To go down with the Sun

С того момента, как Иноджину исполнилось четырнадцать, мама раз в неделю заставляла его («это не принуждение, а работа по дому, Иноджин», — без конца повторяла Ино) работать в семейном цветочном магазине. И до тех пор, пока это называлось просто «помощью», Иноджин даже умудрялся находить некое удовольствие в своём занятии. Но вот когда из безобидной «помощи» это переросло в «полную ответственность за магазин и покупателей», он предпочёл бы притвориться дурачком и просто забыть об этом. Больше всего Иноджин нервничал из-за общения с клиентами. Его мама обычно так непринуждённо и естественно щебетала с посетителями, что рядом с ней он чувствовал себя последним неудачником. Он невнятно бормотал, запинался на полуслове, то и дело забывал поприветствовать взрослых покупателей или распечатать чек. Иначе говоря, он был в полной растерянности и не знал, что делать, когда оставался во главе магазина. К счастью, этот день протекал спокойно, как равнинная река, серебрящаяся в солнечных лучах. Вероятно, град и хмурый январский день сделали своё дело — покупателей не было. После того, как цветы были от скуки переставлены уже, пожалуй, раз в пятый за день, Иноджин достал из-за прилавка консоль и начал играть. И настолько увлёкся процессом, что даже ухом не повёл, когда дверь распахнулась, впуская в тёплое помещение уличную свежесть, и на пороге появились несколько фигур — очевидно, семья. Они мерно прогуливались вдоль прилавка, рассматривая товары, пока Иноджин, заметивший, наконец, их присутствие, с виноватым видом откладывал приставку подальше. Вместе с парой по магазину бродил мальчик — Иноджин узнал его, ведь тот участвовал в предыдущем экзамене на чунина. Имени он, конечно, не помнил, но вот то, что парень был опытным мастером оружия, Яманака запомнил отлично. Мальчик медленно прошагал в конец зала, откуда с интересом воззрился на Иноджина, а затем, неожиданно шустро развернувшись к нему всем корпусом, подошёл к прилавку. — Яманака, — быстро, но твёрдо произнёс он. — Да? — откликнулся Иноджин, изредка переводя взгляд на родителей своего собеседника, которые, судя по всему, не могли определиться между красными и оранжевыми розами. Может им подсказать чего? Блондин уже хотел отойти от стойки и направиться к покупателям, но подошедший мальчишка уставился на него пронзительным взглядом, не позволяя двинуться с места. — Ты что-то хотел? Я могу помочь? Мальчишка только пренебрежительно фыркнул. — Его же здесь нет, не так ли? — спросил он и вперился в свои ногти с забившейся под них грязью — будто бы Иноджин был в принципе не достоин его взгляда. — Ты о ком вообще? — Иноджин смотрел недоумённо. — Твой товарищ по команде, — раздраженно сказал мальчик, намеренно делая небольшие, но заметные паузы между словами. — Тот, из пустыни. — А зачем ему здесь-то быть? — спросил Иноджин, совершенно сбитый с толку. — Он здесь не работает вообще-то. — Не здесь, идиот — выпалил собеседник, понизив голос так, чтобы родители, всё ещё корпевшие над розами, не услышали их разговор. — Я имею в виду в деревне. — О, — выдохнул Иноджин. — Нет, сейчас его здесь нет. — И где же он тогда? Иноджин нахмурился, подозрительно глядя на мальчишку. Тот, к слову, как-то самодовольно усмехнулся, будто бы уже знал ответ и хотел лишь подтверждения своим догадкам. — Ты мне скажи, где он, — Иноджина, по правде говоря, эта ситуация начинала знатно раздражать. — Он в пустынной деревне, не так ли? — К твоему сведению, «пустынная деревня», как ты выразился, называется Суна, — саркастично фыркнул Яманака. — Я в курсе, — на выдохе выдал парень, чуть ли не зевая. — Мам, пап, вы уже выбрали? Его родители успели уйти на другой конец магазина, к стойке с растениями в горшках. Они, очевидно, обсуждали растение монстеры, развесившее в разные стороны свои широкие листья, и потому проигнорировали вопрос сына. Тот только вздохнул и продолжил рассматривать грязь под ногтями. — Ему следует остаться там, — неожиданно выпалил он. — Предатели вроде него не заслуживают права на возвращение. Иноджин нервно сглотнул. — Шикадай не предатель! У него двойное гражданство. Ты вообще понимаешь, что это значит? — Я знаю, что такое двойное гражданство, и это просто более заковыристая фраза для обозначения предателей, — мальчишка чуть ли не выплёвывал эти слова, а затем расплылся в ухмылке. — Ну и? Чего ты хочешь? — Яманака практически зарычал на грубияна. — Пришёл сюда, чтобы говорить всякую чушь о моём друге? — Я лишь хочу, чтобы ты передал своему дружку, что я далеко не единственный, кто считает, что ему стоит держаться подальше от Конохи, — тихо промямлил парень, когда его родители уже подходили к прилавку. В руках они несли самый большой цветок монстеры и огромное кашпо с витиеватыми рельефами. — Как думаешь, им понравится? — женщина обращалась к своему сыну. — Растения, вообще-то, не самые лучшие подарки, — сказал он, и Иноджин достиг точки кипения. Ему хотелось дать наглецу пощёчину и выставить взашей, чтобы никогда больше не видеть его в магазине. Однако он только рассерженно застучал пальцами по кассовому аппарату, всем своим видом показывая, как он недоволен. Семья быстро расплатилась и уже двинулась к двери на улицу. Мальчишка дробным мелким шагом поспешил за родителями и перед тем, как выйти из магазина, успел показать провожающему его злобным прищуром блондину средний палец. Вот ведь наглец! Иноджин даже не был с ним знаком, а мальчишка пришёл в магазин с таким видом, будто это он тут хозяин, и начал оскорблять Шикадая. Гад! И ведь говорил так, будто верил в собственную же чепуху о каком-то там предательстве! Шикадай действительно находился в Суне уже почти две недели и должен был вернуться уже завтра. Хотя Иноджину эти две недели показались если не вечностью, то, определённо, чем-то сильно к ней приближённым. С тех пор, как была введена система двойного гражданства, у Шикадая появились обязательства и перед Суной — пять раз в год он должен был выполнять миссии от Казекаге, затрачивая на эти задания, в общей сложности, десять недель. Когда Иноджин узнал, что Нара будет отсутствовать в деревне пятую часть года, он, по правде говоря, пришёл в ужас. Сейчас, когда отношения между ними начали налаживаться, Шикадая, по сути, отрывали от Иноджина и забрасывали в самое пекло пустыни, куда-то за шестьсот километров от родной деревни. И, признаться честно, Яманака невыносимо по нему скучал. Шикадай пообещал, что они встретятся завтра, как только он вернётся. От этих слов, от идеи о том, что завтра они встретятся после двухнедельного расставания, у Иноджина по спине табуном пробежали мурашки. Он глупо улыбнулся своим мыслям и решил не портить завтрашнюю встречу и не говорить о странном мальчишке (который, очевидно, даже не догадывался, что растение монстеры — великий дар). Часовая стрелка приближалась к отметке «семь» — совсем скоро нужно будет закрывать магазин. Иноджин уже заканчивал подметать зал, когда дверь открылась и на пороге появилась Ино. Она была одета в стандартную джонинскую форму, которую надевала всякий раз, когда работала на допросах. У неё, вероятно, выдался тяжёлый день — вчера привезли какого-то заключённого, а Ино как раз назначили ответственной за допрос. По потухшему взгляду было ясно одно — она очень устала. Но вот чего Иноджин не ожидал увидеть, так это следов крови на маминой щеке. — Мам? — спросил он, когда Ино прошла в глубь магазина. — У тебя кровь на щеке? — Ой, а я и забыла, — сказала она, совершенно лишённая привычной непринуждённости. Женщина попыталась стереть пятно с лица, но успевшая заиндеветь на морозе кровь только размазалась ещё более широкой и уродливой полосой. — И… как всё прошло? — осторожно начал Иноджин. — Он умер, — ответила Ино, ясно давая понять, что тема закрыта. Она едва заметно тряхнула головой, будто бы пытаясь откинуть навязчивые мысли о сегодняшнем дне. — Покупатели приходили? — Да, несколько, — Иноджин неохотно вспомнил о наглом мальчишке. — Один цветок монстеры купили. — Отлично, — сказала Ино. — Ты же не забыл распечатать чек? — Не забыл, мам. — Молодец, — Ино медленно и вдумчиво выдохнула. Она уставилась в пол, размышляя о чём-то, но, поняв, что Иноджин смотрит на неё, потёрла переносицу, отвлекаясь от раздумий. — Извини. Я просто ненавижу, когда люди умирают, хотя мы принимаем все возможные меры, чтобы предотвратить это. — Так что он сделал? — спросил Иноджин. — Прости, не могу сказать, — ответила она и вымученно улыбнулась. — Профессиональная этика. — Окей. — Иноджин, — медленно начала Ино. — Завтра мы начнём практиковать новое дзюцу — Технику Передачи Сознания Тела. — Подожди, ты серьёзно? Вау! — Иноджин чуть не взвизгнул от удивления — наконец-то он начнёт изучать дзюцу, о котором мечтал. — Но не думай, что всё так просто, — женщина улыбнулась сыну. — Это действительно очень сложная техника. Особенно тогда, когда ты лицом к лицу сталкиваешься с настоящим разрушением. — «Разрушением»? — повторил мальчик и вопросительно поднял глаза на мать. — Это что-то вроде последствия использования техники? — Нет, — улыбка Ино погасла. — Если ты будешь усердно тренироваться, то, думаю, к лету сможешь освоить технику. — Но ведь сейчас только январь! — Как я и сказала, её действительно не так-то просто отточить до нужного уровня, — Ино выдохнула. — Ладно. Пойдём, заварим чай. Иноджин закрыл магазин и они с матерью ушли в дом, пытаясь забыть сегодняшний день.

***

Чоджи перевёл взгляд с опустошённой тарелки на жену. Тишина, царившая в комнате была неуютной и прерывалась только шуршанием газеты. Каруи, обычно без конца болтающая о чём-то насущном, сегодня вела себя подозрительно тихо. Весь вечер она то и дело вырезала какие-то статьи из газет Кумогакуре. Чоджи, на самом-то деле, не находил в этих газетах ничего особенного — статьи о политике и юмористические колонки его, признаться, не интересовали. Но вот Каруи очень трепетно относилась ко всему, что было связано с её родной деревней, а потому старалась оставаться в курсе новостей Кумо и даже выписывала газету, приходившую в Коноху с опозданием на два дня. — Милая, — начал Чоджи, — что ты делаешь? — Собираю, — сказала Каруи, даже не взглянув на Чоджи. — А что собираешь? — Новости. — Какие? — Насчёт проблем на границе. — женщина всё ещё не отрывалась от своего занятия. Чоджи терпеливо ждал, пока жена объяснит ему хоть что-нибудь, и после продолжавшегося, кажется, целую вечность неловкого молчания она наконец-таки начала: — Предполагалось, что система двойного гражданства будет успешно приведена в действие и не принесёт проблем, — пробормотала она. — Но, увы, не получилось. Чоджи изумлённо уставился на любимую. — Чочо получила двойное гражданство четыре месяца назад, — сказал он. — Не возникало никаких проблем — никто ни о чём не расспрашивал ни нас, ни Чочо. Так что не так? — Как всегда, ты не видишь дальше собственного носа, — Каруи по-доброму усмехнулась, а затем заметно напряглась. — Конечно, к нам не было никаких вопросов, ведь меня в Кумо хорошо знают. Поэтому никто бы не стал оспаривать право Чочо на гражданство Кумо. Дочь бывшей ученицы Киллера Би тоже заслуживает носить частичку Кумо в сердце, — прежде, чем Чоджи успел что-то сказать, Каруи продолжила. — Что насчёт Шикадая — он и вовсе первым получил двойное гражданство. Он из семьи Казекаге, поэтому, очевидно, и к нему не возникнет никаких вопросов. — Тогда почему ты так волнуешься? — Чоджи всё ещё выглядел недоумённо. — Потому что эта система подходит людям вроде нас, — выдохнула Каруи. — Она хороша для тех детей, чьих родителей знают, тех, чьё право на второе гражданство нельзя подвергнуть сомнению. И именно поэтому детям, не имеющим представительства в лице второго родителя приходится нелегко. — О чём ты говоришь? — спросил Чоджи. — Разве кому-то мешает эта система? — В Кумо что-то происходит, — тихо сказала Каруи, будто бы пристыжённая тем, о чём прочла в газетах. — С тех пор, как эта система начала действовать, к Райкаге начали обращаться всё больше и больше людей. Сначала это были в основном гражданские из приграничных стран Мороза и Горячих Источников — всего около тридцати человек за первое время. Они называли себя «последствиями войны» и утверждали, что после войны, после разрушения Вечного Цукиёми, их отцы, шиноби Кумо, они… надругались над их матерями. Основные сражения проходили как раз на территории Шимо, так что в этом ничего удивительного. Чоджи изумлённо уставился на любимую. — После того, как они в рамках новой системы потребовали предоставить им гражданство Кумо, которое считали компенсацией за годы, прожитые в разрухе и нищете с матерями, ненавидевшими собственных детей, подобные запросы начали поступать всё чаще. И сейчас их уже больше сотни, — сказала Каруи. — Они считают, что у них отняли право обучаться искусству шиноби даже до того, как оно у них вообще появилось. И всё бы ничего, но их требования больше похожи на угрозы. — Если они из страны Мороза, то почему бы им не заняться делами шиноби у себя на родине? — Потому что за всё детство у них сложилась какая-то связь с Кумо, — Каруи печально вздохнула. — Всю свою жизнь они бредили мыслями о том, что они являются детьми шиноби из Кумо. Они так просто от этого не откажутся. — Так в чём проблема? Если они доставляют неприятности, почему бы Кумо просто не оформить им двойное гражданство? — Всё шло довольно гладко, пока один из этих «бастардов» с гордостью не сказал, что знает немного о своём отце. Якобы его мать говорила ему, что в день, когда она встретила его отца, тот был в красной форме, — объяснила Каруи. — Все знают, что красная форма у шиноби Ивы. Вероятнее всего, этот парень был бастардом Ивы, а не Кумо. Из-за этого начали зарождаться сомнения: что, если большинство тех, кто требовал гражданства Кумо, на самом деле были бастардами других деревень? — Каруи, — начал Чоджи, — так почему ты так расстроена? — Эта ситуация накалилась всего за несколько месяцев. Теперь люди бояться выходить на улицы без протектора Кумо, — женщина опустила взгляд. — Многие недовольны. Среди населения есть даже те, кто готов применять силу к тем, кто не является жителем Кумо — недавно один из этих бастардов был убит. Последовала мучительная пауза. — Когда мы в следующий раз поедем туда, Чочо стоит носить только протектор Облака, — прошептала Каруи. — Жители Кумо очень дурно относятся к чужакам и ко всей системе двойного гражданства в принципе. Омои сказал, что это очень беспокоит его. — Хочешь сказать, что кто-то может напасть на Чочо, если она будет носить два протектора? — Чоджи был в ужасе. — Я не знаю! Всё возможно, — Каруи была раздражена и расстроена одновременно. — Я знаю лишь то, что граждане Кумо с подозрением относятся ко всем, кто имеет двойное гражданство. — Ты уверена, что Омои не преувеличивает? — Чоджи понизил голос. — Я очень надеюсь, что это так, — Каруи прикусила нижнюю губу. — Но в газетах пишут о том же: подозрения и беспочвенная ненависть. — Ты расскажешь Чочо? — спросил Чоджи. — Нет, пока нет, — быстро ответила Каруи. — Ну, к счастью, мы живём не в Кумо, — довольно произнёс Чоджи. Каруи с невиданной мощью ударила по столу кулаком. — Не думай, что Коноху это обойдёт стороной, — она практически шипела. — Эта ненависть, она может вспыхнуть где угодно, а наша задача состоит в том, чтобы предотвратить её. Разве это нормально, что нашу дочь могут принимать за угрозу только из-за её двойного гражданства? — Этого не произойдёт, дорогая, — Чоджи мягко накрыл руку жены своей ладонью. — Я тебе обещаю. Этого не случится. С нашей Чочо всё будет хорошо. Он придвинулся ближе и нежно обнял Каруи со спины. Она понуро уложила голову на его плечо. Объятия продлились недолго — тишину пронзил телефонный звонок. Телефон в их доме появился всего пару месяцев назад. Цены за связь больно кусались, а сигнал зачастую был слабым, но если появление телефона позволяло Каруи поддерживать связь с родителями, это того стоило. Женщина выскользнула из объятий мужа и направилась к телефону — все звонки обычно предназначались ей. Она, чуть помедлив, подняла трубку — Омои? — она явно была удивлена таким совпадение. — Как ты? Она кивком головы указала Чоджи на выход из кухни, как бы намекнув, что хочет поговорить с другом наедине. Чоджи в последний раз бросил мимолётный взгляд на стопку вырезанных статей и удалился.

***

Поезд из Суны должен был прибыть рано утром. Шикадай обещал встретиться с Иноджином, как только занесёт вещи и примет душ, и Яманака просто сгорал от нетерпения. Он полночи ворочался в собственной постели, предвкушая завтрашнюю встречу. Проснулся он намного раньше обычного, когда на тёмном и сливочно-густом небе не было и намёка на приближающийся рассвет, и решил, что должен быть на вокзале, когда Шикадай приедет, потому что он, чёрт возьми, не может ждать так долго. Вот Шикадай удивится! Ино и Сай всё ещё смаковали остатки сна, когда Иноджин неслышно спустился на первый этаж. — Мам, мама, — шёпотом позвал парень, просунув голову в дверной проём родительской спальни. Ино лениво приоткрыла глаза. — Что такое, солнышко? — спросила она сонным голосом. — Я на вокзал иду, — спешно промямлил Иноджин. — Сегодня Шикадай приезжает. — Ага, — промычала Ино. — Повеселитесь там. Иноджин наскоро обулся и буквально выпорхнул из дома. Чем меньше становилось расстояние до станции, тем больше возрастало наивное до абсурда нетерпение, заставляющее расплываться в счастливой улыбке. Он слишком скучал по Шикадаю. Чёрт! Быть по уши влюблённым было так непросто! Особенно когда им приходилось прятаться и скрывать свои чувства. Он прошёл на нужную платформу и почувствовал, как в груди напрягся комок, стянувший лёгкие так туго, что стало трудно дышать. Темари была уже на месте и с видимым беспокойством ожидала прибытия поезда. Иноджин с трудом подавил разочарованный выдох. Во-первых, в присутствии Темари Яманака не мог вести себя с Шикадаем так, как ему хотелось бы. Во-вторых, то, что Темари забирала сына с вокзала само по себе было необычно. Шикадай предпочитал быть независимым, и родители предоставляли ему эту независимость. Иноджин был уверен, что что-то случилось. — Здравствуйте, — выпалил он, когда подошёл чуть ближе. Темари вскинула голову и приподняла бровь, удивлённо уставившись на мальчика. — Доброе утро, — отозвалась она. — Ты пришёл поприветствовать Шикадая? — Да, — взволнованно ответил Иноджин, и если раньше Темари ничего не подозревала об их отношениях, то теперь придётся вести себя более осмотрительно, чтобы не попасться на какой-нибудь мелочи. Всё-таки ещё и семи не было, а Иноджин без всякой на то причины прошёл полдеревни, только чтобы встретить Шикадая. Темари задумчиво хмыкнула: — Извини, что расстраиваю, но он не сможет с тобой пообщаться. — Но почему? — спросил Иноджин, и сердце у него упало: что-то точно не так. — Кое-что произошло, — сказала Темари. — Шикадай тебе потом сам расскажет. О, а вот и поезд. Уже приближаясь к платформе, поезд потревожил утреннюю тишину гудком. Пассажиров было немного, и совсем скоро вышел и Шикадай. Его взгляд скользнул по платформе. Он заметил Иноджина, и в его глазах заплясал весёлый огонёк. Но увидев маму, он мгновенно посерьёзнел. — Привет, милый, — поприветствовала его Темари. — Как твоя рука? Иноджин заметил повязку на руке Шикадая. Он что, ранен? — В порядке, — ответил Шикадай, обеспокоенно глядя на мать. — Что-то… не так? Темари поджала губы и посмотрела на Иноджина. — Я скажу, когда мы придём домой, — сказала она. — Подожду тебя снаружи, — она быстро покинула платформу, оставив мальчиков наедине. — Ты мог и не приходить, — Шикадай улыбнулся Иноджину так тепло, что ледники на севере Кумо, должно быть, растаяли. — Я проснулся и не смог уснуть, — Иноджин ответил ему такой же улыбкой. Ему хотелось пригладить чуть растрепавшиеся волосы Шикадая, но он опасливо подумал о том, что Темари может их увидеть, и не осмелился. — Что с твоей рукой? — Меня ужалил скорпион, — признался Шикадай. Иноджин заметил, что Нара загорел во время своего двухнедельного пребывания под палящим пустынным солнцем, а его голос стал будто бы ниже. «Чёрт бы её побрал, эту ломку голоса», — подумал Яманака. Сам он всё ещё говорил детским голоском. — Что?! Больно, наверное, было? — Да, немного, — отозвался Шикадай. — Но яд был слабый. Мне, в общем-то, повезло, — последовала пауза. Шикадай быстро взял Иноджина за руки, так, чтобы никто не заметил. — Извини, мне нужно идти. Нужно узнать у мамы, что случилось. — Я знаю, — Иноджин опустил глаза. — Ты можешь позвонить мне сегодня… ну, если… захочешь потусоваться. — Я позвоню, — сказал Шикадай и, быстро оглянувшись и убедившись, что на них никто не смотрит, оставил лёгкий поцелуй-бабочку на щеке блондина. Он выпустил чужие руки и поспешил за матерью. Иноджин поднёс ладонь к лицу и легко коснулся того места, куда Шикадай его поцеловал. Щёки у него горели. В животе у него узел беспокойства стремительно убивал взволнованно порхающих бабочек. Что же такого произошло, что Темари пришлось забирать сына со станции? Встревоженный, он вернулся домой как раз тогда, когда проснулись его родители.