Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Лукашенко наблюдает за тем, как медленно и очень зачем-то осторожно Марк спускается со второго этажа. Как его стопа касается паласа и как все его тело вздрагивает от контраста температур. Коля мог бы, как обычно делали все его друзья, тряхнуть его и напугать, но Коля не дурак и голова на плечах у него пока есть. Тем более ему не хочется отрываться от Бэррона, сама мысль, пришедшая в голову недавно, что сегодня они больше вообще не увидятся, приводит в какое-то странное состояние. Всегда ли было так? Перед прошлым матчем они целый день провели в командном кругу. Было здорово, сегодня, скорее всего, будет так же круто, но…но на этот раз Бэррона на матче не будет. Коля так решил. Ему хватило прошлого чувства стыда за себя. И не важно будет этот матч выигрышный или проигрышный, Бэррону туда путь закрыт. Если хочет, пусть трансляцию смотрит, но лучше бы он не говорил ему о том, что будет это делать. Нет. Нет и все, это не поддается никаким обсуждениям. Лукашенко делает глубокий вздох. Осталось только донести свои мысли до Бейкера и все будет отлично. —Как давно ты не спишь? —Марк зачесывает волосы назад, убирая их в какой-то крысиный хвостик, зевает, прикрыв рот рукой, и мычит вопросительно для большего эффекта. —Ну я пришел минут сорок назад, —просто отвечает белорус, —и где-то столько же мы с Никитой бегали, —Марк ждет продолжения, когда Коля скажет ему точную цифру, потому что сейчас утро и ему лень даже рукой подвигать, а уж про математические расчеты вообще забыть можно, это за гранью непостижимого. —Понятно, —выдыхает старший, еще раз зевает и уходит в ванную. Проводит там от силы минут десять, возвращается и начинает собираться. Коле бы тоже пора начать сборы, чтобы не запихивать все в баул в последний момент. Только вот он пытается приподняться и ему тут же недовольно бурчат в самое ухо. —Ну и куда ты опять? —белорус чуть ослабляет хватку Бэррона, все же вылезая из кровати. Было плохой идеей лежать в одежде, в которой он обычно тусуется в комнате, та теперь нагрелась и как-то смялась, странное чувство, не совсем понятное. —Собираться, —Коля подает Марку какую-то футболку, на которую Уокер указывает пальцем, мельком глядит на Бэррона и продолжает, —на тренировку, потом матч, —в ответ уже практически неспящее мычание. —Напомни мне, когда он? —Марк уже зачем-то на автомате хочет ответить, но Коля пресекает все его попытки одним простым: —Зачем? —и тут же, ошарашивая обоих, —ты не пойдешь. Марк от непонимания аж молнию не застегивает до конца, а Бэррон садится на постели и все еще чуть слипшимися глазами впивается в затылок хоккеисту. —Что значит: «ты не пойдешь?» —Коля вздыхает, поворачиваясь к Бейкеру. —То, что тебе это не надо. У тебя постельный режим, так соблюдай его, нечего тебе ходить туда, —и уже чуть тише, —все равно это бесполезно. Бэррон уже вылезает из одеяла чтобы начать выяснение отношений, но Марк опережает его. Со всей силы бьет белоруса в плечо и чуть ли не кричит с таким страшным возмущением в голосе: —Ты что несешь, придурок? —Коля успевает только акнуть от неожиданности, как Марк уже второй раз пихает его, да старается чтоб посильней, —может ты у самого Бэррона спросишь хочет он идти или нет, это его, вообще-то, выбор. —Марк краснеет от злости, это Коля видит, и сжатые костяшки у него белеют, это Коля знает, но вся представшая картина ни разу не трогает хоккеиста. Не задевает ни на йоту. Потому что Коля знает, что его решение—верное. —Так будет лучше, —только и отвечает белорус, тем самым прекращая эту бессмысленную ссору. Продолжают собираться в полной тишине. Марк агрессивно пытается застегнуть расходящуюся молнию, а Коля, спокойный, как танк, проверяет баул на правильность сборки и, убедившись в этом, начинает собирать самого себя. —Так а если я правда хочу пойти? —оба—Марк и Коля—вздыхают. Они надеялись, что разговор закрыт, —я просто не понимаю в чем проблема, я же ходил на прошлый. —Вот именно, —резко отвечает белорус, так, что Бейкер аж вздрагивает—вот именно потому, что ты видел прошлую игру, на эту тебе путь закрыт. Нет, Бэррон, —не дает даже и слова вставить, поднимая руку с раскрытой ладонью, перебивая, — никаких вольностей на этот раз, не выставляй меня опять дураком, на этот раз я не буду добрым и хорошим. Марк, застывший, глазами бегает от нахмуренного Коли до растерянного Трампа, что непонимающе мнется. Когда их взгляды встречаются, Марк кивает на Колю: «сделай с ним что-нибудь». Бэррон жмет плечами, мол он сам в шоке, не знает даже что и сказать. —Отлично, —произносит белорус, скорее сам себе, —раз мы готовы, предлагаю выдвигаться. —Я все равно приду на игру, —Коля останавливается у двери, делает глубокий вдох, затем резко выдыхает, —не делай такое лицо, я правда хочу прийти, —Бэррон говорит это все более-менее уверенным голосом, ну или он хотя бы хочет верить, что звучит так, пока хоккеист разворачивается и в полшага достигнув дивана, садится на него, —меня не волнуют прошлые результаты, мне важен сам факт того, что я буду смотреть на игру, мне все равно на счет. —А мне нет, —резко отвечает белорус, —мне нет и, я уверен, никто из команды не согласился бы с тобой, —на какое-то мгновение повисает тишина, —Бэррон, просто побудь в комнате, я не прошу от тебя многого, —Марк, поняв, что это надолго, заходит в телефон, краем уха все же стараясь следить за развитием событий. —Я тебя слышу, —Бэррон зачесывает волосы назад и присаживается рядом, —я просто не понимаю причину. Я стараюсь понять тебя, но мне это не удается, до меня не доходит. —Нет причины, —Коля не дает взять себя за руку и чуть отодвигается от Бейкера, когда их коленки соприкасаются, —это мои проблемы. —Нет, — что «нет»? —суровый вопрос, —нет никаких «твоих» проблем. Есть наши проблемы. —Мы что, в советском союзе? —неудачная шутка Бэррону не заходит. Он дергает Колю за плечо, заставляя посмотреть на себя. —Нет никаких «твоих» и «моих» проблем, есть «наши». Знаешь, кто мне сказал об этом? —и, не дождавшись ответа, —ты, Лукашенко, это твои слова, между прочим. Или ты забыл об этом? —Нет, —вздох, —нет, не забыл, просто… У Марка звонит телефон и ему приходится выйти на балкон. Парни следят за тем, как фигура Уокера растворяется в утренних солнечных лучах, а как только тот исчезает, белорус откидывается на спинку дивана и закрывает лицо руками. —Я не уверен, что мы выиграем этот матч, —Бэррону все же позволяют положить ладонь на бедро и чуть погладить, —тренировки были отстойные, словно никого и не волновал скорый матч, Скотт вообще как с луны свалился, не понимаю, что с ним не так, плюс парни тоже…они ссорятся между собой чуть ли не каждый день, я не понимаю в чем дело, ненавижу, когда вокруг все выходит за рамки привычного, у меня какое-то подвешенное состояние. И ты еще. У тебя рука, тебе нужен отдых. То, что я периодически пристаю к тебе—это одно, но до арены нужно доехать, там много людей, это будет стресс для тебя, а я не хочу этого, я хочу, чтобы ты спокойно восстановился и вернулся к учебе, словно тебя просто выцепили по семейным обстоятельствам. К тому же…—весь этот словесный поток прерывается, когда Коле приходится вдохнуть воздуха. Бэррон осторожно гладит по щеке, опуская голову на плечо, —оставлять тебя одного так на долго, практически на целый день. Я так не могу, не сейчас. Может потом мне будет легче, и я вернусь в то состояние, когда мне приходилось тебя выпинывать из кровати, а не тебе меня, но не сейчас. То, что произошло, меня будто молотом по голове огрели и у меня до сих пор звезды перед глазами. Я не могу так, я постоянно думаю о тебе, я не смогу сосредоточиться на игре, еще и травма Никиты. Да, я знаю, прошло уже много времени, но все равно, это же может аукнуться в любой момент. Травмы — это обидно. А когда травмы у твоих товарищей—это страшно, —несмотря на то, что голова Бэррона лежала на плече белоруса, он все равно утыкается ему в макушку подбородком, принося неудобство, и вздыхает, печально так, словно он большая собака, что привязалась к хозяину и не может вынести тоски, когда он уходит в магазин за хлебом, —я не хочу идти на игру, —Бэррон не успевает и рта раскрыть, как Лукашенко тут же отменяет свои слова. Правда вот уже через секунду шокирует еще сильнее, —я никуда не пойду, я останусь тут. —Коль, так нельзя, —выпаливает Трамп, приобнимая хоккеиста, —ты не можешь оставить парней, бросить команду. —Не могу, —соглашается белорус, но с какой-то неохотой, —но и оставить тебя одного я не могу тоже. Марк возвращается с балкона какой-то встревоженный, словно ошарашенный чем-то. Молча спрашивает у Бэррона все ли в порядке, а то не каждый день можно увидеть, как друг на своем парне возлеживает и не бежит от него, как от чумы, стоит появиться на горизонте кому-то третьему. Бэррон коротко моргает. —Он говорит, что не пойдет никуда. —А?! Коля цыкает, уже зная, что за этим последует чуть ли не часовая лекция о том, что он не может бросить команду, Уокер так же не забудет назвать его тряпкой для усиления эффекта, может еще затрет что-то мотивирующее, как он обычно это умеет, но ничего из этого не происходит. Вообще. Бэррон шикает на него, хлопает белоруса по коленке и встает с дивана, тем самым заставляя своего парня выпрямиться. —Вставай. —Зачем? —У тебя тренировка, —в ответ смешок. —Я никуда не пойду, я же сказал. Бэррон закатывает глаза. С секунду молчат. —Почему? —Потому что ты останешься один. —И что? —И то. —Почему у меня такое чувство, что вы женаты уже тридцать лет? —Марка затыкают двухголосым «замолчи». Уокер делает вид, что закрывает рот на замок, поднимает руки в сдающемся жесте, про себя думая, что его соседи идиоты, разворачивается и, подхватив свой баул, пишет Мэтту, спрашивая готовы ли парни к выходу. —Коль, это не логично, —белорус скрещивает руки в замке, опираясь на собственные колени, из-за чего Бэррон мгновение тормозит, но сразу же приходит в себя. Главное смотреть в глаза, а не ниже, —ты не выпускаешь меня из комнаты, потому что не хочешь, чтобы я напрягался, —пауза, —ну, и тебе так спокойнее, давай так, это, все же, играет основную роль, —в ответ кивок, —и не хочешь пускать меня на свой матч…почему? —Потому что в этом нет смысла, —Бэррон кивает «ага, ясно», вторя последним словам белоруса. —Давай я просто пойду на матч, —Коля хочет что-то сказать, но Бэррон чуть повышает голос, —дай я закончу, не перебивай, —и ему приходится замолкнуть, —я пойду на матч и просто буду смотреть. Ни рисовать, ничего, просто посмотрю. Я не буду напрягать руку, я просто хочу посмотреть на тебя, это все, это мой максимум. —Нет. Трамп страдальчески стонет «я не понимаю», закрывает лицо руками и, кажется уходит в раздумья. Тем временем Марк строчится с Мэттом, потому что Стивенсон внезапно вылил ему всю свою душу. Марк пишет «ты где вообще?» получая просто наизамечательнейший ответ «где-то на хате». Следующим сообщением канадец присылает фотку. Марк замечает на полу знакомую сумку и пишет «это разве не квартира твоей швали?». Какое-то время Мэтт молчит. Выходит из сети на три минуты, а возвращается с уже хорошими, по его, видимо, мнению, новостями. «Ну да, она в ванной» и следующее «вылетаю». Марк спрашивает в чем дело, раз Стивенсон не ночевал в комнате, но друг не отвечает. «Тебе серьезно нужно спать с этой шмаровозкой, чтобы чувствовать себя нужным?» —Марк пишет это на эмоциях и не успевает подумать, как отправляет. Мэтт читает сообщение и тут же отвечает. Уокер прям может прочитать с какой интонацией полной сарказма и боли было написано «а я нужен кому-то еще? Ей хотя бы мой член нужен». Марк сглатывает. Убирает волосы назад и решает побыть искренним хоть пару секунд. «Ты нужен команде, сегодня и не только». Мэтт молчит. «Ты нужен всем парням, особенно Батлерам, они тебя пиздец любят, ты же их мелкий говнюк». Мэтт присылает многозначительное «хм» и Марк решает окончательно добить его. «Ты мне нужен». «Мэтт». «Без тебя у нас не получится той крутой связки, и мы не опустим этих лошков». «Когда ты вернешься?». Ответ прилетает тут же. «Полторы минуты, зайду за баулом и сразу на улицу». Марк прячет полуулыбку в кашле, чувствуя себя немного неуютно, но зная, что он сделал все правильно. Мэтт пишет короткое и ясное «спасибо», после чего их диалог заканчивается. А тем временем у Марка в комнате происходит какой-то цирк. Бэррон уже какими только усилиями и угрозами не пытался уговорить белоруса пойти на тренировку. Тот как баран. Уперся в свои ворота «нет» и все. И стоит, ни в право, ни в лево, вообще никуда. В конечном итоге, чуть ли не поссорившись, хотя Марк вообще не предполагал, что Коля может быть настолько принципиальным, а Бэррон стоически выдерживать этот темперамент, Трамп сдается. —Ладно, —всплеснув рукой, вздыхает парень, —мне лень дальше с тобой спорить, это бесполезно, у меня глаз начнет дергаться, —Бэррон подходит к столу и начинает что-то нервно выискивать. Марк заинтересованно вытягивает шею, но первокурсник слишком широкий и за ним ничего не видно. Обидно, —я останусь в комнате. Буду сидеть в этой тюрьме до скончания своего жалкого века. —Не драматизируй, —Марк бы хихикнул, гаденько так, как умеет, потому что эти их препирания чем-то ему напомнили собственных родителей. Бэррон такой же чувствительный и излишне эмоционален, как мама, а Коля…ну, Коля просто Коля, сто девяносто восемь—если не выше—сантиметров чистого спорта и уверенности. — «Не драматизируй» —передразнивает его Трамп, издавая победный звук, когда находит то, что искал. Этим оказывается красная ленточка средней длины. Марк удивленно вскидывает бровями, затихая. Интересно, что будет дальше. Оперевшись плечом о угол стены, Уокер принимается наблюдать, —давай сюда, —Коля непонимающе хлопает глазами, не до конца допирая чего от него ждут, —запястье, Лукашенко, —белорус уже хочет было спросить зачем, но опаздывает. Тело не слушается его, но зато прекрасно слушается своего котенка. Хоккеист приподнимает руку, Бэррон закатывает рукав кофты, обматывает запястье белоруса ленточкой, которая как-то резко теряется в размерах по сравнению с массивным запястьем нападающего. Марк хочет предложить помощь, но Бэррон ловко справляется, одной рукой завязывая узел, чтобы не плотно прилегал и не пережимал. Коля тупо пялится на ленту на запястье, после чего поднимает голову на Бейкера, требуя молчаливых объяснений, —ты идешь на игру, —осторожно вновь начинает парень, беря Колину руку в свою и проводя пальцем по шелковой ткани, нежно касаясь кожи, где пульсирует вена, —и я буду с тобой, хорошо? —Марк чувствует, как превращается во что-то мягкое и трепетное. Или это Коля, а он просто поддается всеобщему настроению. Понятно не очень, —ладно? Такой расклад тебя устроит? Я посижу и подожду, пока ты приедешь обратно, посмотрю какой-нибудь фильм, может посплю, хорошо? Веришь мне? —Коля кивает. Коротко и уверенно, так, что не остается сомнений—в этом раунде определенно выиграл никто иной, как Бэррон Трамп. Марк думал, что будет сложнее. Что ему придется выручать первокурсника, применять весь свой мозг и выдумывать невесть что, а оно вон как просто получилось. Как по щелчку пальцев, Лукашенко даже вякнуть не смог, просто согласился со своим сокровищем и вуа-ля, уже стоит с баулом, с каменным лицом, счастливый до усрачки. Марк вздыхает, прощается с Бэрроном и тянет друга за лямку сумки. «Пойдем уже» —но Коля отправляет его вперед, потому что у него еще важное дело. Нужно поцеловать своего котенка на прощание. Выслушать мурлыкающее в ухо «удачи, чемпион» и со спокойной душой выйти в коридор, где уже все собрались. Правда между Никитой и Мэттом стоит Марк и что-то Коле подсказывает, что сегодня он сидит с Ершовым. Бэррон ждет, пока дверь за хоккеистом закроется, пока стихнут голоса. Только после этого он выдыхает, произносит вслух, что Лукашенко просто невыносимый и на всякий случай сверяет адрес и время проведения матча. Не то, чтобы он прям наврал ему, но Бэррон правда не может пропустить игру. Он чувствует, что на этот раз все пройдет хорошо. А то, что Коля не будет знать об этом…даже лучше, не будет отвлекаться. Закусив губу, Трамп проводит подушечкой большого пальца по заблокированному экрану с фотографией спящего хоккеиста и, прошептав «прости», быстро ищет то, чем можно ее заменить. Постепенно он должен вернуться в учебный ритм, а такие обои, увы, в него совершенно не входят.