Капитан любит космос

В тире стреляли в бога.

Капитан Джим Кирк любит космос. Капитан Джим Кирк любит космос больше, чем шлюх. Когда он смотрит в черноту за стеклом иллюминатора, эта же чернота глядит на него в ответ из отражения, растекшегося по зрачкам. Горячий взгляд. Бездна взывает к бездне, бог — к богу. Во рту пересыхает язык, а сердце распирает рёбра, как вздувшуюся батарейку. Джим беспорядочно ошагивает медотсек. Прикладывается ладонью к толще стекла, за которой волнуется холодная пустота с горячим взглядом. Кончики пальцев потряхивает. Он скребет короткими ногтями по стеклу и вздыхает: слишком остро. Слишком мало. Они давно не приставали в космопорту, чтобы выйти из герметичной таблетки «Энтерпрайза». На нём стены, пол и потолок стискивают сердце, без того зажатое в рёбрах. После того, как они проиграли Нерону Землю, а Звёздный флот перестал существовать, высаживаться на оставшихся больших планетах стало опасно, но на них всё равно тянет. — Маккой, мне скучно, — Джим дважды обходит дока по кругу и трогает за отвороты форменной куртки. — Позови мне Спока. Или нет. Подожди. Я так давно не был в публичном доме на Райзе, что лучше не надо. Маккой нервно поводит плечами, как будто прикосновение его пугает. Может, пугает. Может, у него ОКР. Джим потирает пальцы, впитавшие гладкость формы. На тяжёлом языке сухо, но линии в центре ладоней повлажнели. Так не выворачивало, даже когда Маккой вколол ему образец какого-то вируса, чтобы протащить на корабль в самом начале пути. — Если Райзу ещё не затянуло в черную дыру, как Землю и другие планеты класса М, — усмехается Джим и плюхается в чужое докторское кресло, расставив ноги. Руки сами собой сжимают и гладят подлокотники. От ногтей останутся полукруглые вмятины, но Маккой молчит, как молчит вся команда. Эти вмятины можно было бы оставить на чьей-то пояснице. Самого дока, Ухуры, все вьющейся вокруг Спока, малыша Чехова. Джим продолжает: — Ты знаешь, Маккой, мне часто снятся чёрные дыры. Как меня в них засасывает и эта чёрная антиматерия залепляет мне под скафандром лицо. Покачнувшись в кресле, Джим облизывает губы и искоса взглядывает на Маккоя. Ни от опущенных ресниц, ни от неповоротливых яблок глаз не затупляется внимание. Чёрный космос за его спиной разгоняет кровь до таких же космических скоростей и расширяет зрачки. — Меня это возбуждает. Поставишь диагноз? Шаги отдаются в ушах эхом. Царапают, зудят. В последний раз потерев плечо, Маккой убирает со стола, стоящего справа от кресла, поднос с бесцветными ампулами и бурчит вслед: — Когда тот доктор из группы, которую мы подвозили до системы Альтамид, сказал, что тебе надо лечиться от психопатии, ты отправил его вниз в капсуле, — он оглядывает опустевшую сторону подноса, хмуря брови. — Вместо того, чтобы просто высадить через транспортер, как остальных. В этой же системе Альтамид они засекли целых две новые чёрные дыры и едва не угодили в третью. Когда обшивку корабля обволокло притяжение, лишь залп из орудий отбросил их от жерла дыры. Вытянувшись в капитанском кресле, Джим увидел удивительное. Захватывающее. Сердцевина чёрной воронки пульсировала, как живая плоть. Захватывающее… Да. Покрутив в пальцах тёплую ампулу, он пробует её край на зуб, а потом со вздохом кладёт в протянутую руку Маккоя. Смешок прокатывается по горлу. Не зря команда остановилась в этом прежде безжизненном секторе. — Зато своё путешествие он точно не забудет. Боунс, друг, кто называет психопата психопатом? — Джим ловко хлопает Маккоя по плечу, прежде чем вертнуться в кресле. Вопрос риторический. В глазах на миг пролетает смазанная белая карусель стен медотсека и чёрный квадрат космоса. Как и ожидалось — Маккой снова трёт плечо, как будто его на излете обожгли выстрелом. В груди разливается мелкий азарт. Щелчок. Сквозь треск не выключенного передатчика связи прорывается голос Спока: — Капитан, «Энтерпрайз» взят на прицел неизвестным кораблём. Азарт ширится. На борту стоит стандартное время — по погибшей Земле, но секунды ускоряются, как до варпа, и Джим подскакивает с кресла. Пробегает взглядом до автоматических дверей, чтобы после пробежать самому через них ещё быстрее. Каждый удар подошв о пол сотрясает ребра, удерживающие внутри сердце. «Твою мать, опять мы влипли», — бормочет Маккой вслед, но Джим слышит вполуха и смотрит сквозь пальцы, вылетая в двери. Налево, направо и по коридору до конца — этот путь помнится наизусть. — Капитан на мостике! Ворвавшись, как ураган, Джим падает в свое кресло. Сухие губы ноют, а пульс достаёт до горла. На него даже не косятся, привыкли. Впереди — экран, за которым в пространстве висит чёрный корабль. Двигатели поблескивают в отражении, а сам он похож на механизированную каплю антиматерии. Джим облизывает губы. Это не Нерон. Они ещё не встречались. Мысли складываются сами собой, стыкуясь. С тех пор, как началось уничтожение галактики, никто не ведёт переговоры, потому что если хотят стрелять — то стреляй сам, сразу и первым, иначе не выжить. — Держать щиты, — приказывает он. — Огонь по команде. Курс к чёрной дыре. Заманим его. «Энтерпрайз» виляет, подныривая под второй корабль. По виску стекает капля пота. Системы вентиляции работают на полную. От жара голову покруживает, как будто он снова гонит вперёд машину, взятую без спроса, а мимо пролетают пустоши родного штата. Нужно было давно побывать в порту. Джим вперивается глазами в плотную темноту в точках и приподнимается в кресле. Когда корабль вихляет маневром вправо, метеорит скребет об обшивку. Это как царапина ногтями по лицу. Сулу передаёт координаты, а его лицо расплывается в рябь. Джим ошеломленно моргает и дёргает голову обратно к экрану. Перед космосом чернеет и остальное. Чужой корабль не отстаёт. Рассекая пространство, лучи пяти выстрелов уходят в молоко. Один — сотрясает мостик, встряхивая Джима, как рукой за шкирку. Разгоняется и даёт сбой пульсация в висках. Чёрная дыра близко, уже в этом квадрате. Он, приоткрыв рот, чтобы вдохнуть, протягивает руку к экрану — наверняка обшивка того корабля гладкая и жёсткая. И не такая, как у них. — Огонь! — командует Джим, схватившись пальцами за подлокотник. Из кресла видно и слышно все, будто он — главный компьютер среди рабочих станций. Спустя миг взрывная вспышка мелко врезается в зрачки и радужку — попали. Корпус кренится, поблескивая маняще и недосягаемо. По-прежнему не отстаёт. И всё же, кто он — их противник, начавший заварушку? — Входим в зону контакта через пять секунд, капитан. Впереди чёрная дыра. Последует или нет? В солнечном сплетении покалывает холодом, едва траектория знакомо выравнивается, повинуясь отголоскам притяжения. Когда-то ядро планеты взорвалось, высвободив поток энергии. И она сжалась в это. Джим встаёт и замирает в напряжении: вот оно. Почти. Как повелось после поражения, никаких переговоров и только вперёд. Пять. Четыре. У панели связи застывает фигурка Ухуры, стиснувшей передатчик; рука Сулу зависает над рычагом. Неужели этот противник пойдёт за ними? Джим повторяет цифры про себя, задержав вдох: пусть да, так интереснее. Три. Два. Если да — он такой же сумасшедший. Один. Да. Они оба влетают за границы притяжения, двигатели взвизгивают, моргают диоды. Джим удерживается на ногах, схватившись за спинку кресла. Они оба — «Энтерпрайз» и чужой корабль. Они оба — он и противник. В ушах отдаются чужие голоса, попадая прямиком в мозг. Со всех сторон мягко обхватывает притяжение: кажется, оно струится по коже. В вязкой черноте нет никого больше. Только он и его противник, как космос, чёрный, сверкающий корабль. Потянувшись к экрану, Джим хлебает ртом воздух, и тление в груди угасает. Перед глазами дрожит и тянет к себе — в себя — плотная материя, готовая сожрать всех разом. Пора. Им с командой пока рано туда. Пока можно заскочить в бар на какой-нибудь нетронутой базе, выпить и снять пару девочек, им рано. Чёрный корабль увязает вместе с ними, но тянется ближе наперекор притяжению воронки. «Чего же мы…» — шепчут прямо за спиной. Чего же они ждут. Чего он ждёт. Этот вопрос задавался не раз, но никогда в открытую. — Залп из всех орудий, — не дослушав, кричит Джим и подаётся к экрану сам. Переорать системы, гудящие на пределе, — привычно в последние дни. — Разворот на сто восемьдесят градусов. Полный назад! Мигающие ракеты целят в корабль и жерло дыры. В мокрых висках бухает пульс. Раз космос всегда одаривал его удачей досыта, не подведёт и теперь. Теперь — волны взрыва толкают в грудь, бросая назад, к границе притяжения. На резком повороте желудок сжимается до боли. Кто-то вскрикивает, но в ушах и так пищит непрерывным оглушающим радаром. В бок черного корабля впаялись те же ракеты, разорвавшиеся и поднявшие завесу света. Джим дышит через раз, жмурясь и моргая. Всё? Победа. В голове растворяется писк и замирают точки опоры, которые ускользали из виду. Он всё ещё удачливый сукин сын, как говорят за спиной. Всё ещё бог на своём корабле. За спиной сейчас оживает команда, пуская двигатели в обычный режим и отключая тревогу. Дыхание замедляется и приходит в норму. Вспышка развеивается под затихающий визг систем. Ушли, они ушли. — Капитан, смотрите! Граница снова как на ладони. Под колени вонзается сидение, когда Джим изумленно — театрально — падает обратно в кресло. Экран высвечивает, как чужой корабль раскалывается на две половины. Две ровные красивые половины. За спиной охает Чехов, но он не отрывает взгляда. Дыхание встаёт в глотке вновь. На экране чёрная дыра пожирает чёрный корабль, но часть его, отколовшаяся половиной, отлетает к границе. Миг — и преодолевает. Миг — и ныряет куда-то вниз, уходя дальше. Он жив. Бежит. Жив. Хлопнув ладонью о ладонь, Джим заходится коротким смешком. Под ними обрывистый левый борт корабля, словно издевательски блеснув на прощание, врубает все двигатели и исчезает в пространстве. Может, удача по плечу не ему одному?.. Или это не удача, а такой альтернативный расчёт? — По курсу обломок ушедшего корабля, капитан, — голос Сулу выдергивает в реальность каюты. Слева и вправду поблескивает покореженный кусок обшивки. Оторвало во время перестрелки или выбросило взрывной волной. Сулу звучит испуганно, но этот испуг сойдёт вместе с ними — в порту, где им перепадет еда, спирт и новый заказ на перевозку «туда, где безопаснее». Тогда смолкнут все разговоры о том, какой был бой. — Пройдите мимо него, — постукивая пальцами по колену, велит Джим. — После будем выдвигаться на ближайшую базу. На «Рассвет-1», если он ещё цел. Пора отдохнуть и подлататься. Это была неплохая заварушка. Попробую узнать, с кем мы имели дело. Блеск обшивки смутно волнует и отдаёт в солнечное сплетение. Не так, как космос и близость чёрных дыр, — но всё же. Пока «Энтерпрайз» разворачивается, Джим коротко оглядывает своих. Спок открывает рот, будто готов пригрозить каким-нибудь пунктом Устава, как в старые добрые, но молчит. Из причёски взволнованной Ухуры выбилась прядь. Это даже трогательно. Пожалуй, хорошо, что единственный личный пункт, поставленный самому себе, — никаких связей в команде. Мимолетом улыбнувшись, Джим возвращает внимание обломку и сжимает подлокотники. В куске обшивки зияют расплавленные сколы и трещины, от него тянется след из мелкого космического мусора, застывшего навсегда. Это красиво. Это красиво, как и местами сколотая маркировка: «SS Botany Bay». Большие белые буквы с круглыми краями. Джим смотрит на них долго, будто бы забыв дать команду перейти на варп, — это ценный подарок. Вокруг загадочно мерцает дальними точками чернота, завораживая неслышной пульсацией. Джим поднимается, покачнувшись, и шагает вокруг кресла. Беспорядочные шаги отстукивают ритм его мыслей и пульса, бьющегося в голове. Они ещё встретятся — а ему божественно повезёт. Снова. Сделав круг, он улыбается и кивает Сулу: пора лететь. Пусть Земля умерла, пусть Звёздный флот не единожды разбит и рассеян по галактике — какая разница, если капитан любит космос, а космос любит капитана?