Итак, бодрствуйте… Матф. 24:42 Два часа пополуночи… Чистой воды Бесконечная ткань виртуальных полотен, Преломление звука на грани среды Отдаётся как гул подворотен… Два часа пополуночи… Мелкая дрожь Колебаний оттенков потухшего света, Монотонное «шь» холодильника Bosch И воды за стеной туалета… Два часа пополуночи тянутся так, Что не дай тебе Бог хоть немного забыться!.. Силуэты гостей, опоздавших на брак, Продолжают во тьме шевелиться… Игорь Щёголев
***
Кажется, что за несколько дней проходят целые годы. Майкрофт смотрит на часы: два часа пополуночи. Всё закончилось. Всему точно пришёл конец. Испорченные полотна штор, изломанные декорации. Прерванные звуки. И жизнь, которая должна начаться заново. Наверное, должна. Всё заканчивается. Лестрейд приходит в себя в реанимационной палате. И Майкрофт сидит рядом, то и дело сонно опуская голову. А потом, будто о чём-то вспомнив, он выпрямляется и ждёт. Грегори просит воды. Два часа пополуночи. Майкрофт помогает ему смочить губы. — Почему это всё ещё кажется сном? — улыбается он. Майкрофт пожимает плечами. Они молчат. А потом говорят одновременно. Смеются. И снова замолкают. — Что с Шерлоком? — Пытается перебороть ломку. Думаю, что с ним всё будет хорошо. — Я думаю, что тебе лучше сейчас быть у него, — Грег улыбается. Майкрофт качает головой. Он точно там, где должен сейчас быть. — Он не один. С ним доктор Уотсон. Грегори хмурится. Кажется, он припоминает человека. Ещё одного. Головная боль не позволяет в деталях вспомнить его лицо. Но он помнит, как его руки расстегивали рубашку и касались раны. — Нам нужно поговорить, — Майкрофт вздыхает. Видно, как тяжело ему даются этим слова. — Ты спрашивал меня, почему я ничего тебе не говорил. Почему уходил молча. А ты ведь имеешь полное право всё знать. Грегори смотрит на него. Кажется, это всё действительно сон. Его сознание воображает людей и слова, которые кажутся значимыми. Их отношения держатся на супер-клее и доброй воле, на чувстве долга и ответственности. Их отношения — просто выдумка. История из маленьких отрывков. Свет колеблется в палате. Майкрофт не должен здесь находится. Но он сжимает руки и долго говорит о том, что всё было ни разу не просто. Что он, человек, который никогда не ошибался, всегда делал неправильные выводы о нём, о парне с соседнего дома в том милом районе, в котором они выросли среди деревьев, убранных улиц и небольших парков, куда миссис Галврис водила их кормить уток. — Я даже не думал, что мы станем друзьями, — усмехается Майк. — Не думал, что из отношений выйдет что-то серьёзное. Не думал, что ты будешь мне так дорог. Я бы бросил всё. Он говорит: я хотел бросить всё. Он говорит: я столько всего должен был тебе сказать. Он сам запутал историю. И он не обещает, что будет легко. Он вообще не уверен, что когда-либо поймёт Грега. Он не уверен, что сможет его предугадать. Человека-исключение. Человека, которого всегда любил. — Я хотел, чтобы ты был рядом. Правда, хотел. Но боялся того, что не смогу дать тебе всё необходимое: тепло, заботу, семью. Я думал, что ты живёшь этими идеалами, вместо того, чтобы спросить тебя: хочешь ты ли быть со мной или ты желаешь для себя другой жизни. Я поступал очень глупо, Грег. — Да. Точно. Грегори смеётся и заходится кашлем. Когда он снова пьет воду, он касается пальцев Майкрофта. — Надеюсь, — говорит он, — я хоть что-нибудь запомню из того, что ты сказал. Обязательно воспользуюсь этим против тебя. Грегори всё ещё улыбается, Майкрофт улыбается в ответ. Никто из них не уверен, что новое начало приведёт хоть к чему-нибудь. Но они попробует. А дальше? Дальше будет видно. — Но в этом всём есть и хорошая сторона. Майкрофт приподнимает бровь. — Я раскрыл дело. — О чём ты? Грегори говорит: я знаю, кто убийца. Говорит: Шерлоку Холмсу сегодня не сравниться со мной.***
Она покупает билеты в Аризону. В один из штатов четырёх углов. У неё летняя панама и солнцезащитные очки. Она протягивает паспорт в кассовое окошко. — Элизабет Смолвуд, — говорят ей за защитным стеклом. — Смол-вуд. Она лучезарно улыбается. — Э-ли-за-бет. Они кивает. Привычно исправляет: — Прошу, зовите меня Лиззи. И полиция подходит к ней спустя пару минут.***
Они опаздывают вот уже как на два часа. Шерлок примеряет костюм. Один за другим меняет рубашки. Белая, черная, фиолетовая. Снова белая. Чёрная. — Ты просто невыносим, — Джон устало вздыхает и валится в кресло. Через щель в проёме он видит, как Холмс вышагивает по спальне, разбрасывая свои вещи. — Всё не то! — возмущается он. — Признайся, что ты просто не хочешь ехать к брату. — Ещё чего! Джон усмехается. Грегори уже пишет ему третье сообщение. «Скажи, что тут будет торт». — Шерлок, там будет торт. Холмс выглядывает из комнаты, приоткрывая дверь пошире. Его возмущённый вид говорит, видимо, о том, что сладостями подкупить его присутствие будет непросто. Но они могут попытаться. — Отдай должной классике. Надень белую рубашку. Шерлок хмыкает. И минут через пять появляется перед ним в костюме. — Поможешь завязать галстук? Джон кивает. — И чего ты волнуешься? — Я не волнуюсь. — Всего лишь годовщина. — Знаю. — Я купил им подарок. Шерлок фыркает. Джон добавляет: — От нас двоих. В итоге они опаздывают на три с половиной часа. Шерлок недовольно добавляет: но мы ведь всё равно приехали. И когда Грегори его обнимает, словно своего младшего брата, он лишь фыркает. — Так где торт? Но его смеющиеся глаза выдают то, что он рад всех видеть. И даже Макрофта в его безупречном смокинге. Джон отдаёт им подарок. За небольшим столом, семья Холмсов, в полном её составе, встречает его тепло. Он видит их — постаревших мистера и миссис — впервые, и он, пожалуй удивлён, что у такого несносного засранца, как Шерлок, такие очаровательные родители. Они даже думают, что он всех спас. Они действительно полагают, что то, что они сидят здесь — полностью его заслуга. Ведь он всегда спасал людей (и продолжает это делать дальше). Только они не знают, что в тот вечер — лично для него — всё было наоборот.***
Трясущиеся руки, сухость во рту, покрасневшие глаза и раздражительность. Джон видел эти симптомы уже не первый раз. Наливая чай, он точно знает, что получит за эту заботу, что угодно, но не «спасибо». Сейчас он не Джон Уотсон, сейчас он — раздражитель. Тот, кто даже шёпотом будет говорить слишком громко. Тот, кто будет маячить перед глазами. Джон был волонтёром в центре реабилитации. Чувствовал свою значимость, помогая другим. Разница между сегодняшним днём и теми днями лишь в том, что в центре он знал каждого человека, а Шерлока он видит впервые. — Я принёс чай. Он даже на него не смотрит. Он вертит в своих руках что-то тёмное. Лишь присмотревшись, Джон понимает, что это пистолет. Его пистолет. — Ты рылся в моем столе? Холмс фыркает и бросает пистолет на соседнее кресло. — Ты врач, спасающий жизни, но при этом не можешь помочь самому себе. Сотни жизней порой не могут сравниться с одной. Тысячи жертв или сотни тысяч спасённых. Ничего не имеет значения, когда в столе заряженный пистолет. Джон напрягается всем своим существом, но Шерлок на него даже не смотрит. Кажется, он не осуждает. Он отстранённо берет в руки чашку с чаем. Проливает что-то на одежду, что-то на пол. Но всё равно пьёт, не прекращая. И складывается впечатление, что он знает всё. И почему-то продолжает молчать. — Я бы советовал от него избавиться, — Шерлок начинает говорить тогда, когда Джон уже думает, что их разговор окончен. — Что? — Я говорю, что я советовал бы тебе избавиться от пистолета. Если тебе не хватает духу его использовать, то избавься от него. — Может, я собирался использовать его сегодня. — Тогда возьми и сделай это. Когда Джон качает головой, Шерлок презрительно фыркает. — Я так и думал. Джон больше ничего ему не говорит. Он приносит ночью ему воду раз пять. А под утро засыпает. Шерлока забирают в час дня. И когда он остаётся один, он всё же берёт в руки пистолет. Он прислоняет дуло к виску. Закрывает глаза и тяжело дышит. В самые тяжелые времена он представлял, как пуля прошибает его голову, как его тело падает на пол. Как приезжают люди и увозят его тело в морг. Он представлял свои последние секунды жизни. Он представлял, как его тело ещё рефлекторно живёт, заставляя сокращаться мышцы. Теперь он представляет, как будет лежать здесь один. Никому ненужный. Забытый. И где-то через пару недель, когда его тело уже будет смердеть, кто-то из персонала их больницы придёт, чтобы узнать причину его отсутствия (ведь он не будет отвечать на звонки), и кому-то придётся выломать дверь. И он будет лежать. А они будут смотреть. И с этими мыслями он нажимает на крючок. Ничего. Магазин пустой. Кто-то вытащил все пули. Джон проверяет стол: там тоже пусто. Спустя пару секунд хлопает входная дверь. — Я забыл телефон, — говорит ему Шерлок с порога. Джон откладывает пистолет. Подумав ещё, он бросает его в ведро, а уже потом ищет телефон на диване, на котром Шерлок провёл всю ночь, требуя к себе внимание и заботу. Это странно. Джону кажется, что этот человек слишком неоднозначный для понимания. И он приносит ему телефон молча. И снова по взгляду он видит, что Шерлок всё знает. А потом легкая улыбка трогает губы Холмса. — И забыл сказать, что в любом случае, оно того не стоит. Считай, что ты умер, и с этой секунды у тебя новая жизнь. Он протягивает ему руку и говорит: я — Шерлок Холмс, частный детектив. Говорит: мне бы не помешал личный врач для расследований. Говорит: идём со мной? И Джон вообще-то не собирается соглашаться, но рефлекторно пожимает руку. И как в бреду собирает свои вещи и возвращается… домой?***
Никто не может знать, что связывает двух людей: общие ли знакомые, общие ли истории или просто момент, в который оба понимают, что должны держаться вместе. Чтобы спастись на пляже или сбежать из Калифорнии в Нью-Йорк. Лишь два могильных камня остаются после. Всё начинается с земли — и заканчивается в ней. Всё начинается с камней. И вот они — снова вместе. В граните, в земле и в дереве. — Не понимаю, зачем ты это делаешь, — Грегори передаёт ему букет гвоздик. И Майкрофт кладёт их на широкую могилу. — Он ведь пытался нас убить. Холмс пожимает плечами: некоторые истины должны оставаться внутри. — Я знал их, — говорит он. — И, может, всё сложилось бы иначе, окажись мы другими людьми. Грегори кивает: всё возможно. Если не знать деталей, если не знать конца. Грегори кивает: ладно. Пусть будет так. Он не уверен, что есть люди, которые будут ещё сюда приходить. Которые будут заботиться. Которые будут смотреть. Хоть кто-то, помимо Майкрофта Холмса. Он не был рядом тогда, но он может попытаться сейчас: и с живыми, и с мёртвыми. — Ты не замёрз? — Грегори снимает со своих рук перчатки. Майкрофт усмехается: за столько лет этот человек почти не изменился. Возможно ли это всё? — Я думаю, — негромко делится он, — мне нужно подарить тебе ещё один шарф. Майкрофт улыбается, но молчит. Через неделю, конечно, он увидит на своём столе подарочную коробку. Но сегодня — сегодня он берет чужие перчатки. Греет свои руки чьим-то теплом, и думает: главное не быть всегда одному. В конечном счёте, в этом безбожно одиноком мире, только это и может спасти. Кто-то другой, кто протягивает руку и соглашается быть рядом, когда другие — уходят. — Идём домой, Майк. Холмс согласно кивает. Он бросает ещё один взгляд на надгробный камень — и уходит прочь. И только ветер остаётся на кладбище разносить листву и молчание, в котором похоронены целые истории, которые вскоре навсегда будут забыты.