей, помогавших ему с работой и учившихся у него, Квиберн велел: — Ты знаешь, где я живу. Мчись туда, скажи слугам завесить все окна влажной тканью в несколько слоёв и менять её каждый раз, как та станет сухой. Понял? И сам прикрой лицо как следует, ты мне понадобишься в здравом уме. Квиберн хотел оказаться рядом с Серсеей и позаботиться обо всём, однако по-прежнему не имел такой возможности. Оставалось полагаться на сообразительность других людей и разумность самой Серсеи. Но мысли его, безусловно, то и дело устремлялись к ней. Вскоре он узнал, что Орхан снарядил специальный отряд для тушения пожаров, в него оказались включены как Безупречные, таки простые добровольцы, а это значило лишь одно — вскоре Квиберну предстояло иметь дело не только с ушибами и переломами, но и с ожогами и теми, кто пострадал от дыма. Благо, теперь у него было несколько помощников, вполне сносно и быстро выполнявших его поручения. Работы в городе теперь хватало и для плотников. Однако, к облегчению Квиберна, оказалось, что в серьёзной помощи нуждалось всего с десяток человек, от полученных травм умерло пятеро, большинство же пострадавших отделалось ушибами лёгкой степени тяжести. Хотя он не мог перестать думать о тех, кто отправился тушить пожар, и о том, что происходит за пределами Квохора, в других городах Эссоса. — Повезло, что здесь тряхнуло так слабо, — сказал один из тех, кому Квиберн накладывал тугую повязку на растянутую лодыжку. — Есть какие-нибудь новости? — у Квиберна пока не было никакой возможности узнать, что в действительности произошло и к чему ещё следует готовиться. Его пациент рассеяно пожал плечами. — Пока я слышал только предположения, что в южной части Эссоса дела неважные. Наверняка завтра или через пару дней кто-нибудь да принесёт вести… Если сможет до нас добраться, лес-то горит, так что ждать нужно тех, кто отправился другой дорогой или явится со стороны Дотракийского моря, — последовал ответ. «И то верно», — мысленно согласился со сказанным Квиберн, протягивая пострадавшему небольшую склянку с мазью. Кто-нибудь обязательно принесёт вести, и тогда он хотя бы будет представлять себе сложившуюся обстановку. Не хотелось сейчас даже думать о том, чтобы покинуть Квохор — Серсея была ещё слишком слаба, да и он обещал Марвину дождаться его именно здесь — но если окажется, что оставаться на месте опасно, какой ещё может быть выход? И был ли теперь хоть какой-то смысл в том, чтобы ждать Марвина? *** Квиберну передали послание Орхана перед рассветом второго дня, когда тот готов был свалиться с ног от усталости. Однако то была отчасти и радостная весть — это означало, помимо прочего, что можно узнать самые подробные и самые достоверные новости, не только панические слухи, всё это время бродившие по городу. — Халлен! — Орхан, вопреки опасениям Квиберна, выглядел спокойным. Точнее, пытался казаться таковым, учитывая, как в настоящий момент складывались дела. — Я рад, что ты пришёл так быстро. — Так быстро, как смог, достопочтенный. — Говорил я, брось ты эти шутки, это для них, — Орхан неопределённо указал рукой в сторону окна, — я достопочтенный, а мы с тобой уже давно стали верными друзьями, не так ли? А друзья всегда честны друг с другом. Квиберн осторожно кивнул, оставляя при себе мысли по поводу этой дружбы и — в особенности — по поводу последней фразы Орхана. — Чем я могу быть вам полезен? Орхан устроился поудобнее в огромном мягком кресле, служившим ему подобием трона. Сцепил руки в замок и улыбнулся, привычно демонстрируя золотые зубы. — Я хотел узнать, как обстоят дела с пострадавшими в результате этой ужасной трагедии. — Полагаю, вы уже знаете — их достаточно, однако серьёзно раненных, к счастью, не так много. Большинство травм, как и следовало ожидать, это ушибы, переломы, ожоги и последствия вдыхания дыма и гари. От ранений умерло несколько человек. Среди погибших них нет ни одного Безупречного. Орхан рассеяно кивнул. Квиберн прекрасно понимал, что его позвали совсем с другими целями. — Твой друг, с которым вы прибыли сюда, — наконец перешёл он к делу. Квиберну стало неуютно, и тут же голову пронзила ставшая привычной за прошедшее время боль. Руки очередной раз потянулись к вискам, но Квиберн усилием воли удержал их на месте, оставшись неподвижным. — Я знаю, что он собирался туда. — Туда? — Ты знаешь, о чём я. Он хотел отправиться в то проклятое место. Квиберн удивился. Вряд ли Марвин информировал Орхана о цели своего путешествия, настоящей цели, и сомнительно, чтобы он при этом вообще рассказывал, куда именно направляется. Но шпионы Орхана всё-таки разузнали эту информацию, поэтому упорствовать сейчас могло быть опасным для жизни. — Вы говорите о руинах Валирии? — Да, о руинах старушки Валирии. Помните тот стих, Халлен? — Орхан усмехнулся и внезапно принялся читать на общем языке: Тогда заключили друг друга в объятья они, Любимому глядя в глаза и презрев смерти лик. Как рушились горы и мрак заволок небеса, Как пламя взметнулось, последних драконов сожрав, Как волны морские на дно утянули дома… Они не смотрели. Их город, их мудрость, их жизнь — Всё Рок поглотил, навеки стерев их с земли…[1] — У вас хорошо получается, — учтиво заметил Квиберн. — Где вам довелось услышать эти стихи? — Я много путешествовал и многое знаю, — отмахнулся Орхан. — Однако меня интересует вот что: чего хотел там твой друг? Разумеется, Квиберн не имел намерений — по крайней мере, пока что — посвящать Орхана в их планы, рассказывать о Дейенерис и всём остальном. Возможно, ему понадобится помощь сведущих в магии кузнецов, закаляющих валирийскую сталь, и уж тем более он сомневался, что им удастся скрыть от шпионов Орхана привезённое в Квохор тело Дейенерис… Но всё это будет потом, не сейчас. Тогда он хотя бы будет не один. — Хотел узнать, что можно сделать с королём в Вестеросе, — наконец ответил Квиберн. Это не являлось ложью, скорее не до конца отражало суть проблемы. Орхан недоумённо смотрел на него несколько мгновений, а после громко рассмеялся. — Надо же! Но ведь король там сейчас какой-то мальчик-калека. Он представляет опасность? — В некотором роде, — уклончиво ответил Квиберн. — Так, во всяком случае, полагает Марвин. — Ты знаешь, что эти земли прокляты, — резко посерьёзнел Орхан, перестав смеяться. — Знаешь, что там пропадают и люди, и корабли. Любой, кто осмелится приблизиться к ним и посмотреть на красные огни… Оно ненасытно. — Рок до сих пор правит в Валирии, так говорят, — вторил ему Квиберн. — Однако Марвин… он намеревался узнать там то, что столько лет скрывалось от смертных. — Мне это не нравится, — честно сказал Орхан. — Я молчал столько времени, но после всего случившегося… — он покачал головой. — Тебе известно, что происходит по всему Эссосу? Чего стоят только острова, утонувшие в Заливе Скорби, жуткое наводнение в Заливе Работорговцев, пожары в Волантисе… Пожар же в наших лесах принесёт колоссальные убытки и обязательно скажется на торговле древесиной. И это лишь малая часть всего. Квиберн слушал молча, воскрешая в голове образ карты Эссоса. — Когда ты честно сказал о том, что твои методы в Закатных землях многим кажутся сомнительными, мне было всё равно. Ведь ты знаешь, каковы местные верования и традиции, здесь порой творятся вещи и похуже. И я считаю, что ради достижения цели можно закрыть на кое-что глаза. Но сейчас речь идёт о выживании… — Не полагаете ли вы, что это архимейстер Марвин повинен в произошедшем и может навредить вам и вашему городу? — спросил Квиберн, изображая изумление. — Нет, я так не считаю. Он мог потревожить силу, что спала в том месте, заставил огненное сердце забиться снова, — Орхан хмурился. Прежде Квиберн не мог сказать, что тот похож на суеверного человека, и даже веру в Чёрного Козла воспринимает скорее как дань традиции, потому удивительно было слышать от него нечто подобное. — Вы в это верите? — напрямую спросил Квиберн. — Верите в то, что в бедствии повинен мой друг? Пусть и невольно. Орхан громко выдохнул, постучал пальцами, украшенными тяжёлыми перстнями, по подлокотнику кресла. — Я бы не сказал так однозначно, но… Если твой друг вернётся живым — в чём я, сказать честно, уже сомневаюсь — необходимо, чтобы ты сразу же его осмотрел, а после отправил на карантин. По меньшей мере на одну луну. Что бы не таилось в тех местах, оно может быть заразно, а я бы вовсе не хотел, чтобы и в Квохоре началась эпидемия какой-нибудь неведомой хвори, от которой в итоге передохнем мы все. Понимаешь, о чём я, Халлен? — Безусловно. Вы говорите разумно, — согласился Квиберн. В сердце его поселилась тревога. — Я сделаю так, как вы сказали. Он, как и Орхан, отнюдь не был так уверен в возвращении Марвина и его спутников. Однако сейчас появились проблемы понасущнее: было о чём волноваться, помимо с самого начала казавшейся безумной затеи Марвина. И главной из них была Серсея. *** Роды дались Серсее тяжело, как Квиберн и опасался с самого начала. Она едва не истекла кровью прямо у него на руках, в какой-то момент в голове уже метались лихорадочные мысли о том, что, если так произойдёт, он положит все свои силы на то, чтобы вернуть её к жизни. Её, не Дейенерис, ни кого-то ещё. Только Серсею. Он не мог потерять свою королеву вот так, после того, как спас её. Кровь была повсюду, пропитывала простыни. Смертельно бледная, измождённая, Серсея лежала на этом кровавом ложе, охваченная родильной горячкой. Квиберн пытался остановить кровотечение, пока одна из повитух занималась кричащими детьми, а другая вытирала испарину с белого, как пергамент, лба. Капли крови оказались даже на её щеках, блестели на спутанных золотых волосах, которые разметались по подушке. Серсея больше не обрезала их, почти превратившись в прежнюю себя. Хотя мир вокруг изменился навсегда. Она пришла в сознание на исходе четвёртого дня, когда он почти потерял всякую надежду, испробовав все из доступных средств и помышляя уже о запретных. Квиберн оставался рядом с ней, спал в её комнате, проверял каждый час, боясь однажды обнаружить, что дыхание больше не оседает на поднесённом ко рту зеркале. Он не мог доверить жизнь Серсеи ни слугам, ни повитухам. Даже себе он порой не вполне доверял. — Квиберн, — голос у неё оказался слабым, едва слышным. Но всё же она говорила и была в сознании, — дети… мои дети… — Они живы и здоровы, ваша милость, они с кормилицей, — успокоил её Квиберн, вытирая вновь выступившую испарину. — Мальчик и девочка. На губах Серсеи появилась едва заметная тень улыбки — единственное выражение радости, на которое она была способна в тот момент. — Могу я увидеть их? — попросила она, но Квиберн с сожалением покачал головой: — Вы слишком слабы, — мягко пояснил он. — Думаю, если вы пойдёте на поправку, то через несколько дней сможете немного побыть с ними. Серсея закрыла глаза, однако продолжала говорить. Настолько тихо, что Квиберну пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать слова, произносимые практически одними губами. Горячее дыхание Серсеи коснулось его щеки. — На кого они похожи? — На вас, ваша милость, — в тон ей, тихо отозвался Квиберн. — На вас и… Он заметил, как едва заметно сжалась на чистой, недавно смененной простыне рука Серсеи, когда имя Джейме едва не сорвалось с его губ. — Джоанна, как моя мать, — не дала договорить ему Серсея, — и Герольд, как мой прадед. Это их имена, Квиберн. Квиберн осторожно коснулся её слабой бледной руки, казавшейся тогда почти прозрачной. Серсея напоминала ему призрак, и это была кошмарная, пугающая мысль. — Джоанна и Герольд — прекрасные имена, ваша милость. Серсея снова едва заметно улыбнулась, а после крепно уснула. Прошло десять дней с тех пор, и Серсея быстро шла на поправку. Квиберн уже подумывал над тем, чтобы дать ей той самой крови, оставленной Марвином, однако ему не улыбалось ставить опыты над женщиной, которую он любил. «Но если это повторится… Если ей снова станет хуже, — твёрдо напоминал он себе, — у меня не останется иного выхода». К счастью, этого не потребовалось. И порой Квиберну казалось, что в такие моменты он видит, как амулет, который Серсея носила при себе, начинает мягко пульсировать красным цветом, словно… Словно то, что было внутри, исцеляло её. Придавало ей сил и забирало её боль. Детям — Джоанне и Герольду — он тоже нравился. Они улыбались и тянулись к нему крошечными ручками, едва его завидев. Серсея почти не покидала своих покоев, но теперь уже могла самостоятельно вставать с кровати и время от времени кормить и купать детей с помощью женщин, обладавших главным ценным качеством — они умели молчать и не пытались болтать по чём зря, утомляя Серсею разговорами. Квиберн быстро убедился, что не ошибся в выборе прислуги. *** Он полагал, что Серсея разгневается, встретит его холодно или и вовсе не пожелает говорить, однако, когда он вошёл в комнату, та подняла взгляд и, пусть не улыбнулась, но Квиберн заметил мелькнувшее в её глазах облегчение. Словно он мог покинуть её навсегда, оставив на произвол судьбы. — Приношу свои извинения, ваше величество, — тихо извинился он, приближаясь к колыбели, у которой и сидела Серсея. Дети спали, и ему вовсе не хотелось их тревожить. В покоях Серсеи было душно и чувствовался запах дыма. Квиберн бросил короткий взгляд на окно, завешенное несколькими слоями влажной ткани, которую он велел регулярно менять. — Они спят, — констатировала Серсея, снова неотрывно глядя на детей. Квиберн же смотрел только на неё. Она уже не казалось такой измученной, и мало что в её облике ныне напоминало о прежней близости к смерти, однако Квиберн не мог не заметить ни бледности кожи, ни залёгших под глазами теней. И, тем не менее, Серсея всегда оставалась самой прекрасной женщиной, которую он когда-либо видел. — Как ваше самочувствие? Серсея осторожно коснулась щеки Джоанны. Та шумно выдохнула и, как показалось Квиберну, улыбнулась во сне. — Намного лучше, — ответила Серсея. — Они прекрасны, не так ли? — вдруг спросила она, и лицо её озарилось настоящим светом. — Что бы я ни пережила, оно того стоило. Мои дети… они такие маленькие. Беззащитные. Квиберн отчётливо различил в её голосе подступающие слёзы. — Они будут в безопасности, ваша милость, я позабочусь об этом, — поспешил заверить он. — Моя жизнь в том, чтобы служить вам, а теперь — и им. Взгляд Квиберна задержался на близнецах. Сейчас, когда те были совсем малы, сложно было сказать, на кого они в действительности похожи, однако Квиберн не сомневался: Джоанна окажется вылитой матерью — он видел её глаза, пронзительно-зелёные с самого начала, а не синие, как у большинства новорождённых, а вот Герольд… тот наверняка станет копией Джейме, когда вырастет. Оставалось лишь надеяться, что их двоих ждёт другая судьба, куда более лучшая. И, глядя на уставшее и печальное, но по-прежнему озарённое светом лицо Серсеи, Квиберн понимал, что сам сделает ради этого всё, пусть Джоанна и Герольд не были его детьми. Серсее больше не суждено стать матерью, это он знал почти с самого начала, однако не решался рассказать ей. Возможно, слишком рано огорчать Серсею подобными новостями, особенно теперь, когда в Эссосе стало беспокойно. — Как обстоят дела в Квохоре? — спросила Серсея, вырывая Квиберна из размышлений. Они встретились взглядами, и Серсея выглядела теперь предельно серьёзной. От слёз не осталось и следа, перед ним была всё та же львица. — Сегодня я беседовал с Орханом, — тихо произнёс Квиберн. Они с Серсеей подошли к обеденному столу, сев по разные стороны. Пришлось зажечь свечу, поскольку, несмотря на дневное время, в покоях было сумрачно. — Он расспрашивал меня о Марвине. По лицу Серсеи пробежала тень, но она промолчала. — Почему-то он думает, как мне кажется, что случившееся связано с его планами. Понятия не имею, откуда он вообще узнал о них. Впрочем… могу догадываться, что шпионов у него хватает. — А это связано? — неожиданно уточнила Серсея. — Марвин действительно мог такое устроить? Квиберн неопределённо пожал плечами, а после всё-таки добавил: — Сложно сказать, ваша милость, однако, признаться честно, я сомневаюсь. Скорее всего, это не более, чем совпадение. Печальное и роковое, но всё же — совпадение. — Что ещё сказал вам Орхан? — Велел в случае возвращения Марвина посадить его на карантин, — хмыкнул Квиберн. — Что же до всего остального… — он ненадолго задумался. — Мы в безопасности. Относительной, конечно, учитывая внешнюю обстановку, не буду таить. Орхан не причинит нам вреда, пока нуждается во мне. Сейчас я обучаю нескольких молодых людей, которых он сам отобрал, искусству врачевания. От землетрясения пострадали многие города, Квохор отделался относительно легко, если не считать горящего леса, — Квиберн неопределённо указал в сторону окна. — Так что выбор у нас невелик: оставаться здесь или отправиться дальше — через Сарнорское царство и Дотракийское море на восток, однако я бы не хотел этого делать… Во всяком случае, пока что. Полагаю, вы и сами понимаете, ваша милость, что дети ещё слишком малы для этого. Он мог бы прибавить к этому «да и вы ещё не окрепли», но не стал, не желая задеть Серсею. Когда же их взгляды встретились, Квиберн понял, что она и без того прекрасно всё понимала. Коротко выдохнув, он продожил: — Вернуться в Норвос прямо сейчас мы не имеем возможности, поскольку лес всё ещё в огне, а дорога через Холмы перекрыта… Но я бы и не хотел этого делать: как бы то ни было, здесь мы в большей безопасности, поверьте мне. Настала очередь Серсеи задуматься. Квиберн видел, как она слегка нахмурилась. — Орхану точно можно доверять? — Никому нельзя доверять, вам и без меня это прекрасно известно, моя королева, — легко ответил Квиберн. — Однако смерть Хунгара несколько лун назад лишь укрепила его позиции, теперь он более спокоен за своё место, от того более благодушен. Ему нет резонов нас никому выдавать — по прошествии такого-то количества времени. Иначе это сулит ему определённые проблемы и славу дурака. Серсея кивнула. — Значит, так тому и быть. Видимо, у нас и в самом деле нет другого выхода. — Пока что нет, ваша милость, — мягко поправил её Квиберн. — Всё может измениться в любую минуту, и я буду готов в случае необходимости переместить вас в более безопасное место. Серсея повернула голову в сторону колыбели, где заворочался кто-то из детей, почти бесшумно поднялась с места, чтобы подойти к ним. — Мне снился Джейме, — она резко сменила тему разговора. Квиберн молчал, ожидая продолжения. — Мне снилось, словно он покинул Вестерос и отправился за мной. Квиберн ощутил, что его охватила странная дрожь, однако не выдал своего состояния. Он опасался не за себя — он опасался, что может наделать Джейме, явившись за Серсеей. Тот был вовсе не так терпелив и разумен, да и оставался ли он прежним человеком? Квиберн не знал. Впрочем, у него была небольшая надежда, что увиденное Серсеей являлось сном. — Удивительно, но я почти ничего не почувствовала, разве что какое-то сожаление, — Серсея склонилась над колыбелью, отросшие золотые пряди почти коснулись лица Джоанны. — Конечно, это не более, чем порождение моей собственной фантазии, ведь в глубине души я верю, что он жив, пусть и предал меня. Квиберн постарался улыбнуться, глядя на неё. — Полагаю, сир Джейме и в самом деле жив, однако в Эссосе сейчас куда как беспокойнее, чем в Вестеросе. — Вы полагаете, — хмыкнула Серсея, повторяя за ним. — Я вовсе не уверена, что в мире осталось хоть одно безопасное место… В моём сне он покинул Норвос и отправился вниз по Нойне, и в руинах города Ни Сар их поджидали пираты. Думаете, — Серсея вновь посмотрела на него, — это глупости? — Думаю, — сказал Квиберн, стараясь не выдавать своего волнения, — что вы просто утомились, ваша милость. Теперь он внимательно посмотрел на амулет. Увиденное Серсеей вполне может оказаться правдой, но и по этому поводу Квиберн не считал нужным её беспокоить. Если сир Джейме и в самом деле прибудет в Квохор, тогда станет проблемой. Но не сейчас — сейчас даже Квиберн не мог ничего поделать, лишь ждать, и в глубине души надеяться, что пиратский корабль окажется реальным. Сейчас он уже не желал смерти Джейме — но и не желал, чтобы тот, пусть и невольно, навлёк на Серсею беду. Нет уж, пусть держится подальше. — Что с вами? — Квиберн услышал напряжённый голос Серсеи и резко вскинул голову. В тот же миг он осознал, что очередной раз касается пальцами висков. Головная боль не желала его отпускать. Очевидно, от внимания Серсеи это не ускользнуло. — Ничего, ваша милость, во всём виноват этот дым, и сказывается усталость. Однако в глубине души Квиберн чувствовал — дело было вовсе не в усталости и не в дыме, но ему не хотелось посвящать в это Серсею. — Возможно, вам стоит отдохнуть? — взгляд её снова задержался на близнецах. — Возможно, однако сегодня мне всё-таки стоит закончить кое-какую работу, чтобы со спокойной совестью провести эту ночь в доме, — ответил Квиберн, не без сожаления вставая с места. — Велю слугам вновь поменять ткань на окне. Доброго вам дня, ваша милость. Сказав это, Квиберн покинул покои Серсеи, так и не дождавшись её ответа. Ему действительно требовалось закончить вскрытие сегодня — во-первых, пока тело было в относительной сохранности, во-вторых, не терпелось увидеть хоть какие-то результаты. Последнее казалось самым важным: работа всегда помогала Квиберну отвлекаться от всех прочих мыслей. *** Он находился один в тёмной комнате, населённой тенями, что медленно окружали его. Краем глаза, Квиберн заметил движение на столе, где лежал накрытый простынёй труп того самого человека, поражённого чёрной болезнью. Он умер не из-за землетрясения, но вскоре после него, и Квиберн никак не мог отложить изучение тела. Результатами Квиберн по большей части остался доволен: несмотря на то, что больного так и не удалось спасти, поскольку процесс зашёл слишком далеко, Квиберн всё же заметил и весьма обнадёживающие вещи. Кровь мейстера Эйемона значительно затормозила процесс, и используй Квиберн её раньше или в большем количестве, вполне могло статься, что чёрную болезнь удалось бы остановить, а то и обратить течение её вспять. Хотя это, пожалуй, были слишком смелые мечты. Тем не менее, у него оставалось ещё две трети пробирки и ещё один потенциальный подопытный, имеющий, судя по землистому цвету лица, серьёзные проблемы с почками. Квиберн методично извлекал чёрные опухоли и поражённые ими органы, очередной раз вспоминая о том, как дурно пахло изо рта этого человека в последние дни. То был запах гниющего, разлагающегося заживо тела, пожирающего само себя. И глядя на опухоли, он понимал: чёрная болезнь — ни что иное, как самоканнибализм. Отвратительно. Тело, восстающее против себя же. И теперь Квиберн, приподняв голову, в неверии наблюдал за тем, как лежащий на столе мертвец, чьи внутренние органы он недавно вынул, принимал сидячее положение. Такого не могло происходить на самом деле, однако — происходило. Рука Квиберна скользила по столу, словно желая найти хоть какой-нибудь предмет, которым можно защититься. Это было всё равно, что двигаться в вязком мутном кошмаре — слишком медленно. Однако страшно Квиберну не было. Он не отрывал взгляда от мертвеца, севшего на столе. Видел, как простыня, накрывавшая его до самой макушки, скользнула вниз, прикрывая теперь только пах и ноги. Квиберн не мог оторвать взгляда от толстого, грубо сделанного шва, идущего через всё тело. Мертвец поднял бледную, практически синюю руку, кое-где уже покрывшуюся тёмными пятнами, и коснулся пальцами грубых ниток, которыми был сшиты между собой мертвенно-синие губы. Квиберн наблюдал. В руке его — пусть слишком медлительной, но всё такой же уверенной — оказалась большая колба. Он понимал, что вряд ли это можно счесть грозным орудием против восставшего из мёртвых, но и драконового стекла рядом не наблюдалось. Мертвец разорвал толстые нитки, которые обвисли вокруг рта, кое-где болтались вырванные кусочки мёртвой плоти. Однако глаза… Квиберн прекрасно видел смотревшие на него глаза: они вовсе не были синими, как у чудовищ из-за Стены. Они были белыми. И мертвец улыбался, о боги, Квиберн мог поклясться, что видит в полумраке лаборатории, как кривится в невесёлой ухмылке изуродованный рот. Они смотрели — если мертвец вообще мог что-то разглядеть — друг на друга несколько мгновений, показавшихся Квиберну бесконечными. — Ты всё ещё хорошо прячешься, сын дубильщика, — было видно как двигается во рту мертвеца почерневший язык. Однако вырывавшийся из глотки голос очевидно принадлежал кому-то другому. Говорил он на общем языке, чисто, без какого бы то ни было акцента. Квиберн промолчал. — Хорошо, но рано или поздно я найду тебя… Почти нашёл, — жуткая улыбка стала шире, обнажая сгнившие зубы. — Кое-что изменилось, когда она проснулась. Я стал сильнее. Мы все стали сильнее. Мертвец коснулся двумя пальцами виска. — Все это почувствовали, сын дубильщика, и ты тоже. Слышишь меня? Я вижу тебя, а значит, скоро отыщу, как бы хорошо вы не прятались. Ладонь Квиберна, в которой он продолжал сжимать колбу, слегка вспотела. — Скажи хоть слово, сын дубильщика, иначе я решу, что тебя лишили языка, — велел мертвец чужим голосом и глядя чужими глазами. — Не вижу смысла вести беседы, Кровавый Ворон, — спокойно ответил Квиберн. Он и в самом деле не испытывал страха. Разум его был, как ни странно, кристально чист и ясен. — Знаешь, кто я? Тем лучше — нет необходимости объясняться и представляться, — мертвец оглянулся по сторонам, словно желая запомнить расположение предметов и понять, где он находится. Квиберну это не понравилось. — У меня есть сюрприз для тебя, сын дубильщика, очень хороший сюрприз. Квиберн со скучающим видом изогнул бровь, не отрывая взгляда от говорившего с ним существа: — Это большая честь для меня, милорд. Мертвец вскинул голову и расхохотался. Квиберн слышал: голос начинает меняться, становится ниже, грубеет, а потом — словно раздваивается. То, что обращалось к Квиберну, не было человеком. С ним говорила смерть, смерть самого Квиберна, временно потерявшая его след. — Скоро Джейме придёт, чтобы убить тебя, сын дубильщика, и ты не можешь сбежать, не бросив здесь Серсею с детьми. Но ты этого не сделаешь. Другой вопрос — как ты поступишь? Убьёшь его первым? — Увы, теперь это уже не такой уж сюрприз, очень досадно, — с показным сожалением Квиберн покачал головой. Тело мертвеца, которое в тот момент было не более, чем перчаткой, надетой на чужую руку, содрогнулось. Лицо напряглось, словно нечто внутри прилагало усилия. — Что ты выберешь, сын дубильщика? — он словно не услышал сказанного ему. — Мой отец, которого вы столь часто упоминаете, милорд, — всё также спокойно ответил Квиберн, — не был человеком большого ума, однако он часто напоминал мне и моим братьям: всегда следует убирать за собой мусор. — Что ты имеешь ввиду? — голос мертвеца снова раздвоился, стал совсем низким, искажённым. — При чём здесь… — При всём моём уважении, милорд, столько лет жизни не пошли вам в прок, — не без удовольствия, однако ровным голосом перебил его Квиберн, на тонких губах мелькнула едва заметная улыбка. — Это значит, что мне прекрасно известно, как справляться с последствиями решений, как своих, так и чужих, как верных, так и не очень. Пускай сир Джейме прибудет, и я обстоятельно поговорю с ним. — Как скажешь, сын дубильщика, но не надейся на ещё чью-то милость. — Никогда, милорд, я всегда полагаюсь лишь на себя самого и… Квиберн. Когда вы изволите взывать к кому-то, потрудитесь использовать имя. Моё имя — Квиберн. Мертвец издал странный звук — нечто среднее между смехом, вскриком и кашлем, тяжело падая обратно на стол. Квиберн вздрогнул — и распахнул глаза, резко вскидывая голову, которая прежде покоилась на сложенных руках. Он уснул, не более того, усталость всё-таки взяла своё. Коротко закашлявшись — проклятый дым — Квиберн с трудом поднялся со стула, поскольку тело успело затечь. Огляделся. Ему пришлось потратить немало времени, чтобы навести здесь порядок после землетрясения. По счастью, самые ценные образцы остались невредимы. Квиберн медленно, почти нехотя приблизился к неподвижному телу, накрытому простынёй с ног до головы. «Просто сон», — уговаривал он себя, даже зная, что вероятнее всего — нет, это не просто сон. Он давно перестал видеть просто сны. Рука его коснулась края простыни, а после он резко дёрнул её, откидывая полностью, обнажая беспомощно и беззащитно лежащего на столе мертвеца. Внимательно пригляделся. Губы, как и прежде, были сшиты нитями, глубоко ввалившиеся глаза закрыты. Квиберн пристально разглядывал на лицо, превратившееся в восковую маску, словно боясь обнаружить в нём признаки жизни. Видел, как ему казалось, каждую пору. Клочковатая неаккуратная борода полностью покрывала щёки и шею. Квиберн знал, что ныне покойный под конец уже не мог бриться — от бритвы появлялись маленькие порезы, и из каждого из них часами сочилась сукровица. Такова была чёрная болезнь. Простыня вновь опустилась на труп — также осторожно, словно Квиберн всё ещё боялся потревожить чужой покой, вызвать из тёмных чертогов посмертия нечто. В тот же миг его голову вновь пронзила боль. Яркая, слепящая вспышка. Квиберн привычным жестом обхватил виски и принялся их массировать, думая, что, вероятно, без какого-нибудь снадобья ему сегодня точно не уснуть. Он не вполне понимал, что происходит, но знал наверняка, что должен продержаться сколь угодно долго ради Серсеи. Он не мог умереть, не имел на то права. В сознании его, окутанным красноватым маревом боли, мелькнула бессвязная мысль, которая в иной раз могла показаться безумной: «Марвин точно знает, что делать, уже понял, что происходит». Но прежде, чем Марвин вернётся, он должен противостоять этому, чем бы оно не являлось. И тогда же, словно ответ, Квиберн услышал чужой голос из далёкого далёка, однако он не мог ручаться, что это не более, чем игра воспалённого воображения, порождение утомлённого разума. Возможно, лишь очередной сон, увиденный наяву. «Мы в клетке». Короткая, мучительная пауза. Квиберну казалось, что он перестал дышать, ему чудилось, что от его разума в безобразную неизвестность тянулось некое подобие нити, по коей теперь струились чужие мысли. «Они здесь». Голос затихал и удалялся, нить истончалась. «При необходимости — Саат. Саат». И всё смолкло.