Вектор приоритетов

В ресторан «Канарейка» Валентин примчался как на крыльях, но не любви вовсе, а гонимый обидой и возмущением. Правда, добираться пришлось на автобусе, но даже поездка нисколько не успокоила его праведный гнев — наоборот, Валентин накрутил себя еще сильнее и к тому же сильно устал: пришлось тащить с собой коробку личных вещей, которые он собрал в институте. Валентин прошагал богато оформленный зал, не обратил внимания на администратора, обеспокоенно окликнувшего его, быстро поднялся на второй этаж и чуть не врезался в какую-то девицу с пугающе большими губами. Девица возмущенно фыркнула, смерила Валентина неприязненно-оценивающим взглядом почти черных глаз, небрежно поправила длиннющими ногтями слегка сбитую прическу выжженного перекисью каре, и царственно проплыла мимо, покачивая бедрами. Валентин невнятно пробормотал извинения, вжался в стену, прижимая к груди коробку и свой портфель, огляделся в поисках нужного коридора. Вообще-то, в штаб-квартире «Железных рукавов» Валентин был всего один раз, когда Роман пригласил (привез не спрашивая) его пообедать в качестве извинения за инцидент в электричке, когда они еще не были… никем не были. И хоть этот «извинительный» обед прошел в самой неловкой атмосфере в мире, Валентину все равно было очень приятно. И вкусно. Спустя почти пятнадцать минут Валентин все же нашел нужный путь. Он и не думал, что небольшой на вид ресторан будет настолько запутан лабиринтом закутков, слава богу услышал знакомую нагнетающую мелодию Лёвиного синтезатора в одном из кабинетов безликих дверей. Валентин нахмурился, подбоченился, поудобнее перехватив свою коробку и решительно дернул на себя дверную ручку, как раз под аккомпанемент чьего-то визгливого крика: — Нет у меня никаких денег, клянусь! — Валентин с грустью подумал, что у него теперь их тоже нет и не будет, наверное, еще долго, учитывая, что НИИ у них в городе всего один и устроиться по специальности попросту больше некуда. — Здрав-вствуйте… — четыре спины, окружавшие какого-то бедолагу, привязанного к стулу, разом обернулись к Валентину. Несмотря на то, что на улице было светло, в комнате стоял тревожный полумрак из-за зашторенных окон, а темноту разбавлял только тусклый свет настольной лампы, создавая совсем уж нерадостную атмосферу. Парни недоуменно переглянулись, и все как один уставились на своего лидера. Тот невозмутимо проследил, как Валентин молча прошел к столу, грохнул на него свои вещи и упер руки в боки. Роман оглянулся, жестом попросив Лёву прекратить концерт на синтезаторе, и сказал ровно: — Мальчика нашего успокойте, пожалуйста. Где-нибудь в другом месте, — парни понятливо кивнули, Костя заткнул возмущенно замычавшего мужика кляпом и его уволокли вместе со стулом в какую-то неприметную комнатку. Валентин дождался, пока стихнет шум, открыл свой портфель и достал изрядно смятую газету, датированную вчерашним днем. Несмело замешкался сначала, протянул Роману. — В-вот. То ли Роман был слишком удивлен, то ли просто решил не спорить, оценив настроение взбудораженного инженера, но газету взял, развернув заголовок. — «Марк Владимирович Багдасаров — модернизатор или убийца науки?» — спокойно зачитал Роман, — я видел это вчера, и? — К-как это «и»? — заморгал Валентин, — Ро-рома, ну ты чего?! Это же ты продвинул эт-того… этого! Ты же сделал его г...главным пр-президентом! А теперь он хочет уничто-тожить все, над чем мы ра-работали! Четыре корпуса, Рома! А к-как же мы?.. И Виктор Сергеевич, и Л-лешка, и крыски наши все… — Таковы были условия, — сухо ответил Роман. Валентин беспомощно нахмурился. Очевидно, Роман ему помогать не собирался, наоборот, всем своим видом выражал крайнее недовольство вмешательством в свои дела. — Это моя работа. И я, кажется, ясно дал понять, чтобы ты здесь не появлялся. — Но э-это не ч-честно! Нас в-ведь у-уволили! — с жаром выпалил Валентин, от избытка эмоций запинаясь еще больше, — Р-рома, как же так?! Мы в-ведь старались, там сто-столько всего! Ой, м-мамочки… Этот Маркдасаров же с-самый бандит н-настоящий! Ему же в милицию надо! В т-тюрьму! — Такой же бандит, как и я? — недобро улыбнулся Роман, и Валентин сразу же стушевался. Они никогда не говорили об этом, отчасти потому что сам Роман не собирался посвящать Валю даже в самые безобидные подробности, и подвергать его опасности, отчасти потому что сам Валентин предпочитал не углубляться в эти темные делишки. В конце концов, он был всего лишь рядовым инженером и не виноват, что любовь оказалась настолько зла, что он полюбил… бандита, да. Роман молча отлепился от стола, подошел к большому железному сейфу, громоздившемуся в углу кабинета, несколько раз пощелкал замком и распахнул тяжелую дверь. Достал три толстых пачки по виду совершенно новых тысячных купюр, крепко перевязанных банковской лентой, и небрежно бросил их на металлический стол перед Валентином. — Это… ч-чего это? — Валентин даже попятился. Он в жизни столько денег не видел и бог знает, какими путями они Роману достались. Тот слегка развел руками. — А на что похоже? Деньги, Валя. Ты лишаешься работы — я компенсирую твои потери. Этого хватит надолго. Надолго?! Да этой суммы на всю жизнь хватит, и еще на следующую останется! Валентин испуганно глянул на невозмутимого Романа и шагнул еще дальше от стола, на котором мирно лежало целое состояние. Грязное. Молча упрекающее Валентина в его незначительности и бесправности. Да еще и Роман бросил деньги с таким видом, словно бросал с барского плеча кость дворняге, подачка, оскорбившая Валентина намного сильнее, чем он пытался показать. — Я… я т-так не мо-могу, — сглотнул Валентин горький ком, — эт-то же чужие день-ньги. — Хочешь отработать? — тонко улыбнулся Роман, а Валентин ощутил, как от обиды горячо вспыхнули щеки, глаза обожгла злая влага и заколотилось сердце. Он метнулся к столу, схватил свой саквояж, впопыхах забыл про короб и почти бегом бросился к двери, только на секунду задержавшись на пороге. — И н-на ужин мо-можешь не прих-ходить, ясно?! — Роман озадаченно склонил голову, потерев висок, но Валентин уже со своей силы хлопнул дверью, оставив его в одиночестве.

***

Валентин очнулся от своих невеселых дум, только когда чуть не врезался лбом во внезапно возникшую на пути осину. Он ойкнул, схватился за очки — под пальцами хрустнуло: дужка, и так державшаяся на честном слове и волшебной силе изоленты, все-таки не выдержала напора. — Да-а что же это, в самом-то де-деле… — плаксиво выдохнул Валентин. Он беспомощно огляделся, придерживая рукой скособоченные очки на носу и понял, что в своей прострации добрел аж до стадиона. Тяжело вздохнув, он свернул с тропинки, добрался до лавочек и уселся, сунув очки в карман. Перед глазами сразу же все поплыло, и Валентин почему-то вспомнил, как когда-то любовался здесь той прелестной спортсменкой, к которой так и не решился подойти. Как и обещали телевизионщики, их репортаж все-таки вышел, и спортсменка наверняка видела его жалкие потуги, и пшеница еще эта проклятущая все испортила! Больше на стадионе он спортсменку, кстати, не видел, как и не видел в этом ничего удивительного. А вот Рома, который тоже почему-то был в курсе этого позорного репортажа, тогда только хмыкнул и обронил потом, что у «этой… особы пшеница не на голове, а в мозгах», раз она не откликнулась на валентиново признание. Валя расцвел маковым цветом и на долгое время даже перестал стесняться, переживать и прятаться от людей с микрофонами. Валентин потер ставшие внезапно влажными глаза. Все почему-то не складывалось, работа разваливалась на глазах, Рома, очевидно, плевать на него хотел, а он сам в середине дня просиживает штаны, одинокий и никому не нужный, оставшийся за бортом, прямо как несчастная дужка очков без опоры — безработный и бесполезный. И что прикажете делать? Валентин после института ни одного дня не работал не по специальности, зря он что ли ночами не спал, зарабатывая красный диплом?! Он кроме своих расчетов и экспериментов и не умел больше ничего: бухгалтером был посредственным, водить не умел вообще, а строительные каски и комбинезоны вызывали нездоровую ассоциацию с Катамарановым. Валентин почему-то был уверен, что стоит ему взять в одну руку молоток, как в другой сразу же появится бутылка скипидара, и ему ничего больше не останется в этой жизни, кроме как спиваться с этим бешеным и валяться с ним в трубах. На самом деле спиться хотелось уже сейчас, и даже без Игоря.

***

— Ох. Хороший мой, это да. Это, конечно, беда. Перегнул Марк палку, это ж надо такое придумать, НИИ сносить. Совсем он дурачок стал, — Роман кисло помешал ложечкой кусочек сахара, который потихоньку распадался на крупинки в граненом стакане горячего чая. В своей жизни Роман Железняков больше всего ненавидел несколько вещей: рыбные котлеты (с детства), ловить пули любыми частями тела (с юности) и чувствовать себя хоть сколько-то виноватым (со знакомства с Валькой и его невозможным чувством справедливости). Жилин привычно сочувствующе похлопал Романа по плечу, продолжая что-то бормотать, поставил перед ним тарелочку с бутербродами с докторской колбасой. Толя всегда был заботливым другом, почти братом, взяв на себя вообще-то непрошеную заботу о Романе, когда тот, еще в шестнадцать поругавшись с матерью, ушел из дома, решив реализовывать свои амбиции собственными методами. Толя тогда только грустно повздыхал, и иногда Роману казалось, что в милицию тот пошел отчасти из-за него — надо же кому-то прикрывать незаконные делишки и вытаскивать нерадивых друзей из неприятностей. И даже если бы Роману в висок упиралось дуло пистолета, он бы ни за что не признался, что искренне рад тому, что даже в его прожженной жизни есть люди, которым… ну. Не все равно. — О! А что же наш растеряша? Ты говорил, он в институте трудится? — Роман угрюмо кивнул, — так это… без работы что ли, останется, получается? Роман снова кивнул, чувствуя, как что-то внутри непривычно и противно сжимается. На самом деле, он был невероятно доволен заключенной с Багдасаровым сделкой: шутка ли, заправлять целым рынком, грести деньги за нечего делать и держать в руках почти целый город на пару с политическими партнерами. Правда, гордился он ровно до того момента, пока к нему не ворвался перепуганный Валя, и Роман внезапно понял, что просто забыл о нем. Ему было плевать, что будет воротить Марк, дорвавшись до власти, ему было плевать на пресловутый НИИ, это были всего лишь средства для достижения целей, пока средства из абстрактных не превратились в реального человека, которого он… который ему… к которому он испытывал чувства. — Я дал ему деньги, — ощетинился Роман под коротким, но весьма укоризненным взглядом Толи, — много денег. Он отказался и ушел. Что? — Хороший мой… хм… помнишь, мы говорили о том, что нельзя относиться к людям, как своей собственности? — Роман пожал плечами. Да помнил он, помнил. Не всегда получалось, что поделать, профдеформация налицо. — Ты к чему? — К тому, голубчик. Ты просто швырнул ему деньги, как своим путанам, и велел довольствоваться тем, что есть? — Роман пристыженно поправил спадающую на глаза челку, недовольно дернул уголком губ. Ну… хорошо, он готов был признать, что иногда перегибал палку, но Валя… все равно неосознанно делал его лучше, хотел Роман того или нет. Был бы на месте Валентина кто-то другой, Роман и бровью бы не повел вместо того, чтобы сейчас сидеть и выслушивать нотации. Толя неодобрительно покачал головой, почему-то живо напомнив Роману мать, и подлил ему еще чая в полупустой стакан. — Ох-ох. К слову… будет совсем не хорошо, если Марк станет президентом. Он ведь… мда. Хлопот же с ним, Рома. Сегодня НИИ сносит, а завтра что? Милицию мою закроет? Ну, хочешь, я с Игорёшей поговорю? — С кем? — не понял Роман. — С Игорем. Катамарановым. Ну, чтобы не сносил институт этот. Игорь очень хороший человек, он не откажет. — Не надо, — мотнул головой Роман, но задумался на секунду, — может, позже. Сам разберусь, — он со вздохом поднялся из-за стола, снял свой пиджак, до этого висевший на спинке стула, надел перчатки, снова натянул очки. Достал из-под стола черную сумку, набитую купюрами и разными гостинцами, подтолкнул к Толе. — Спасибо, Толь. Бывай. — Зашел бы хоть раз в гости, что ли. Свозил бы тебя на рыбалку, нервишки-то успокоить, — вздохнул Толя, притягивая к себе так и не тронутые Романом бутерброды. Тот, помедлив, кивнул и молча вышел из кабинета полковника.