And Dream of Me Tonight

      Он спустился вниз, чувствуя себя выжатым, когда Джордж вошёл в него мощным толчком и громко зарычал. Ощущение того, что мальчики используют Эппи для их удовольствия, было... Потрясающим, по отношению к телу и невыразимо прекрасным для ума. Ринго помог Джорджу избавиться от напряжения. Сам молодой человек тяжело дышал, как скакун, явно получая удовольствие. И так же быстро, как Джон скользил между его бедер- действительно было чудом, что Джон вообще ждал так долго, Ринго уложил Джорджа туда, где Леннон крепко его сжимал. Эппи почувствовал усталость их ведущего гитариста, когда он в изнеможении положил голову на его плоскую грудь. У Брайана не было сомнений, что доминирование его мальчика оставит Джо измученным к концу ночи. По крайней мере, Эппи не нужно было ничего делать, кроме как лежать. Джон закинул одну из ног Брайана себе на плечо, Эппи почувствовал, как его бедренная мышца растянулась и начала немного припекать. Иногда их игра не касалась шлепков или пощечин, ограничиваясь тем, как тело может естественным способом болеть. —Ты чертовски хорош, ты всегда чертовски хорош,— сказал Джон, скользнув внутрь, оценивая восхитительные тиски вокруг своего члена. Независимо от того, сколько раз они трахали своего менеджера, он всегда возвращался к ним желанным и идеальным. Было лучше, когда Джону становилось легче говорить комплименты, как и раньше. Не говоря уже о том, что о Брайане трудно было говорить как о трудолюбивом или вдумчивом, гораздо легче было назвать его хорошим любовником, красивым, отзывчивым и таким нетерпеливым. Джон также понял, что это меньшее, что он мог сделать, чтобы утешить и укрепить уверенность своего возлюбленного, что давало им многое. —Ты так хорошо меня принимаешь, Боже, ты же знаешь, что я чувствую, как Джордж воходил внутрь тебя,— Эппи только что кончил, не скоро сможет снова напрячься, но, черт возьми, его член оставался мягким, но эти слова снова сильно возбудили его разум. Эппи упивался всем этим, а не только восхитительным скольжением члена Джона. Их слова были лучше, чем медовое молоко, омывающее его разум, погружая его все глубже в то, что казалось мысленным облаком, где ему не нужно было думать, только служить, и в ответ быть любимым. Также это было положение, когда он лежал на спине. Напряжения было так мало, что он мог просто лежать без усилий, а также видеть всех своих мальчиков, даже Джо, который едва шевелился, просто положив голову на торс Эппи. Единственное напряжение в позе было вызвано тем, что Джон сгибал ногу, что давало ему такой тонкий и точный контроль над тем, что он делал с Эппи. И с этим положением и низким углом, который Джон держал, он, к счастью, избегал его простаты. Эппи не имеет ничего против игры с простатой и наслаждается ею так же, как и любой другой мужчина, но если бы все четверо мужчин собирались его трахнуть, это было бы слишком, слишком много. Джон начал становится животным, когда потерял слова, просто ворчал и стонал, на его лбу выступали капли пота. Он даже наклонился, отталкивая своих товарищей по группе головой, чтобы прикусить кожу Эппи, и когда простое неподвижное присутствие Джорджа оттолкнуло его, он вместо этого начал работать с мягкой кожей внутренней части бедер Эппи. Джон явно быстро приближался к оргазму, поскольку его толчки становились все более беспорядочными и глубокими, хотя Эппи не удивился. Когда они по очереди трахали его вот так— и о, как ему так повезло, что он испытал это даже больше одного раза— они становились разгоряченными и беспокоились, наблюдая, как другие идут первыми. Конечно, это было как их собственное шоу, лучше чем любое порно, не только потому, что они лично знали друг друга, а потому, что они смогут прикоснуться, чтобы взаимодействовать. Вот почему каждый из них продерживался все меньше и меньше своих предшественников. Даже сейчас, когда Джон начал кончать, его захлестнуло удовольствие, не только от задницы Эппи, но и от слов других мальчиков. В то время, как голос Джона превратился в раздраженные и грубые возгласы его имени и "блять", мальчики продолжали осыпать Эппи сладчайшим ругательствами. Сначала они заставили его дрожать, когда их значение покрывало его кожу, льстив ему, затем они убаюкивали его блаженством, и даже когда его разум затуманился и он потерял смысл, они продолжали согревать его сердце. Джон был менее внимательным и не контролировал ситуацию, когда он рухнул на них- не только на Эппи, но и раздавив Пола, Джорджа и в некоторой степени Ринго своим весом. Пол бормотал и жаловался, отталкивая парня от них, но только Эппи заметил, даже сквозь дымку, использованные им слова. Они любили и заботились друг о друге, поэтому были осторожны со своими словами, также они делали и с Ленноном. Не было никаких упоминаний о том, что он слишком тяжёлый, или не дай бог, толстый. Нет, они любили и дорожили им, как должны. И он старался принять, как они любили его. Эппи делал очень мало, обвиняя в этом свои связанные руки, но коснулся губами кожи Джона лёгким поцелуем, когда глупый молодой человек резко упал. Эппи не был уверен, кто пойдет дальше, но замечательно было то, что ему не нужно было думать об этом. Он позволил своей голове глубоко погрузиться в матрац, рука погладила его лоб, поскольку тяжесть дневного стресса просто улетучилась из него, когда он позволил себе потеряться в дымке, где даже удовольствие казалось далёким и недосягаемым. Он так долго вел себя хорошо, так хорошо относился к своим мальчикам, и они это видели, и теперь ему не нужно было ни о чем беспокоиться, даже не сдерживая свои оргазмы. Тогда было странно, что, хотя все остальное в этих сценах заставляло его чувствовать себя более расслабленным, его неудача, даже если случайность его подсознательного действия была исключением. Удовольствие было подобно боли в бедрах, давление тянуло его дальше в пространство, но оно помогало ему оставаться там, заземляя его в данный момент. Это было то, что ему нравилось раньше, и, черт возьми, ему это снова нравится. Эта вина, как и часть его стыда, была просто ядовитой чушью, не имевшей реального основания для того, как мальчики любили его. Эппи просто лежал, расслабленный, безвольный и неподвижный, когда другой член ткнул в его дырочку. Толстый, длинный он скользнул в него, и ему не пришлось гадать, кто из двух мальчиков в него проникнул. Ринго был, безусловно, самым большим, а Пол— средним, почти маленьким. Эппи крепче сжал окружающих его мальчиков, наслаждаясь сладкой болью. По крайней мере, он не позволил Джо так мало растягивать себя, чтобы эта боль была бы слишком сильной. Что приятно— он ценит их внимание, конечно и всегда, но его рот... Он не мог не облизнуть губы и влажно пощекотать их, он чувствовал себя с постоянной потребностью держать что-то во рту. Его желание мгновенно исполнилось, когда пальцы проникли туда, наполнили его и надавили на язык, которым он мог чувствовать мозоли. Разум Эппи был совершенно пуст- это заняло у него больше времени, чем обычно, но теперь он не думал ни о чем, кроме ощущений своего тела. Эппи мог дожить до ста лет и притом не устать от секса- ничего подобного в мире не было. Восхитительная часть такого большого человека в его дырке только увеличилась, вызывая лёгкую боль. Боль, с которой он знал, что проснется, и подумать только что Ринго был достаточно внимательным, чтобы не попасть по его простате. Не то что бы в этот вечер это имело слишком большое значение- Эппи все ещё напрягался с разрешения кончать столько раз, сколько он мог. Он старался не зацикливаться на этом. Он не был подростком, и ему следовало бы сделать что-то получше, чем просто выпустить свой груз за пару минут, особенно учитывая, что он кончал сегодня дважды и так долго обходился без этого. Вы могли подумать, что это должно было укрепить его самообладание, но, во всяком случае, Эппи чувствует, что это разрушило его. Его мальчики его так балуют, что он испорчен для всех остальных. Он цеплялся за что-нибудь, что-то несексуальное. Налоговые декларации или чистящего обувь Алистера. Но на самом деле образ человека, стоящего на коленях, смотрящего на него через эти очки, не погнутого, неприступного, на самом деле не работает. И поэтому он в конечном итоге сосредоточен, ошеломлённый на захлестывающим его удовольствии. В частности, на контрасте между Ринго и Джоном, трахающим его. Дело не только в размере, хотя, конечно, это было первое, что нужно было почувствовать— всегда было иначе, когда мальчики отпускали Ринго первым. Даже когда они заверяли его, что его дырка останется узкой и восхитительной, у них определенно не было проблем с получением удовольствия. Он чувствовал себя разбитым после этого- как будто дырка зияла. Но когда Ринго подошёл к концу вот так, растягивая то, как не смогли даже его товарищи по группе, он почувствовал, что его используют в отдельности, но от этого стало не менее приятно. Также что-то в том, как эти два мальчика трахаются. То, что Джон оставался в своих брюках, было банальным: теплые брюки и более мягкие хлопковые боксеры тёрлись о нежную кожу внутренней стороны бедер и паха, по сравнению с более резким Ринго. — Пожалуйста, пожалуйста,— скандировал Эппи, даже если его стоны казались далекими, когда он наслаждался всем в этом. Ему нравится, насколько разные его мальчики и что они все у него есть. В то время как Джордж и Джон были агрессивны, часто в животной манере, Ринго был более сдержанным, но небрежным. У него— соответственно— хороший ритм в своих толчках, но он становится все более чрезмерным в них и направлениях, его хватка на бедре Эппи постоянно усиливается, когда он тянет и пытается удержать свою руку от скольжения, смещая угол. И в таком положении, когда его член не ударяется по простате, это заставляло его беспорядочно скользить по ней. В результате Эппи ничего не оставалось, как держаться за своих мальчиков, даже когда его руки крепко были связаны прочной кожей собственного ремня, изо всех сил стараясь не быть слишком громким. Он чувствует боль укушенной спины, когда крики вибрируют в его горле, и это только усиливает его напряжение, подчёркивая собственное удовольствие. Черт, он действительно может кончить в третий раз за полчаса. Но в то же время сложно сказать, будет ли это оргазм. Он был так оторван от всего своего тела и теперь так привык отказывать себе в буквальном освобождении, что, хотя возбуждение накатывалось на него приятными волнами, он не мог найти себе опоры. И он даже не пытался. Позволить своему разуму улететь прочь, как его доминанты и хотели, как он хотел. Это новое сочетание мягкости и твердости, боли и удовольствия, жестокости и доброты— вот что привело его к этому. Если бы он не заговорил, если бы они доставили только лёгкое удовольствие, как они первоначально планировали, он бы никогда не попал сюда. Но в то же время этот новый, более... "Добрый"— слишком сильное слово, но щедрый, или, возможно, вдумчивый характер также успокаивает шрамы, о которых Эппи не подозревал. Сомнения, страхи, прошлые травмы, лишившие его потенциала, даже когда он не знал, что они существуют, стёрты любовью и заботой. Есть самые мимолётные ощущения, что это отсутствие осознания на самом деле было его ошибкой, но он отпускает это, утопая в глубине удовольствия и любви, которыми его осыпают. То, что произошло сегодня вечером, сблизит их, важно только то, что, когда возникла проблема, ее решали, исправляли и помогали в меру своих возможностей. Это все, что имеет значение. Что они вместе, навсегда, пока будет длиться их любовь. Даже разум Эппи устанавливает эти связи, он просто прыгает, как игла на поцарапанной пластинке, это откровение происходит отдаленно и ещё неоспоримо, поскольку он не борется с особобленным чувством, что это много удовольствия не вызывает. Честно говоря, сейчас это всё лёгкая нажива, даже несмотря на то, что его член снова как-то сильно пульсирует, и он может чувствовать, как его яйца напрягаются, определенно слишком выжатые, чтобы дать больше. Ему было трудно разобрать их слова, просто их медовый тон омывал его, их пальцы в его рту, даже их губы на его коже. Он не мог разобрать их слов, но все же узнает их голос, даже самый редкий, но самый желанный для Джона. Эти слова должны быть тяжёлыми для него сейчас, когда он исчерпал себя и вернулся. Вот почему Эппи должен уделять все больше внимания этому редкому событию, но уже достаточно знать, что он пытается, они все стараются, только для него, потому что они любят его и дорожат им, даже когда они упиваются его развратной и распутной природой. Эппи застонал, пытаясь освободиться, особенно подавившись тем, к кому он был прижат. Это человеческое рабство было почти восхитительным, постольку пояс на его запястье в концепции, кожа, несомненно, оставила бы ему синяки, по сравнению с их захватами, которые были намного мягче и справедливое в этот момент. Вес Джорджа, который лег на него, вытащил из этого положения. Джо рычал, сверкая зубами, когда его руки прижимали плечи Эппи к матрасу, когда его костлявая задница надавила на его пах, но все же избегал трения их членов. —Пожалуйста, пожалуйста,— взмолился Эппи в лицо мужчине, давшему ему то, что он хотел. Ринго положил подбородок на плечо Джо и ухмыльнулся ему, глядя прямо в глаза своему менеджеру. Затем большие сильные руки Ринго обняли Джо за талию и потащили его назад. Стон Эппи был настолько громким, что почти вырвался как крик. Блять, блять, блять. —Лучше, чем рука, когда он был в таком состоянии. — подумал он, дёргая свои собственные связанные руки. Его член скользил под телом поверх него, точнее, он скользил в расщелине задницы Джорджа, этой пухлой тугой, нетронутой этим вечером задницы. Блять, это было восхитительно, когда он терся о него, Ринго двигал телом Джо каждым толчком в сторону от него. В это время как его мальчики, и, честно говоря, он сам, больше всего предпочитали доводить его, когда один из них брал его задницу, а другой— рот, было что-то в отношении цепи. Но, честно говоря, они оба были такими хорошими, все с его мальчиками было так хорошо, но особенно такие развратные удовольствия. Ему нравилось это, потому что он чувствовал себя использованным и униженным, но в цепочке было также что-то захватывающее. Если его поставили до конца, тогда он чувствовал себя использованным в качестве не более чем запоздалой мысли, но если он был посередине, проставлен и на то, и на трах, тогда не было слов для такого распутства. И вот это было— просто предположение, предположение, что хотя он чувствовал себя ошеломленным и насмехающимсч, могло быть гораздо больше, теплый, плотный восхитительный жар, который наверняка был от их жизнерадостного товарища по группе, даже не был тем, чем он был опыт, просто подразумеваемый как возможность. Эппи снова стал таким твердым, но он чуть не плакал от этого. Это было так неприятно, даже когда он бесполезно извивался, наконец, полностью зажатый под весом Джорджа. Суровый голос Ринго доносился до него, сквозь туман и дымку, в которой он оказался, когда его били волны такого удовольствия. —Это то, что нужно нашему питомцу? Не устраивает скучный, старый я?— Эппи пытается ответить, отличить свои предыдущие избиения от новых отрицаний. —Н-н-нет— Но Ринго больше ничего не искал, заманивая его в наживку. —Нет? Хорошо это слышать, но если тебе не нужна дырка, что это может быть? Может быть, тебе нужно что-то ещё? Ещё один член?— и толстые пальцы барабанщика касались его ануса, тыкали и толкали его, растягивая все больше и шире, чем уже было вокруг его массивного члена, чтобы дать ему ещё больше. Слезы Эппи теперь больше, чем просто грозили катиться по щекам, когда он зажмурился и почувствовал, как они вытекают. Блять, боже, да, он хотел всего этого, хотел все, что могли предложить его мальчики, он хотел большего, всегда большего, чтобы они просто брали и забирали, чтобы они использовали его, чтобы он был не более чем сосудом для их удовольствия. Ринго толкнул в него палец глубже, добавляя ещё два. Бля, это было слишком... Эппи завыл, когда в глазах потемнело, а его конечности затрепетали.