Два часа пополуночи

Майкрофту стоит невиданной дипломатии любой разговор с инспектором. Он напоминает себе: они оба тут только для того, чтобы говорить о работе. И вот они сидят, смотрят на стены — лишь бы не встретиться взглядом — и ждут, когда времени станет непозволительно мало и им всё же придётся начать или разойтись. Первым начинает говорить Майкрофт. — Спасибо, что пришёл. Грегори уже представлял, — и не раз, — как начнётся их разговор. Он воображал себе, что Майкрофт скажет «это дело чрезвычайной важности». Скажет: «ты отстранён от расследования». Или: «лучше тебе больше не лезть в это, не искать доказательства моей вины, это все равно бесполезно, не будь глупцом». Но Майкрофт вежливо благодарит за эту встречу. И Грегу кажется, что он идиот. Впрочем, может, и не кажется вовсе. Но Майкрофт сидит у него в печёнках. И в голове — тоже. Он как рубец на коже, вечно напоминающий о чём-то болезненном и плохом. И он хочет говорить, говорить, говорить. Но вопрос в том: хочет ли слушать Лестрейд? Если бы его спросили, — если бы его только спросили, — он бы уверенно сказал «нет». «Нет, Майкрофт Холмс, я не хочу ничего слышать, слишком поздно для оправданий». — Ты хотел поделиться какой-то информацией? Майкрофт поднимается и его кресло совершает оборот вокруг своей оси. У журнального столика, он наливает в пустые стаканы бренди. Он протягивает молча Грегори выпивку и вздыхает. Порой даже ему сложно подобрать верные слова. — Я, полагаю, что ты уже в курсе, что изначальные показания миссис Хадсон ложны? — При всём моём уважении, она невменяема и, думаю, это доказать будет легко. — Не сомневаюсь, — Холмс усмехается. Кажется, что в его положении нет места для улыбок, но черт пойми, что в голове у этого человека. — Майкрофт, — Грегори опускает стакан на столик, даже не притронувшись к бренди. Он ведь хороший полицейский и не будет пить во время дачи новых показаний. Этот разговор — просто допрос. Игра в догонялки. Вопрос только в том, кто от кого пытается убежать. Майкрофт поворачивается к нему и усилием воли заставляет себя не отвести взгляд. У Грега в глазах боли больше, чем синевы. Она разбавлена усталостью и начальной стадией близорукости. — Я знаю, что не смею просить тебя о просьбе, но мы оба заинтересованы в том, чтобы поскорее разобраться в этом деле. Пусть ты мне и не веришь, но я хочу помочь. И хочу сам разобраться в происходящем. В тот вечер я не был у брата. Я был в доме. Камеры наблюдения могут это подтвердить. Шерлок приехал ко мне и мы немного выпили. Он попросил у меня одолжить ему машину. Я согласился. Я дал ему ключи. После я уснул. Я думал, что Шерлок провёл ночь у меня, но… я не знаю, где он был. Утром он уже вернул мне машину. — Ты обвиняешь брата? — Грегори даже не пытается скрыть удивления. — Бога ради, конечно же, нет! — Ладно. Хорошо. Но у меня всё равно остаются вопросы. — Я знаю, — Майкрофт возвращается в своё кресло. — Точно не хочешь выпить? Мой водитель довезёт тебя до дома. Грегори смотрит на бренди и отрицательно качает головой. Майкрофт продолжает говорить: — Я не хочу обвинить брата. Более того, я уверен, что всему найдётся объяснение. Просто по какой-то причине он не хочет мне всего рассказать. Я знаю его, Грегори, мой брат кто угодно, но не убийца. Да и какой ему резон? — То видео, — догадывается Лестрейд, — на нём не ты, а твой брат? О, черт. — Я прошу тебя не делать поспешных выводов. В кои-то веки Грегори даже не спорит. Возможно, ему почти так же больно слышать о Шерлоке что-то плохое. Раньше, когда он ссорился со своими одноклассниками и влипал в неприятности, Грегори всегда спешил ему помочь. Не сосчитать, сколько раз он получал по лицу вместо Холмсов. Он будто был одержим этой защитой. И теперь не знал, что с этим делать. Всё ведь изменилось. Всё всегда меняется. А вот Майкрофт продолжает молча думать о своём. И что интересно — он когда-нибудь научится всерьёз делать что-то вместе, а не изображать участливый вид? — Мне нужно посмотреть на запись с камер наблюдения в твоём доме, если ты не против. Майкрофт соглашается. Он никогда и подумать не мог, что будет по уши в грязи и недоверии. Как же он ошибался. Как же он ошибается теперь, вверяя Грегори оставшееся доверие. Впрочем — ошибки не самое главное. Не в их жизнях точно. — Спасибо. Грегори игнорирует благодарность. Спасибо — меньшее, что он заслужил, больше бы сгодилось пресловутое «прости». — Я не говорил, но, — Майкрофт даже на него не смотрит, — я был рад, что мы тогда встретились. После стольких лет пересечься в Лондоне… это ведь подобно чуду, не правда ли? — Да. Думаю, да. — Мне жаль, что вы развелись с Джанет. — Это было неизбежно. Они оба кивают. Оба знают — это правда. Только после думают каждый о своём. Майкрофт — всего об одном сообщении, а Грегори — о тысяче сообщений, отправленных в пустоту.

***

Самолёт летит с той же скоростью, только теперь вниз. Он падает и разбивается, и оставляет в голове только шум. Майкрофт не видит перед собой лица, но он чувствует, что кто-то рядом касается его плеча и говорит что-то на немецком. — Я думаю, — говорит человек, — что нам скоро придёт конец. Нет, Майк, серьёзно. Какого хрена? Где Себ? Человек рядом шевелится. Поднимает голову. А потом Майкрофт слышит надрывный хрип. И человек толкает его в плечо, но сколько бы Майкрофт ни старался сосредоточиться на движениях тела, он никак не может пошевелиться. Он даже не может открыть глаза. Увидеть. Он слышит тихое: — Он, блять, мёртв. Холмс, ты слышишь? Что за дурь ты нам достал? Холмс? Самолёт летит с той же скоростью. Самолёт летит вниз. Холмс разбивается и слышит шум. Этот шум — сирена скорой помощи.

***

Они ему говорят, что у него нет ничего, за что можно было бы зацепиться: ни тон его голоса, ни слова — им ничего не нравится. Потому все и хотят, чтобы он молчал. Чтобы он держал при себе свои выводы и никогда не говорил о том, что Донован спит со своим напарником криминалистом. Что жена инспектора ушла от него, потому что не могла больше лгать о своих несуществующих чувствах. Всё рано или поздно угасает. Сходит на нет. А потом — он сидит в стареньком кресле и слушает шаги внизу. Кто-то там собирает вещи, пытается дозвониться до мертвеца. Кто-то там живёт поспешной жизнью, возвращающей всех в прошлое. В те годы, когда ещё можно было в мае уехать в Шеффилд. «Кто-нибудь! Остановите эту женщину! — хочется крикнуть Шерлоку. — Кто-нибудь!» Миссис Тёрнер давно мертва. «Кто-нибудь, возьмите трубку с того света и скажите о смерти лично!» Шерлок закрывает глаза и рисует в своём воображении разговор: — О, милая, привет, ты наконец-таки ответила! Как тебе в раю? О, правда? Ты на порядок ниже? Уверена, это из-за семьдесят девятого, потому что измена — очень непростительный грех. Но я рада, что ты взяла трубку. Что? Мне не стоит собираться к тебе? Какая жалость. А я думала подрумяниться. И он воображает, как они смеются друг другу в телефонную трубку. А потом миссис Хадсон распаковывает свои вещи и готовит чай. «Шерлок, ты не хочешь выпить со мной?» Шерлок открывает глаза. Тон его голоса обычно не нравится людям, но больше им не нравится то, что он говорит. Обезоруживающую правду. Никто не любит быть уязвимым. А его слова буквально раздевают людей, а порой снимают с них кожу. И люди стучат в раздражении своими костями, оголенные и выброшенные в реальность, как в гроб. — Шерлок, ты не видел мои очки? — миссис Хадсон поднимается на несколько ступенек и кричит ему оттуда. — Я не могу их нигде найти. — Стол. Они всегда у вас на столе. С минуту женщина молчит, а после поднимается к нему на второй этаж. — Шерлок Холмс, если я узнаю, что очки у тебя, поверь, тебе не поздоровиться. Марта Луиза Хадсон — так её зовут. Её полное имя выгравировано на старых часах. Они сейчас стоят внизу, напоминая о чём-то важном. Может быть, о происшествии, случившемся четыре года назад. Об апреле, в котором не стало Тёрнер. — Куда и почему вы собираетесь? — Шерлок начинает говорить. И тон его голоса пока что терпим. Миссис Хадсон оборачивается к нему и с легкой улыбкой напоминает: — Я в Шеффилд, милый. Дом остаётся на тебе. Постарайся не разгромить его в моё отсутствие. Даже у Шерлока не хватает сил возразить. Даже у него. — Эти очки будто имеют ноги, — вздыхает она, — постоянно куда-то пропадают. Однажды я не могла найти их целый день, а они были у меня в волосах! Кажется, я старею. Бывает подолгу миссис Хадсон не может вспомнить свой номер телефона, возраст и имя бывшего мужа. Она так и живёт — догадками о том, где она и что с ней теперь. Кажется, у неё квартира в Лондоне. И эту квартиру не покидает постоялец — он вносит плату за несколько месяцев вперёд. И говорит ей порой о странных вещах. — Вы уверены, что должны поехать? — Конечно, милый. Она осматривает гостиную ещё раз и спускается вниз. Шерлок понимает: нужно вмешаться. И его ватные ноги спускаются по лестнице вниз, к часам, где есть имя и цифры. Где стрелки и шум становятся целым механизмом, отражающим чью-то жизнь. — Помните, откуда у вас они? Она останавливается рядом с ним. Смотрит на часы затуманенным взглядом. — Это подарок. — От миссис Тёрнер, — подтверждает он. — Перед своей смертью она отправила вам подарок. Это осталось единственным напоминанием о ней. Верно? Она бездумно кивает. И её хмурость так быстро перетекает в то, что Шерлок назвал бы невыносимым. Она всхлипывает и всё говорит «боже мой, о, ужас, уже ведь май, когда же это было, я ведь не могла забыть снова?» Шерлок знает ответ. Он может рассказать, что память со временем стирается, что мозг напоминает дырявое корыто, в которое пытаются вливать информацию. Всё в конце концов ведёт к тому, что они стоят у часов, раз в год, и смотрят на гравировку, ровные стрелки. Часы идут. А жизни останавливаются. Не прекращаются только слёзы. И тон у Шерлока всё такой же… чужой. — Хотите чаю? Женщина кивает. Шерлок делает шаг в сторону кухни, а после обратно. Он обнимает домовладелицу, как раньше обнимал мать. Он обнимает её, гладит по волосам. Он знает — это всё ненадолго. Уже завтра она забудет. Уже завтра она снова будет собирать вещи. И так они проведут целый май. Она — в надежде увидеть Шеффилд, а он — в надежде не видеть в ней мать.

***

Дело в том, что пока он покупает билеты в Америку и пытается поговорить с братом, он совсем не замечает детали. Он не замечает того, что комната Шерлока напоминает склад: из полупустых коробок, разбросанных вещей. Его комната напоминает старый гараж отца, в котором тот хранил всё то, что не решался выбросить. — Шерлок, может, ты мне скажешь хоть что-нибудь? Майкрофт желает услышать «удачи», желает услышать «мы будем скучать и всё прочее». Он хочет увидеть показное равнодушие, но видит равнодушие искреннее, и это вводит его в замешательство. Нет ничего, что могло бы испугать Майкрофта всерьёз. Нет ничего, что могло бы разбивать его сердце. Майкрофт проводит рукой по рубашке — все пуговицы застёгнуты. Он напоминает себе: внутри нечему разбиваться. Он напоминает себе: Шерлок просто не в настроении. Этот день — день полного беспамятства. Потом Шерлок ещё пожалеет, что не сказал ничего важного. Если самолёт вдруг разобьётся, вдруг не долетит до штатов. Кто ведь тогда больше всего прольёт слёз? Шерлок поворачивает к нему голову и смотрит на него, как на нового человека. — На улице хорошая погода. Советую прогуляться. Майкрофт закрывает в комнату дверь. Он идёт на улицу, потому что так ему сказал Шерлок Холмс. Человек, который никогда не может ошибаться. На улице Майкрофт слышит смех. Он узнаёт его почти сразу и быстрым шагом преодолевает расстояние от двери до забора. Там, среди высоких деревьев — когда-нибудь он будет таким же величественным — стоит парень. Он смеётся в тени, говорит что-то своей спутнице. Майкрофт не узнаёт в ней их общих знакомых. Грегори выглядит довольным, когда она проводит рукой по его щеке. Пару лет назад Грегори сидел под этим деревом пьяным и слушал его рассказы о детстве. Тени деревьев должны это помнить, если не помнит Грег. Лестрейд наклоняется. Целует девушку. А Майкрофт отводит взгляд, как отводил его в детстве при просмотре фильмов. — Кажется, там кто-то есть, — девушка отстраняет Грегори и испуганно смотрит вдаль. Когда Грегори оборачивается — у забора уже никого нет.

***

Одно за другим к нему приходят сообщения. Ричард Брук маскирует приказы под просьбы и заворачивает это всё в блестящую обертку под названием «благое дело». — Мы ведь, — говорит он, — на одной стороне, инспектор. И в его взгляде, Грег уверен, танцуют сами черти. Они гипнотизируют его, заставляют поднять стакан и опрокинуть в себя виски. Лед попадает ему на язык, он рассасывает его, как конфету, а после смотрит на Ричарда так, как обычно смотрят на животных в клетке. С интересом. Изучая. Если Ричард Брук всё же человек, то сделан он в какой-нибудь засекреченной лаборатории. — Что произошло? От какой ответственности ушёл Майкрофт? Брук замирает вполоборота к нему, немного наклоняет свою голову и щурит глаза. — А что случилось с твоей женой? Давно ты с ней в разводе? Грегори никогда никому не говорил о своей личной жизни. Он брал за правило умалчивание. Опасался, что тот хрупкий мир, который он строил год за годом своими руками, просто мог разлететься от чужого взгляда. Но даже без этого — он не смог удержать Джанет. Да и, признаться, даже не пытался. — Откуда ты знаешь? Брук улыбается так, будто ему всё заведомо известно. — Мы так и будем задавать друг другу вопросы? — Я не знаю. Ричард предлагает ещё выпить. Эта встреча полна неясности, но Лестрейду почему-то всё равно хорошо. Он будто оказывается дома. И после ещё двух стаканов виски, он всё же позволяет Бруку подойти ближе, коснуться себя. Он спит с ним, хотя думает о том, что трахнуть собственного информатора — нарушение этики. Но он всё равно ни о чем не жалеет. А утром, в чужой квартире, он получает сообщение за сообщением. Грегори берет свой телефон. Грегори читает. «Встреча с Холмсом перенесена на вечер. Сделай то, что я тебя просил». И ему почему-то становится грустно.

***

Майкрофт не звонит ему и не говорит о том, что всё кончено. А было бы неплохо услышать его голос, заставить его искать оправдания собственным поступкам. Когда Майкрофт уезжает впервые, Грегори узнаёт об этом по одному смс сообщению. Грегори смеётся. И он едва не устраивает скандал с собственным отражением. Что нужно сделать — спрашивает он себя, — чтобы тебя бросили по телефону? Это даже не звонок. Всего одно чёртово сообщение. И он идёт к особняку Холмсов, и он стучит в их дверь. Он хочет устроить скандал. Миссис Холмс даже не выглядит удивлённой. — Ох, Грегори… Она говорит, что Майкрофта нет. Она говорит, что может позвать Шерлока. И он не успевает высказать всё, что накопилось у него в голове. Шерлок спускается вниз. И не нужно быть гением дедукции, чтобы понять, что ещё десять минут назад он плакал. У него красные глаза. У него просто огромные глаза. И если в них не скрывается море боли, то тогда там одна пустота. — Шерлок, — одними губами произносит Грег. Холмс делает вид, что он не понимает сочувствия, но когда они поднимаются наверх, когда Грегори заключает его в объятия… плечи у Шерлока снова начинают дрожать. — Мне так жаль, — шепчет Грег. И он ждёт, пока Шерлок успокоится. — Я теперь останусь один? — Нет, Шерлок. Конечно же, нет. Мы ведь всё ещё друзья. Помнишь, как мы играли в пиратов? Шерлок кивает. Грегори обещает его навещать. И он почти ненавидит себя за то, что так и не смог вернуться в особняк, не смог быть среди вещей, в которых тонул вместе с Майкрофтом, где планировал с ним совместную жизнь. Они были детьми. Грегори вырос. А Шерлок — так и остался там. Среди детских вещей и страхов.