Новый год в Измайлово

Договоры, как красные шёлковые нити, пронизывают нашу жизнь и, как яркие эмоции, остаются с нами до конца. А сделки с нечистой силой являются чуть ли не панацеей, берущей начало ещё с первых людей. Сколько у меня было сознательно подписанных разных договоров до этого? Считать можно на пальцах. Однако это — самая сильная и самая значимая в моей жизни сделка. Человек в отчаянии способен на многое. Если вы когда-нибудь пахали на огороде месяцами подряд, вы поймёте меня. Видеть невозможно эти грядки, тошнит от одного только упоминания сельских обязанностей, а руки опускаются, видя размеры — двадцать соток. А как я боялась угробить себя за это лето! Очень не хотелось иметь руки, раздавленные работой, как у Натальи из «Тихого Дона» и больную поясницу. Помня опыт школьных лет и беря в расчёт намерение семьи свалить на меня участок во время каникул после сдачи экзаменов, я и решилась за сделку. Вообще, я была заядлым скептиком, как того и требует профессия врача, однако человек в отчаянии, как говорилось ранее… Проведя незамысловатый обряд на полнолуние, я встретила его. Тёмный властелин был не таким уж и страшным, как его показывали фильмы и книги. Саурон нашёл меня сам. Сказал, что услышал мою просьбу. Когда он впервые появился у меня на кухне, я чуть не разбила радиоприёмник, запустив его в гостя и промазав. Майрон был весёлым, рассудительным и этаким мальчиком-подружкой. Никогда б не подумала, что скажу такое про владельца кольца всевластия. Лёгкий в общении, соблазнительный в речах — мы быстро подписали договор, согласно которому он мне присылает своих врагов в помощь на огороде. Моему счастью не было предела, когда я осознала, что скоро у меня будет, как минимум, две рабочие силы. Тут-то всё и пошло по… Появились Арагорн, Леголас и Гимли. Сначала шок, потом — дикая радость. Они действительно мне помогли. Хоть и пятнадцать дней, но я отдохнула. А после и мама с сестрой приехали, там и совсем легко стало. И всё бы хорошо, но тут второй раз всё пошло по… Я влюбилась. Взаимно. Жарко и бесповоротно, как только умела. Откидывая все мысли о Сауроне, я отдалась Леголасу всем: сознанием, душой, телом. И вот уже полгода я утопаю в поисках пути и стараясь усмирить жгучую боль внутри, но обо всём по порядку… Тогда, в ночь Ивана-Купалы я вернулась домой и до утра билась в истерике. Тишина. Дикая, знакомая и до ужаса страшная тишина давила на сознание, говоря, что вот нас было четверо, а теперь одна. Эмоции смешались клубком, который застревал где-то в горле, всё не выходя наружу. Следующие два дня я ничего не делала, лёжа в кровати, еле заставляя себя идти и покормить животных, чтоб не передохли. Успокоившись, я решила искать. По приезде мамы и сестры дача легла на их плечи, поэтому я уж могла не беспокоиться, что петух помрёт с голоду или тыква сгниёт от съевших её паразитов. Вскоре и бабушка с Ессентуков вернулась, уже со здоровой спиной, правда, искренне удивившись, найдя в своей комнате длинный белокурый волос. Вот и у эльфов волосы, что естественно, тоже иногда выпадают. Чтобы во время поисков не сойти с ума от отчаяния, я с головой погрузилась в учёбу. Четвёртый курс меда хорошо позаботился о моей занятости и вымотанности. В первый же месяц я узнала то, что в предыдущие курсы я ничего не знала. Учить, учить и учить. Практиковаться, практиковаться и практиковаться. Отвечая на коллоквиумах, штудируя патофизиологию и практикуясь в анатомичке, я старалась задушить боль, не потерять память о Леголасе и найти путь в Средиземье. Жертвуя драгоценными часами сна, я лазила по самым стрёмным сайтам, проводила несколько раз обряд, в полнолуние и без, который привлёк Саурона, и перерывала все антинаучные и научные книги о порталах и параллельных вселенных. Мама с сестрой и близкие друзья искренне не понимали меня. Мои перепады настроения от дикой безысходности до воодушевлённой работоспособности пугали их. Катя молчала, понимая, что мне нужно время, а когда я снова начинала рыдать, она просто обнимала меня, успокаивая, с глазами, полными паники. Лишь папа понимал, в чём дело. Отец пытался со мной поговорить много раз. Всё сводилось к моим слезам и безумному слову, которое я произносила шёпотом и дрожа всем телом, — «люблю». Однако Саурон, сначала не замечая мои призывы, вскоре сам вернулся, спустя неделю от той роковой ночи. Стоял удушливый жаркий день. Середина июля отдавала своим пеклом. В городе было невыносимо. В квартире спасал лишь кондиционер. Сегодня вечером я находилась одна в Москве, родители с Васей уехали на дачу, а я учусь. Подставляясь под райские дуновения великого творения человека — кондиционера, я пыталась понять, что имел ввиду автор учебника под темой «структурный гомеостаз». Услышав в прихожей грохот я, вооружившись этой толстенной книгой, вышла на звук. — Ты чего здесь забыл? — зло зарычала я, понимая, что так просто эта бестия не приходит, но удивляясь, что он вообще пришёл. — Какая бестактность! — Майрон выглядел слегка помятым: рыжие местами спутанные волосы давно не видели расчёски, а в кошачьих глазах прослеживались какая-то замученная усталость, — Не ты ли уже неделю меня беспокоишь? — Но ты же упрямо уже неделю меня игнорируешь. Почему?! Что я такого тебе сделала?! — книга всё норовила вырваться из моих рук и полететь прямо в рыжую голову майа. — Тише, красавица, соседей своих перепугаешь, — Гортхаур магией мягко убрал у меня из рук страшную книгу с не менее страшной темой на заложенной странице. — Почему ты не хочешь соединить нас? Неужели я многого прошу? Одного эльфа! Одну душу! — я уже наплевала на соседей и кричала, пытаясь достучаться до тёмного властелина. — Эти два мира не должны пересекаться. Все должны жить, где родились. Если вы будете жить вместе в одном из миров, то об этом узнают, начнут искать и найдут. А только я, слышишь меня, — тут Саурон схватил меня за подбородок, притягивая к себе, шепча на ухо и обжигая ледяным дыханием, почти касаясь губами моей кожи — только я могу пересекать Границу. От него пахло железом и чем-то сладким, но не духами. Запах резко ударил в нос, отчего голова закружилась. Майрон отпустил меня так, что я отлетела на метр, встречая спиной стену. — Тогда почему ты дочку свою здесь растишь? — выплюнула я, вжимаясь в угол. — Я Вселенское Зло, ты не забыла? — шельмоватая улыбка украсила лицо майа. Прихожую через окно на кухне озарил свет заката. Рыжевато-красные лучи стекали по стене, окрашивая всё в рыжий и делая огненную шевелюру Майрона просто пожаром в этой комнате. Кажется, скоро я стану ненавидеть рыжий цвет. На самом деле я понимала, что не в мирах и правилах дело. Саурону просто претила мысль, что мы с Леголасом можем быть счастливы, любить чисто и светло, так, как ему никогда не снилось. Он играет нами, как ребёнок красочными куклами. Это видно по его жёлтым глазам, это чувствуется в его голосе. Ему нравится смотреть, как мы мучаемся, как ищем путь. Путь, который есть только у него. — Так зачем ты пришёл? Посмотреть, как меня съедает боль? — фыркнула я, глотая горечь слов. — Дела мои плохи, — Майрон нахмурился, сделавшись очень серьёзным, — главное оружие ещё не найдено, а враги уже у стен. — И что ты хочешь от меня? — Моя просьба покажется странной, — тёмный властелин задумчиво посмотрел в окно, поправляя чёрную корону, которая чуть скосилась набок, — если со мной что-то случится и я проиграю, — последнее слова Саурон особо выделил, будто не сомневаясь в его неизбежности, — приглядывай, пожалуйста, за Мириэль. — За кем? — не поняла я. — За Мирой, — Майрон устало закатил глаза, — за моей дочерью. Её зовут Мириэль. — С какого это такого перепугу я должна приглядывать за твоим чадом? Ты зачал, ты перекинул её сюда, ты и выпутывайся, ведь также ты поступил со мной и Леголасом, — его просьба была вполне ожидаемой. Пусть хоть и Вселенское Зло, но он отец. А с потерей Ангмарского короля и неудачами на фронте, его дочь вполне рискует остаться без защиты. — Используй подвеску, — Саурон кивнул на мою шею, — она является творением моего господина. — Как? Как использовать? — я, переменившись с равнодушного тона на беспокойный, сжала рукой камень на шее. — Не знаю. Это всё, что я могу сказать, — Саурон действительно больше ничего не знал, это было видно по тому, как его улыбка тенью соскользнула с красивого лица, — присматривай за Мириэль. Я хотела прочитать нотацию о морали отцовства и неприличия сбрасывать другим людям своего ребёнка, но рыжая шевелюра обдала меня тем же железно-сладковатым запахом, исчезнув также неожиданно, как и появилась. Класс. Теперь мне не только надо найти дорогу в Средиземье, но и решить, что делать с дочерью тёмного властелина. Не дай Бог, в папашу пойдёт. Тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо. Второй рыжей бестии моя нервная система не выдержит, прийдётся заказывать такси в дурку. Но сейчас я хотя бы знаю, как надо искать. Теперь я рыла все документы и статьи о царских вещах и подвеске, ведь она принадлежала последней императрице. Находя кучи противоречащих друг другу фактов, положений и донесений, я готова была биться о стенку, заходясь слезами и сжимая в руках чёртов камень в ожерелье. Через несколько дней, находясь в лекционной аудитории, я словила жуткую тахикардию, хватаясь за сердце и задыхаясь прямо на лекции. Откачали, на осмотр отправили. Причин не нашли, полностью здорова, но я знала причину. Саурон однажды мельком обмолвился, что кровные договоры, на то они и кровные, что если кто из нас и умрёт, то второй сразу же об этом узнает. Умер, значит. Пал Тёмный властелин. Что и требовалось доказать. Даже изощрения с мирами ему не помогли. Да, и куда ему на наш мир рот разевать, коли свой уж какое тысячелетие захватить не может? И сейчас надеяться мне осталось только на себя. А что делать с Мириэль? Я ведь даже не знаю, кто её здесь содержит и где. Хоть про покойников плохого говорить нельзя, но вот же сволочь Саурон! Что интересно, цветок папоротника, подаренный Майроном и всё это время цветший своим невероятным цветом, в этот же день завял. Семнадцатого августа Андрей и Милена сыграли свадьбу. Пышное сельское торжество. С выкупом, конкурсами и длинным застольем. Ну, а как на свадьбе без драки? На этой свадьбе причиной драки стала я. Видя торжествующую улыбку Милены, её цветущий и предвкушающий медовый месяц вид и наблюдая искреннее счастье в глазах Андрея, я стала завидовать. Мне стало больно от того, что они счастливы, а я нет. Когда Милена, стоя у нашего стола, в очередной раз подарила залу свою ослепительную улыбку, я не выдержала и выплеснула бокал с шампанским. Не рассчитав расстояние (а облить я хотела именно Милену), я промазала. И шампанское журчащей рекой полилось с платья рядом стоящей девушки, собственно, лучшей подруги Милены. Ор стоял на весь зал. Подружка невесты орала матом про то, что я сумасшедшая завистница и про то, что это платье Дольче Габбана и про то, что нету сейчас этих троих мужиков, готовых удовлетворить меня по первому зову. На последних словах я кинулась на неё. В первый раз я всерьёз дралась, дёргая её за волосы, разрывая платье, на что та тоже тянула меня за пряди и приложила носом о стол. Я старалась вложить в действия как можно больше злобы и обиды, чтобы сжирающая изнутри боль хоть как-то вышла и отпустила меня. Разняли нас весьма быстро, не дав оставить друг друга лысыми. Ко мне подбежали родители и Катя, шокированные и непонимающе. Мы быстро ушли с торжества. Дома мама попыталась меня воспитать, однако была остановлена отцом. Остаток ночи я просидела на кухне, смотря в окно, даже не пытаясь остановить кровь из разбитого носа. Всю осень я убила на попытки не свихнуться в поисках хотя бы упоминаний о подвеске и следуя темпу сложнейшей учёбы. С одной стороны стола стопка, ростом с Гимли, литературы четвёртого курса, а с другой — такая же стопка литературы от сказочных поверий и немыслимых обрядов до научных теорий параллельных вселенных и учётного списка вещей Александры Фёдоровны, последней императрицы Российской Империи. За столом я, а за мной — семья, которой тоже нужно уделять внимание. Вон, у Василисы ЕГЭ в этом году, в Бауманку метит. А мне бы хоть на мгновение, хоть на чуть-чуть ощутить сильные руки, такие тёплые губы и белокурый водопад волос. Вдохнуть его тёплый, свежий запах, раствориться. Хоть на мгновение. По ночам, бывает, я, закрывая глаза, пытаюсь воссоздать ощущение таких родных объятий, больше всего желая снова чувствовать Леголаса и слышать его голос. Нет, наверное, я погуглю адрес ближайшей психушки. Они могут приобрести ценного пациента. Зима пришла неожиданно, заменив проливные московские дожди мягким пушистым снегом и морозом под пятнадцать. Стуча зубами, я вновь отпирала калитку дачи, при виде которой воспоминания били в мозг, выбивая здравый смысл. В начале декабря на выходные пригласила нас бабушка к себе, в Измайлово. Сказала, что чердак надо разобрать. Никто против не был и я тоже, ведь все текущие зачёты сдала, а до сессии ещё две недели. — Проходите, проходите. О, Вася, выросла-то как! — одиннадцатиклассница горделиво повела плечами, вызвав мой смешок. Бабушка, типичная сельская бабушка, с белым вязаным платком, тёмной юбкой и тапочками, встретила нас у крыльца. — Давно надо было разобрать этот хлам. Хорошо, что вы приехали. Кушать хотите? Я таких оладушек напекла… — Не, сначала за дело, а потом и оладушек… — отозвался папа, занося сумки в дом. Гладя Леди, которая визжала от радости, как ненормальная, облизывая всё, что попадается на пути, я зашла в дом. Тут меня накрыло. Воспоминания сменялись один другим, пестря своей яркостью и свежестью. Вот тут мы играли в карты, а тут смотрели «Титаник», а на этом подоконнике меня ловил Леголас. Зайдя в свою комнату, я до крови прикусила губу. Здесь. Здесь всё произошло в первый раз. На этой кровати. Даже сбитую простыню я так и не заправила. Еле совладав с собой, я переоделась. Какое-то странное чувство овладело мной, когда я увидела, как Василиса лежит на кровати, где лежал Гимли. Сдерживая истерических смешок, я наблюдала то, как сестра внюхивалась в подушку, видимо, не понимая, что за запах. Отказать бабушке в еде, как вы знаете, не так просто, поэтому я пошла на чердак с двумя оладушками во рту. Помещение под крышей встретило нас затхлостью и пылью. Как мне сказала бабушка, это всё не трогалось уже лет сорок. — Так, — мама, вооружившись ведром и тряпками, взяла на себя командование, — Алексей, тебе левый угол, Лиза — правый угол, а мы с Васей начнём вон с того шкафа. Натянув до локтей резиновые перчатки, я стала перебирать полки, ящики, коробки и пакеты. Вообще, в перерывании разной старинной рухляди есть своя атмосфера и эстетика. Например, папа нашёл свою самую первую игровую приставку, которая в своё время была просто бумом. Редко папу увидишь настолько растроганным. Разные истории и воспоминания тревожат сердце, распалённое находками детства. А неизвестные и старинные вещи завораживают просто своим существованием. — Ма, — вдруг хитрым тоном окликнула маму Василиса, — а что, если мне платье на выпускной в стиле девятнадцатого века, а? Тут будущая выпускница достала из шкафа голубое атласное платье, порядком изъеденное молью и источающее лежалый запах. Вася, смотрясь в пыльное зеркало, приложила это платье к себе, примеряя и рассматривая себя смешливым взглядом. Вообще, сестра у меня красивая. Прямые каштановые волосы, яркие зелёные глаза. Девочка на загляденье. Мои же такого же цвета волосы слегка вьются и глаза у меня болотные. Но Леголас же полюбил! Так что, наверное, и себя я могу считать не дурнушкой. — Сначала экзамены хорошо сдай, а потом уж на выпускной собирайся, — ответила мама, забирая у сестры платье и кладя его в пакет. — Да сдам я, сдам, — надулась Вася. Уж который час мы разбирались здесь. Родители с сестрой пошли выносить с десяток огромных мусорных пакетов, а мне остался лишь один виды видавший комод, стоявший в самом углу и почти полностью заросший паутиной. Просмотрев все полки, вытащив кучи разных побрякушек, я уже собиралась объявлять перерыв, как мой взгляд зацепился за отсохшую и свисающую внизу доску. Перевернув комод, я обнаружила, что это не доска вовсе, а маленькая дверца, у которой отвисла одна сторона. Поразительно! Потайной ящик! Труда мне не составило оторвать и так хиленькую дверцу. С интересом и азартом я начала вытаскивать содержимое. Купюры по сто рублей, датируемые тридцать четвёртым годом прошлого столетия, мятые билеты в театр на пятое мая непонятно какого года, пара колечек с интересным рисунком и какой-то истасканный лист бумаги. Рассмотрев этот лист и увидев вскрытую восковую печать с гербом, я поняла, что это письмо. Подбиваемая диким любопытством, оглядевшись по сторонам, я начала жадно вчитываться в где-то размытые, написанные строгим каллиграфическим почерком слова. «Моя дорогая ​Натали​, Давно я вамъ не писала, Ангелъ мой. Много чего у насъ произошло. Цесаревичъ живъ-здоровъ, слава Богу*. Дѣла идутъ нескончаемымъ потокомъ. Какъ тамъ ваша племянница? Говорятъ, замужъ выходитъ, это хорошо. А какъ вы думаете, почему великіе княжны до сихъ поръ замужъ не вышли? Вѣдь старшей-то уже двадцать первый годъ… И тутъ подсмотрѣла я тайну, которую хранить мнѣ велѣли, да страшно мнѣ и вотъ почему. Замѣтила я, что ​августѣйшіе​ княжны иногда, не больше раза въ мѣсяцъ, подолгу по ночамъ закрываются въ палисадникѣ и голоса оттуда ​чудные​, ​мужскіе​ слышны. А вотъ недѣли три назадъ забыли запереть дѣвочки дверь, я и увидѣла. Сидятъ на лавочкѣ наши княжны, а съ ними… Не повѣрите, милая! Двое парней. Но какихъ! Волоса у обоихъ длины, какъ у дѣвокъ, и распущены. А уши! Концы заострены, такъ что подумала, не померещилось ли мнѣ. Тут, зажав рот рукой и боясь вскрикнуть, я с замиранием сердца и бешеным дыханием продолжила читать, перескакивая через строчки, а после возвращаясь и снова перечитывая одно и тоже место. Княжны испугались сначала, а послѣ и государыня съ государемъ вошли. Съ ними шла такая же дѣвушка, съ такими же ушами, какъ и у парней. Познакомили меня съ гостями иноземными. Но, говорятъ, нельзя, чтобъ объ этомъ люди узнали. Но намекнули, что всё это изъ-за ​подвесочки императрицы, которую ей дали ​эти иноземцы. Давно замѣтила я, что наша государыня постоянно на шеѣ колье необычное носитъ. Изумрудъ прямъ такъ и горитъ, пылаетъ. Посвѣтили меня. Показали мнѣ. Въ любую ночь на ущербной лунѣ, государыня идетъ въ лѣсъ и находитъ тамъ пустую поляну, но чтобъ тамъ обязательно росъ папоротникъ. Потомъ ​Её Величество кладетъ подвѣску такъ, чтобы лунный свѣтъ проходилъ черезъ изумрудъ, который вдругъ становится не изумрудомъ вовсе, а какимъ-то невѣроятнымъ камнемъ: онъ сверкаетъ, переливаясь огненнымъ свѣтомъ, озаряя поляну, и вся жизнь на мгновеніе притихаетъ, освѣщенное дьявольскимъ свѣченіемъ. Я не удержала вскрик, но тут же укусила себя за щёку изнутри, пытаясь собраться и сжимая одной рукой подвеску, а другой письмо. Дальше государыня рѣжетъ себѣ руку и капаетъ ровно тремя каплями на изумрудъ. А потомъ… истинная дьявольщина происходитъ потомъ. Прямо въ воздухѣ появляется дыра, какъ зеркало. И тихо такъ… А изъ этой дыры и выходятъ незнакомцы. Страшно мнѣ, Милая! Другъ нашъ Григорій** говоритъ, что зло это, что выкинуть подальше и забыть объ этомъ надо, что развращаетъ это княжонъ и что ​горе отъ этого только будетъ. А ты же знаешь, что Григорій всегда правъ. Мнѣ тоже не нравятся эти свиданія съ иноземцами. Но какъ быть, ежели государыня сейчасъ даже друга слушать не хочетъ, вѣдь интересно имъ съ ушастыми? Тебѣ это сообщаю, какъ другу моему вѣрному и вопросомъ задаюсь: что мнѣ дѣлать, родная? Письмо это или хорошенько спрячите или сожгите вообще. Нынѣ въ странѣ неспокойно, боязно мнѣ. Вѣчно ваша, А. А. ​Вырубова​

Царское ​Село​, 1915»

— Бабушкаааа! — завопила я, пулей слезая с чердака и влетая на кухню, спотыкаясь о кота, который, зашипев, шмыгнул под стол. — Что такое?! Ударилась где? — бабушка уже, вытерев руки о длинную кофту, копалась в аптечке. — Да, нет же! — я, тяжело дыша, прижимала к себе помятое и истасканное временем письмо — Помнишь, ты говорила, будто моя пра-пра-прабабушка со стороны папы была близкой знакомой А. А. Вырубовой, фрейлины последней императрицы, так? — Ну, так-то оно так. Даже её портрет у меня где-то в альбомах был… — Смотри! — я в нетерпении, дрожа всем телом, буквально всунула бедной бабушке письмо. Та медленно надела очки, присаживаясь за стол. Читала бабушка долго, вдумчиво, но никакой эмоции шока или хотя бы удивления, в отличие от меня, у неё не было. — Ты же понимаешь, что это великая государственная тайна? — бабушка, отложив письмо, стала серьёзной, какой я не видела её уже давно. Между бровей, соединяя много мелких морщин, легка одна большая морщина, в глазах, стеклянных и холодных, отражалась решительность. — Понимаю. Но… — тут я схватилась за голову, ибо вопросы, мешаемые шоком, просто подрывали мозг, — Как?! Столько лет! Ты знала об этом? — Знала, — бабушка тихо встала из-за стола, подходя к окну и смотря на начинающуюся метель, — только думала, что оно в альбомах у меня, а оно вон — на чердаке оказалось. В моей голове происходил самый настоящий взрыв. То, чего я так рьяно искала все эти месяцы было у меня на чердаке. И всё, как Саурон говорил. Используй подвеску! Это же так просто! Один обряд, обряд — творение Мелькора. — Так, — бабушка повернулась ко мне, смотря серьёзным взглядом, — Как я и сказала, это великая тайна. Никуда, никогда о том, о чём сейчас узнала, не пиши и не говори. Ты меня поняла? — Поняла. — я ходила по кухне, заламывая руки, — Но… Неужели столько лет и такое хранилось у нас? — Наша семья была очень близка к семье Вырубовых, тут ничего удивительного. И именно то, о чём говорится в этом письме, всё же просочилось между людей, порождая слухи о сатанизме царствующей фамилии и давая ещё один повод большевикам облить государей грязью. Но никто не знает доподлинно, что это было и было ли это на самом деле. Ну, про сатанизм вопрос спорный. Ведь если подвесочка — изобретение Мелькора, то государыня носила подарок от Тьмы. Но сатанизмом в нашем обычном понятии это не является, ведь императрица лишь налаживала дипломатические отношения, знакомясь с новым миром. — Лиз, — бабушка глянула на мою шокированную физиономию поверх своих круглых очков, — положи письмо на место и забудь о нём, как я забыла. — Да, конечно, — сказала я, галопом скача обратно на чердак, трясясь от впечатлений и торжествуя по поводу только что узнанной информации. Естественно, вместо того, чтобы положить письмо на место, к куче других пыльных безделиц, я положила его к себе в сумку. Закончили к вечеру, чердак сиял чистотой, стало намного свободнее. — Вот видишь, — обращаясь ко мне, мама поставила на стол кружки с чаем, — тебе надо было просто развеяться. И улыбка на лице и никакой хандры. — Да, действительно, — улыбаясь, ответила я, словив подозрительный взгляд сестры. А в душе всё плясал дьявольский огонёк надежды.