Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

— Может мы просто займемся сексом? Бэррон бросает в Колю простой карандаш, лежащий на столе, встает со своего законного насиженного места и, подхватив альбом, валяющийся на полу, забирается на кровать Марка, в самый дальний угол. —Бэррон… —Замолчи, Лукашенко, —тяжелый воздух разрезает резкий звук. Бэррон рвет бумагу в своем альбоме закончившейся ручкой, цыкая языком, —Если ты не хочешь брать ответственность за свои слова, просто исчезни с глаз, я не могу уже смотреть на тебя, у меня член сам собой дергаться начинает, —хоть это и было сказано твердым тоном, голос у первокурсника все же дрогает. Коле, честно, все эти игры в кошки-мышки не нужны, и они его раздражают, но он встает с дивана и присаживается рядом с Бэрроном, кладя свою ладонь на оголенный участок бедра. Бэррон постоянно гоняет в его шортах, слишком коротких для белоруса и как раз выше колен для Бейкера, и в одной и той же из растянутых футболок хоккеиста. На руку Коли, накрывающую его ногу, Бэррон косится с каким-то недоверием, но хоккеист смотрит прямо парню в лицо и явно чего-то ждет. —Что? —не выдерживает Трамп, откладывая альбом, —я уже сказал, чего хочу я, чего хочешь ты—я знаю. Мы не можем заняться нормальным сексом, Коля, у меня рука, ты сам мне своим врачебным тоном вещал об этом каждый день, я помню, —Лукашенко вздыхает. Такой огнеметной раздачи пощечин от собственных пересказанных слов у него еще не было. Бэррон издает усталый стон, поправляя слезшую с плеча футболку, —я, между прочим, это уже делал, —пауза, —и не раз, если помнишь, —еще одна, дольше, чем первая, — тебе так противно? —Нет, —спешит перебить его Николай, —нет, просто…—мысли путаются, как и ощущения от происходящего. Коля странно себя чувствует. Бэррон ведь его первый парень. Наверное то, что сдерживает Лукашенко прямо сейчас, так это мысль о том, что он может оказаться не таким номером один, каким его все считали. Даже для Бэррона. Не только сам Бейкер, Коля так же первый парень для него. Во всех смыслах. Ох, черт, —я не знаю, —неуверенно мямлит хоккеист. Бэррону даже на секунду показалось, что это сказал не его вечно уверенный в себе парень, —я никогда это не делал. —И что? —Бэррон накрывает его ладонь своей, нервно усмехаясь, —знаешь, я бы расстроился, если бы ты сказал, что и в этом ты просто мастер, —оба давят какую-то неловкую ухмылку, —Коль, —Бэррон касается его щеки своей чуть подрагивающей ладонью, заставляя посмотреть не на руку, пальцы которой сжимают-разжимают его бедро, а себе в глаза. С секунду молчат. Кажется, Бэррон должен был сказать что-то, что окончательно покоробило бы сомнения номера один, но Бейкер вздыхает, нежно шлепает по щеке и хмыкает, —ладно, —вздох, —если не хочешь, не надо, —и тут же, кивая на отставленный на пол ноутбук, —у тебя еще твоя презентация не закончена, иди, я порисую тут. А вот теперь уже Колин черед хмуриться и фыркать. Он ведь уже почти согласился, Бэррону стоило просто чуть склонить голову и хлопнуть глазками, как он это умеет, со своим невинным «ну так?». Коля правда уже был почти согласен. А теперь что? Что это вообще значит? Нет, Бэррон прав, он уже делал это для него. И это было прекрасно. Если честно, вспоминать об этих моментах наедине с самим собой оказалось просто до ужаса одиноко. Бэррон неумелый. Но ему это можно приписать больше в плюсы, чем в минусы. Он старательный. А еще чертовски милый, просто до невозможности. Хотелось бы, чтобы это похудевшее бледное лицо с искристыми глазами покраснело до состояния помидора, а с искусанных губ срывались стоны со своим именем? Чертовски сильно да. И, как вариант, попробовать можно. Хотя внутри все как-то странно крутит, словно не принимает тот факт, что Коля собрался реально это сделать. Типа, он же парень. И он сверху. Марк как-то рассказывал…хотя скорее это были мысли вслух, потому что Коля тогда его не слушал, а монолог, остатки которого всплыли сейчас, был пропущен через уши и выпущен на волю. Марк рассказывал, что у некоторых парней, которые изначально всегда были сверху— «не важно гей он, би или кто-то еще» —иногда развивается комплекс в виде стоп-сигнала на минет. То-есть, они не могут представить себя, отсасывающим кому-то, для них это как табу. Уокер тогда вздыхал, что ему немного жаль таких ребят, потому что и от получения минета и делая его, можно получить вполне равное количество удовольствия. Еще Уокер, как пометку в воздухе чиркнул, глосом выделил что, возможно, этот стоп-сигнал может пропасть у того, кто захочет по-настоящему порадовать своего любимого человека. Да, подарки и внимание—все это важно, все является неотъемлемой частью отношений, но также оба партнера должны быть равны и в интимном плане. «Индивидуально, конечно, но я говорю про общие данные» —Коля вспоминает эти слова, словно Марк высказывал ему всю эту лекцию совсем недавно, а не больше года назад, бросает взгляд на Бэррона, который заметно притих и что-то пытается штриховать на уже другом, целом листе альбома. Вздыхает. —Ладно. —М? Кажется, Коля слишком долго размышлял, раз Бэррон успел уйти в себя и забыть главную причину их такого близкого контакта. А может он просто решил сделать вид, что не понимает о чем он, дабы проверить серьезно ли Коля настроен. Не совсем, процентов может на восемьдесят. Секунд шесть спустя у Бейкера округляются глаза от понимания. Кажется, и правда ушел в себя. —А? —немного нервное, но счастье в этом звуке скрыть парню вообще не удалось, —Коль, спасибо, конечно, —Бэррон краснеет, опуская глаза, —но я правда… —Нет, все нормально, —первокурсник задерживает дыхание, не зная куда себя деть, —но мне нужно в душ, —в ответ смешок. —Разве душ нужен не мне? Коля рывком приближается к его лицу, нежно целует в висок и шепчет: «я скоро». Бэррон прислоняет ладонь к полыхающим щекам, не веря, что Коля и правда согласился на это. Не то, чтобы это было какой-то шуткой, просто Бэррон знал, что Коля, весь из себя такой, грубо говоря, альфа самец, вряд ли согласился бы на эту грязную работу. Ан нет. Его мужчина не перестает удивлять. Когда за Лукашенко закрывается дверь душевой, Бэррон прикрывает рот в счастливом «мамочки» и тихонько визжит от предвкушения. Он уже слышит, как его сердце сходит с ума только от мысли об этом. И в глазах чуть темнеет. Бэррон надеется, что все пройдет хорошо и от великолепия своего единственного и неповторимого у него не случится остановка сердца.

***

Ох. Ох, боже. Ох, господи. Бэррон не может выпалить из себя хоть какое-то слово, только звуки. Коля пробыл в душе от силы минуты полторы, видимо просто собираясь с мыслями. Трамп все еще не может поверить в том, что он реально согласился на это. Это просто…просто так странно, Бэррону казалось, что это он всегда должен отдавать, а не Коля. Но эти слова, скорее предрассудки, трескаются словно хрупкий хрустальный шарик, что уронили на плитку. Терпение уже почти на исходе, а истерика, что зародилась в кончиках пальцев, постепенно окутывала все тело. И в этот момент щелкает замок, и дверь из ванной открывается. У Бэррона застывает все естество и спирает дыхание. Он внезапно осознал, что они собрались делать, и в горле у него пересохло все, что только можно и могло. У Коли чуть покрасневшее лицо и пару коротких прядок возле ушей намочены, скорее всего случайно, когда он ополаскивал лицо. Бэррон перебирает меж пальцев покрывало, уставливаясь на хоккеиста, который подходит чуть ближе и просит, чуть сбитым и странновато севшим голосом: «сядь ближе к краю». У Бэррона поднимается температура тела, он чувствует себя липким от нервов и пота. На лбу выступает испарина, в глазах как-то рябит, стоит белорусу опуститься на колени и устроиться у него в ногах. Бейкер чувствует, как по собственным лодыжкам, к которым Коля прикасается, видимо, чтобы успокоить—правда вот себя или его не понятно— проносится разряд тока и отдает куда-то в голову. У Коли вырывается нервная усмешка. Они так и сидят, смотря друг на друга, секунд пятнадцать, а то и больше. Бэррон моргает, медленно и редко, словно боясь пропустить даже мельчайшую подробность или изменение в лице хоккеиста. В конце концов, кто-то должен был не выдержать этого сексуального напряжения между ними. И это был никто иной, как Лукашенко. —Можешь приподняться? Бэррон угукает, осторожно выполняя просьбу, пока с него стаскивают шорты и поддевают резинку боксеров. Он прикрывает глаза, чуть запрокидывая голову, а белорус чувствует, как пальцы ног, что парень поставил на его колени, сжимаются от смущения. Невероятно очаровательно. —Бэррон, —в ответ слабое мычание, —посмотри на меня, —упомянутый мотает головой всего разок, выдыхая: «не могу», —Бэррон, —Коля старается сделать голос как можно мягче, —котенок, не стесняйся ты так. Честно, несмотря на то, что Коле самому было странно воспринимать всю эту ситуацию, сейчас она больше забавляла, чем сбивала с толку. Бэррон просто до дрожи милый, когда смущается, Коле так и хочется его поддразнить. Что, в принципе, он и делает, потому что сидеть просто так в ногах своего парня ну как-то не очень весело. К тому же он не знает, когда вернется Марк и сколько времени прошло с его ухода. Бэррон теплый. В смысле, Коля итак это прекрасно знал, когда Бейкер распаляется, его не отличишь от солнца в зените, но сейчас Бэррон просто раскаленный, как лава. От смущения и искрящегося возбуждения, что ему пришлось так долго сдерживать. Коле потребовалось всего пару раз простимулировать его, чтобы плоть в руке затвердела, а на конце заблестела капля естественной смазки. Бэррон выпускает воздух сквозь зубы, убирая мешающие волосы за спину и приоткрывает глаза, тут же давясь воздухом. «Мне стоило сделать это раньше, как думаешь?» —Бэррон, как в бреду, отвечает: «откуда мне знать», издавая тихий скулеж, стоит Коле обвести головку большим пальцем, размазав естественную смазку по ней, а после сдавить ту и обдать жаром. Кажется, он услышал, как у Бэррона хрустнула спина, когда он резко выгнулся. Интересная реакция. Он же сам так не реагировал ведь? Хотя, кто знает, может, если бы Бэррон сделал для него тоже самое…не время думать о таком. —Может остановимся? —Коля поднимает голову, встречаясь с замыленным небесным взглядом, —не думаю, что я выдержу. —Слишком поздно, —в ответ сдавленный вздох, —предупреди, когда будешь на грани, —белорус усмехается, слегка разжимая пальцы, проводя ими по стволу, —без моего разрешения ты не кончишь. —О, господи не говори та…—Бэррон не успевает довузмущаться, в голове словно взорвался очередной фейерверк, а в висках застучал отбойный молоток. Коля берет в рот и вся эта ситуация отдает такой тупостью, что у Бэррона не получается сконцентрироваться на чем-то одном. Остаться лишь прикрыть рот ладонью и стонать в нее. Странно. Все, что Коля может сказать, это то, что ему странно. Не ощутил он того невообразимого счастья, о котором распалялся Марк, хотя слышать сверху полузаглушенные стоны довольно-таки приятно. На вкус тоже непонятно, хлюпающие звуки все же отдают каким-то рвотным рефлексом в районе гортани, но в общем и целом…прикольно, наверное? Белорус пытается в уме прикинуть что вообще может свести Бейкера с ума и не придумывает ничего умнее, чем просто поработать языком. «Твою…мать…Коля…»—доносятся обрывки предложения до хоккеиста, пока в уголках губ естественная смазка смешивается со слюной. Скользя по влажному члену ртом, придерживаясь за бедра первокурсника, Коля думает, что, может быть, иногда это даже неплохо. Как там Бэррон делал? Втягивал щеки? —Стой, —Бэррон резко кладет свою ладонь Коле на плечо, но он и не думает останавливаться. Парень выстанывает имя хоккеиста, пытаясь поднять ладонь, чтобы вновь заткнуть себя, но рука не поддается, поэтому приходится плотно сжать губы и стараться сохранять самообладание. Когда Лукашенко перестает издеваться над своим парнем и уже просто медленно продолжает сосать, без выкрутасов, Бэррон, смаргивая слезы с глаз, выдыхает, —нравится тебе издеваться надо мной? —Я бы хотел тебя слышать, —на секунду выпустив член изо рта, бубнит белорус, вытирая рот тыльной стороной ладони. Казалось, эта реплика повергла в шок. —А…парни? —в ответ короткое пожимание плечами. —Я что-нибудь придумаю. Это буквально было разрешение на несдержанные стоны. Бэррон вбирает в легкие побольше воздуха, зная, что следующий заход станет последним. Он совершенно растерял всю свою выносливость за эту недельную разлуку, придется восстанавливать. Коля правда не делал ничего особенного, как Бэррон и думал, но все равно, все равно знать, понимать, чувствовать, видеть, что такой непреклонный, словно гора несгибаемый парень, как Лукашенко, сидит у него в ногах с его членом во рту…да Бэррон от самих мыслей кончить готов. Моментами это даже забавно. То, что даже Трамп чувствует, что у Коли это впервые…мурашки по коже от всего этого. У Коли, у его номера один, у которого получалось буквально все на свете, за что бы он не брался, хоть где-то Бэррон у него первый. На секунду первокурснику приходит в голову, что, наверное, у Коли были такие же мысли после их первого секса. В смысле, Коля же у Бэррона вообще первый-первый. Теперь Бэррон может понять. Та капля гордости за самого себя, она превращается в целое озеро из типичного подросткового «вот это я крутой». Бэррон правда очень рад, что у них с Колей есть то, чему они вместе будут учиться. Это ведь не последний раз, так ведь? —Ты отвлекаешься, —Бэррон вздрагивает, стоит Коле слишком сильно сжать его член у основания, —это раздражает, в курсе? —Прости, —в ответ неудовлетворенный хмык, —правда, у тебя неплохо получается. —Я тебе не верю, чтоб ты знал, —Бэррон скованно смеется, чувствуя легкие поглаживания. Странно. Правда странно. —Мне кажется, я скоро…—Бэррон произносит это, не ожидая того, что последует дальше. Коля угукает, совершенно не парясь, кажется, на свой счет, приподнимает подол футболки парня и просит прикусить ее. «Мы не в порно, ты в курсе?» —произносит Трамп с тканью между зубов. —Это моя фраза, —в ответ закатанные глаза, —и замолчи, дай мне тоже поиграть с тобой. Фраза, конечно, завела так завела, но вот то, что произошло после нее, завело гораздо сильнее. Бэррон вздрагивает, стоит Коле медленно провести языком по набухшей головке и, обдав ту каким-то усмехающимся жаром, прошептать: «какой же ты все-таки невероятный». У Бэррон искры в глазах посыпались. Он явно выиграл эту жизнь, мало того, что его тут ублажает первый парень на деревне, так этот самый парень еще и умудряется добавлять в эту полутупую развратную сцену чувственности. Коля у него просто золото, думает Бэррон, а после хоккеист проводит ладонями по внутренне стороне бедер, раздвигая их, и берет в рот, и больше Бэррон думать не хочет. Не может и не помнит как. Собственный член утопает в тянущих ласках и немного скованных увертюр в виде игр с уздечкой. Ткань между зубами мешает в полной мере вознаградить своего номера один такими желанными стонами, но, кажется, так Коле нравится гораздо больше. «К…Коль…»—стук в висках перекрывает собственный голос, а внизу живота все начинает тянуть и словно набухать. Бэррон тянет свою ладонь хоккеисту на макушку, но тот зыркает на него предупреждающе и ладонь приходится сместить на плечо, сжав то с некоей силой, чтобы до парня дошло. До Коли дошло. Он выпускает член изо рта с причмокивающим звуком, вытирает рот тыльной стороной ладони и, что было неожиданно, приподнимается, пихая Бэррона вглубь кровати. —Коль, я… —Да замолчи ты. Бэррон не успевает ничего понять. Не успевает за собственными мыслями и за ходом событий. Он успевает только открыть рот, но и тут промахивается, потому что в этот же момент Коля нависает над ним, будоража кровь в жилах, самостоятельно чуть приподнимает голову и целует, вторгаясь в горячий рот своими не менее горячим языком. Трамп мычит, но все же в итоге сдается, тянет белоруса за домашнюю футболку на себя свободной рукой, чуть склоняя голову вправо, чтобы им обоим было удобнее. Цветастые круги перед глазами появляются как раз в тот момент, когда Коля вновь накрывает стоящий колом член первокурсника ладонью и, совершенно не заботясь о том, что у его парня может окончательно снести крышу, начинает надрачивать тот, с каждой секундой все ускоряя темп. Бэррон дрожит, все тело словно бьется в мелкой-мелкой, но сильной дрожи, ощущение от горячих поцелуев дурманит разум, а рука хоккеиста настойчиво пытается довести его до пика, что, в общем-то, ей получается. «Коль», —сквозь поцелуи, полузадушено зовет парень, но в ответ лишь ленивое мычание и вот уже белорус ведет дорожку из поцелуев за ушко, усмехаясь прямо в заалевшую раковину. «Если хочешь, можешь кончить» —Бэррон стонет только от одного голоса, которым были произнесены столь пошлые слова. Он хватается за Колено плечо, выгибается всем телом и с глухим «черт» кончает, пачкая и свою—Колину—опущенную футболку, и руку Лукашенко, что даже после достижения своей изначальной цели продолжала лениво водить по уже чуть опавшему члену. Коля стирает выступившие капли пота с висков Бейкера, встречаясь с ним взглядами. —И какого это было? —усталым шепотом спрашивает первокурсник, усмехаясь чему-то. Коля встает с кровати, подбирая со стола салфетки, бросает полпачки Бэррону, а сам вытирает тыльную сторону ладони и всю остальную руку, поскольку стекало все содержимое именно по ней. Бейкер натягивает сброшенные боксеры с шортами, кидает использованные салфетки в мусорное ведро, которое Коля пихает к нему ногой, а после хочет повторить свой вопрос еще раз, но белорус возвращается к своему прошлому месту и вновь привлекает парня к себе для очередного поцелуя. Бэррон смеется, льнет ближе и отвечает, чувствуя себя невероятно счастливым сейчас, хоть тело немного и ноет после таких вот игр. Он надеется, что ему не долго придется восстанавливаться, потому что теперь ему хочется нормального секса. Со всеми вытекающими утрами, когда Коля бы ленился подниматься с постели, бурча что-то неловкое Бэррону в плечо про то, что он просто великолепен, пока он сам, раскрасневшись, думал о том, стоит ему обернуться и фыркнуть своему парню в лицо, что это не так, или оставить все как есть. На языке белоруса все еще чувствуется собственных вкус и это в корне отличается от того, когда Бэррон отсасывал ему. Совершенно иное восприятие. Но это не мешает, ни одному ни второму, жаться поближе друг к другу, а Бэррону даже постанывать в приоткрытые губы, стоит Лукашенко обхватить его шею одной рукой и чуть сжать, в этот момент углубляя поцелуй. Мокро, как же мокро от всего этого, но башню сносит на раз два. Вот в чем-чем, а в поцелуях Коля просто монстр. Хоккеист оттягивает зубами нижнюю губу Бейкера так, что она в итоге шлепается о зубы, усмехается, всего на секунду показывая кончик языка и уже хочет было встать зачем-то, как Бэррон останавливает его. —А ты? —вопрошает парень, глазами как бы недвусмысленно указывая на очертания вставшего члена в шортах. —Да я сам как-нибудь, —просто отвечает белорус, но за него лишь крепче хватаются и тянут обратно. —Можно я? —молниеносное «нет» в ответ, —Ну Коль, — «и не коляй» —вздыхает третьекурсник, почему-то переставая предпринимать попытки уйти от прикосновений своего котенка, —только рукой, правда, ничего больше, —хоть белорус и отвечает отрицательным кивком, Бэррон уже принимается прощупывать и поглаживать головку сквозь неплотную ткань, вызывая у хоккеиста смешанные чувства, —пожалуйста? —Бэррон подсаживается чуть ближе, выпускает уже налившийся кровью член из шорт и смотрит Коле исключительно в лицо, —я осторожно, —в конце концов, Коля сдается. —Да делай что хочешь. Пиздец. Коля планировал по-быстрому свалить, поскольку знает себя и прекрасно отдает отчет тому, что одной дрочки ему будет как минимум мало. Особенно с Бэрроном. Бэррона хочется целиком и полностью, а не вот так вот. И тем не менее, его неуверенные движения горячей рукой, пальцы, подрагивающие, смыкающиеся вокруг ствола, и гулкие глотание слюней—все это просто кричит о том, чтобы Коля наплевал на свои же врачебные принципы и взял его во всех возможных и невозможных позах. Что же будет, когда Бэррону снимут гипс…он его просто сожрет, по-другому не сказать. Бэррон неловко краснеет, оттягивая крайнюю плоть и тут же поднимая глаза на темный, затуманенный взгляд Лукашенко. Он буквально может почувствовать, как его ментально трахают этими самыми глазами. «Мы не можем» —сбивчиво произносит парень, ускоряя движение рукой. «Не можем» —соглашается белорус, — «но мысленно трахать мне тебя никто не запретит». «Коля…»—срывается с каким-то хрипом как раз в тот момент, когда белорус вновь обхватывает шею Бэррона пальцами и тянет на себя для очередного поцелуя. Это было сложно, но Коля кончил. Сложно, потому что после того, как они стали спать с Бэрроном, обычная дрочка была как разовый холодный душ в плюс тридцать семь. Бесполезно. Коля стирает со лба выступившую испарину, самостоятельно вытирая руку Бейкера от собственной спермы. Первокурсник шевелит пальцами, затрудняя задачу, но Коля обхватывает его запястье и ему приходится остановить свои шевеления. «Ты в порядке?» —спрашивает Бейкер, замечая, что обычно удовлетворенный Коля таковым вообще не выглядит. В ответ отстраненное угуканье. Бэррон расстраивается раньше времени и как только белорус замечает это, ерошит по волосам: —Просто мне нужно чуть больше, —Бэррон вздрагивает от этого вкрадчивого, слегка виноватого голоса. Он понимает, конечно, кому как не ему знать о том, что сейчас на уме у его хоккеиста. Не скорый матч, хотя и ему, скорее всего, отведено в сознании отдельное место, а Бэррон. Трамп забирается ему на коленки, ощущая себя в безопасности, когда Коля обхватывает его руками и заключает в объятие. —Когда мне снимут гипс? —Коля, кажется, задумывается на секунду. —Ну, матч послезавтра, —рассуждает белорус, —пару дней после, наверное? —Бейкер, отпрянув от нападающего, впивается в него внимательным взглядом. —Это значит…—Коля улыбается ему кривоватой, несдержанной ухмылкой. —Что осталось совсем немного, да. После Бэррон предлагает посмотреть какой-нибудь фильм, но Коле еще надо было сделать презентацию. Трамп уже было подумал, что ему опять придется тусоваться с самим собой, поскольку Уокер еще не вернулся, но был приятно ошарашен. Коля забирает с пола ноутбук, а после вновь хлопает по своим бедрам, приглашая своего котенка на законное место. Бэррон спрашивает не будет ли он мешать, когда хоккеист просовывает руки у него под мышками и, устроив голову на плече, что-то печатает на экране. «Ты никогда не мешаешь» —и тут же, — «подай очки». Так они сидели где-то часа полтора, Бэррон даже успел подремать и выпить положенную ему таблетку. Было здорово. В последнее время они с Колей вообще не расстаются в комнате, постоянно сидят или рядом, или вот так, как сейчас. Бэррон раз миллион спрашивал стоит ли им вообще так себя вести, когда Марк в комнате, на что Коля уже так же миллион раз доказывал, что Уокер—не помеха. Он, конечно, при Марке не такой, как когда они наедине, но прикосновений стало больше, он может небрежно взъерошить его волосы или, заметив, что Бэррон бросает на него короткие просящие взгляды, расставить руки и хмыкнуть, мол «ну давай, ты же хочешь». И Бэррон нырнет к любимому в руки и забудется в блаженстве до того момента, пока Марк не кашлянет. А когда тот сделает это, будет поздно, потому что Коля уже не выпустит его из своего захвата. Бэррон мурчит довольно, целует в линию подбородка и, прикрыв глаза, наслаждается размеренных дыханием своего хоккеиста, чувствуя, как периодический он что-то бубнит себе под нос на русском. Бэррон считает Колю просто невероятно домашним, с ним по-настоящему чувствуешь себя нужным и любимым, каждая мелочь превращается в событие. И как бы Трампу хотелось оставаться так на подольше… Марк приходит спустя два часа, нервный и расстроенный чем-то. Бэррон спрашивает, специально переходя на французский, что у него случилось, но Уокер лишь отмахивается, ссылаясь на то, что у него разболелась голова. Коля ворчит Бэррону в шею, что это женская отмазка, но Марк этого не слышит, а Трамп несильно бьет белоруса по руке, недовольно фыркая: «Коль». В ответ лишь тяжелое молчание, прерываемое какой-то фразой на русском. «Что ты сказал?» —интересуется Бэррон, устраиваясь поудобнее. «Ничего особенного, не вертись» —шепчет ему в ответ и Бэррону приходится отстать. В итоге его разморило и минут через двадцать Трамп уже преспокойно сопел Коле в щеку. —Знаешь…—Коля поднимает глаза на Марка, который уже минуты три неотрывно смотрит на них, —я очень хочу спросить, —Лукашенко не догоняет, но, когда ловит мысль, повисшую в воздухе, на весу, лишь злобно хмурится, —вот именно поэтому, потому, что жить я пока хочу, наверное, я все же промолчу, — «вот и молчи» —ворчит хоккеист, а тем временем в их общем групповом командном чате Скотт пишет, что тренировка перенесена на полчаса позже из-за каких-то проблем на арене, которые выявили только сейчас. Алан пишет в беседу «ну хоть не с утра» и присылает закатывающий глаза смайлик. Скотт начинает что-то печатать, но в итоге перестает и сообщение Бредли остается висеть в беседе с пометкой прочитано. Впрочем, минут через пятнадцать оно чудесным образом самоуничтожается, а Марк фыркает, что это детский сад. Бэррона Коля осторожно укладывает на кровать и накрывает одеялом, усаживаясь за свой стол. Тело приятно ноет от тяжести Бейкера, но Коля никогда ему не скажет об этом. Он только недавно стал нормально питаться и то происходит с боем и пострадавшими в виде нервных клеток Лукашенко и Уокера, но хоть что-то. Еще какое-то время сидят в тишине. Марк поглядывает на Колю из-под опущенных ресниц. В итоге хоккеист не сдерживается. —Я ничего тебе не скажу, —в ответ смешок. —И не надо, —Уокер принимает полулежащее положение, закидывая ногу на ногу, —я пожил дольше на этом свете, мне не надо ничего объяснять, —Коля перестает печатать, поворачивает голову к Марку и с мега тупым перекошенным лицом, сообщает: —Тебе всего двадцать, ты в курсе? —И что? —жмет плечами француз, —ты не можешь отрицать тот факт, что я знаю больше твоего, особенно, —Марк стреляет глазами в сопящего Бэррона, —если дело касается парней, —Уокера забавляет, как его друг тут же свирепеет и злится из-за этого небрежного взгляда на Бэррона. Ну что за чудо, думает Марк, надеясь, что это чудо не будет использовать его как грушу на силовых тренировках. Марк хоть и крепкий, но на фоне Лукашенко он как щепка, что сломается, стоит белорусу просто глянуть на него. В чем-то это даже правда, —ладно, —отмахивается старший, —можешь не говорить, я потом у Бэррона спрошу. —Я ничего тебе не расскажу, —парни вздрагивают, оборачиваясь на сонного Бэррона, что поворачивается на удобный ему бок и хмыкает, —это слишком личное, —опешивший Марк даже фыркнуть не успевает, как Бэррону уже засыпает, ворча, что если Коля сегодня как обычно ляжет поздно, он просто вытолкнет его с кровати. Марк называет их двоих, в шутку, противными, и на этом вечер общения заканчивается. Бэррон засыпает, а Коля с Марком застревают в проверке материала для подготовки к экзаменам. Они лишь раз обмолвились парочкой слов. «Я скину Никите файлом?» —глухой голос Марка практически неслышен за клацаньем по клавиатуре. «Скинь в общую беседу, там разберемся» —предлагает Коля, в ответ знак «окей». Марк высылает три документа файлами в их беседу с идиотским названием «банда отличников и пивовар» с тремя смайликами: ухмыляющийся черт, хоккейная клюшка и кружка вспенившего пива; Мэтт записывает голосовое в котором орет что Коля лучший, а на заднем плане стонет Никита, прося младшего не орать, а то у него итак голова болит. О голове, кстати, вспоминать не стоило. Часа в два ночи, когда Марк отказался продолжать, потому что иначе он уснет прямо на льду, и нырнул в душ, Коля звонит Никите и тут же сбрасывает, бросая Уокеру в лицо полотенце и короткое «последи за ним» —это был обращено для Бэррона. Они встречаются с Никитой на лестничной клетке. Ершов, взъерошенный, зевающий во весь рот, подрагивает от холодного порыва, бьет Колю в плечо, интересуясь для чего он его сюда позвал. —Твоя голова, —тут же переключается на русский Лукашенко, —все нормально? —Ершов стучит себя по родной и единственной, уверенно выдавая: —Стальная, как яйца, —Коля долгих три секунды вглядывается в беспечное лицо друга, —да брось ты, много времени прошло, меня хорошо подлатали на твои бабки, —тяжелый вздох в ответ, —перестань, чел, не надо надомной так трястись, я ж не фарфор, не разобьюсь, если меня один раз об стену приложить. В итоге разговор вышел ни о чем. Но, может оно и к лучшему. Никита успокоил Колю, показал ему все выписанные справки, о том, что он пригоден для игры и голова у него цела на все сто. Белорус просит Никиту больше не лезть на рожон, но Ершов ничего на это не отвечает. Потому что в любом случае не будет его слушать. Да, Коля их центр, но это не значит, что Никита должен беспрекословно его слушать. Он же не капитан. Мысли собрат-славянин озвучивает вслух, зная, что это слегка поубавит в Лукашенко его главенствующую натуру. Коля вздыхает. Снова. На этот раз устало. Парни расходятся, бросая друг другу пустое «увидимся». Коля проходит в темную комнату, ныряет тут же с коридора в душ, а выйдя, тут же забирается под одеяло. Ему ворчат куда-то в стену, что он долго, но что белорус медленно выдыхает, оставляя смазанный поцелуй на плече, ведет носом по шее, чувствуя отклик в виде мурашек, прижимается щекой к макушке и желает Бэррону сладких снов на русском. Это было первое и пока единственное, что Бэррон действительно понимал от своего парня. После неловкого смешка и короткого поцелуя на костяшках собственной руки, что сначала обнимала котенка, а после ее взяли в плен загребущие лапки, парни засыпают, еще некоторое время даря друг другу ленивые поцелуи в различные участки тела в полудреме.