Холодная осень

      Что бы кто про Бинхэ ни думал, тот не был идеальным полностью, и он сам был вынужден это признавать. Отрицать какие-то свои минусы было опасно, так как кто-то мог через них манипулировать им, а этого допустить было нельзя. Четко Бинхэ это понял, когда одна из его девушек, изучив его характер, использовала его, чтобы отомстить своим обидчикам. Это был период обострения его гордости, когда особенно сильно хотелось признания, хотелось всему миру показать, что он силен и невероятен. И когда жертвой его рук чуть не стала Лю Минъянь, Бинхэ опомнился. Но, ах, как же было приятно слушать от внешне строгой, но покоренной девицы, так искренне восхищавшейся им, что он хорош! И впоследствии, прекрасно осознав некоторую свою несостоятельность, не без помощи Минъянь, Бинхэ по возможности в себе разобрался.       По крайней мере свои недостатки он знал. К примеру, было практически очевидно, что тем, чем Бинхэ владел, управлять он не умел, если того срочно не требовала ситуация. Это касалось его владений, которые он отдавал на откуп женам, довольствуясь своей властью и над территориями покоренных земель, и самими женщинами. То же касалось и знаний, которыми он обладал. Разумеется, из различных ситуаций, в которые приходилось влипать из-за неверной удачи, Бинхэ выкручивался лучшим образом, но порой словно не видел легких путей. Словно между поездкой на повозке и путем на своих двоих через лес он выбирал последнее.       И сейчас, в свои уже четырнадцать, до Бинхэ дошло, что, если он не может позволить себе прямую месть, так как не хватает личных сил, и не может привлечь кого-то манипуляциями, находясь под носом у Учителя и рискуя навлечь на них двоих беду, то есть возможность просто проклясть. Разумеется, прямые проклятия, особенно кого-то его уровня совершенствования, будут стекать с Лю Цингэ, как вода по черепице, но ведь можно и схитрить. И тогда этот идиот прекратит лезть к его Учителю и набрасываться на него при каждой удобной возможности. По крайней мере, отвлечется от него на некоторое время, а если повезет, то и сам помрет. И лучше так, а то его смерть в прошлом мире несмываемым пятном легла на репутацию Шень Цинцю, хотя теперь Бинхэ начал изрядно сомневаться, что Учитель его убил. Слишком очевидно для такого, как он, слишком неискусно. В любом случае, Бинхэ не планировал, что Лю Цингэ доживет до этого момента.       Уж он-то в отличие от остальных видел, встречая Учителя, как тот прихрамывал, возвращаясь с собрания. А перешептывания тех, кто сопровождал, только доказали его подозрения. Кому, кроме этого буйного пса, было с руки нападать на Учителя? И Ши Дон с Го Леем хороши — не заметили, что Учителю тяжело даже на мече стоять! Маска невозмутимости и превосходства так всех ослепляла уже многие годы, что никто, кроме Бинхэ и, возможно, Юэ Цинъюаня, не видел ничего, кроме высокомерия и безразличия. И обычно Бинхэ был рад, что только он может заглянуть под нее, по мелким изменениям понимая состояние Шень Цинцю. Но не сейчас, по потемневшим глазам и слегка по-иному поджатым губам видя, как ему плохо. Хотя даже сейчас Шень Цинцю невыносимо хорош. Укладывая на стол перед Учителем угощения с чаем, Бинхэ даже несколько обиделся, не получив в ответ даже взгляда. Слишком задумчивый, Цинцю не обратил на него своего внимания, хотя обычно не рисковал упускать его из поля зрения, когда тот находился на «его территории».       Бинхэ позволил себе сесть неподалеку и просто полюбоваться, уже даже не проклиная себя прошлого за невнимательность. Будучи ребёнком, Бинхэ не замечал, насколько насыщенными малахитовыми становятся радужки глаз, когда Учитель действительно задумчив и целиком погружен в дела. И как они потрясающе светлеют, когда на лицо попадает луч солнца, завораживая своим чистым цветом. Не замечал, какими четкими движениями Учитель выводил иероглифы на пергаменте, а уверенная хватка пальцев на кисти не давала ни шанса запачкать работу упавшей каплей чернил. Однажды Бинхэ удалось увидеть, как Учитель снимал щитки и разминал уставшие кисти рук. Когда-то в прошлом он изрядно поразвлекся с этими руками, у одной поотрывав все ногти; а на второй сломал кости, заставляя хрустеть фалангу за фалангой. А когда вместо них остались одни осколки, он вырывал пальцы с мясом из такой же мягкой кисти в наказание за то, что осмелился попробовать вцепиться ему в горло. Насколько же поразительна выдержка этого человека…       Он помнил, каковы эти руки на ощупь с прошлой жизни, а в этой смог увидеть их, уже не ослепленный ненавистью к этому сложному человеку. Учитель же наверняка чувствительный, несмотря на всю свою терпимость к боли и воистину стальную волю. Бинхэ хотелось бы прикоснуться к его рукам. На этот раз даже не думая причинять боль. Осторожно снять вечные белые щитки и отбросить их в сторону, чтобы больше не скрывали светлую кожу от его взора. Хотелось бы огладить нежные предплечья, мягко помассировать запястья, а после крепко взять их и большими пальцами нажать на подушечки пальцев, словно у кота. Можно было бы медленно провести языком от костяшки до самого кончика, уделяя немного внимания каждой складочке на сгибе. Слегка сжав губами верхнюю фалангу пальца, заглянуть в зеленые глаза и пососать, постепенно затягивая глубже и не забывая массировать ладони умеренно крепкими нажатиями. А если Учитель при этом решит поиграть с его влажным языком, то… — О чем таком ты задумался, звереныш? — появившемуся после его очередной неосторожной выходки прозвищу Бинхэ был даже рад. Это казалось какой-то неизменной частью их взаимоотношений, без которой представить Учителя было так же сложно, как и без его веера. — Ни о чем серьезном этот ученик не думал. Учитель желает чего-то еще? — от тихого бешенства на глубине суженых зрачков по спине пробежали приятные мурашки. Интересно, когда он возбужден, у Учителя такой же пробирающий низкий голос или он все же будет срываться? Или появится приятная хрипотца? О, Бинхэ не терпелось узнать это. Желательно, если при этом он будет втрахивать Шень Цинцю в кровать, заставляя вцепиться в первое, что попадет под руки. — Тогда иди и принеси теплой воды для умывания. — Конечно, Учитель.       Значит, все же ранен. Уже за пределами бамбуковой хижины, кивком поздоровавшись со спешащим к Учителю Мин Фанем, Бинхэ позволил себе снять маску почтительной покорности. Избегая людей, он быстро набрал воды, по дороге обратно нагрел специальным камнем до нужной температуры, и поспешил обратно, не желая, чтобы Учитель хоть сколько-то дольше терпел боль. И следовало бы поподробнее придумать месть Лю Цингэ, желательно с летальным исходом. Этот варвар не имеет ни малейшего права трогать его Учителя. В такие моменты Бинхэ жалел, что он не тот взрослый он, который мог одним ударом снести этой псине голову. Впрочем, взрослый он свое счастье упустил, а он сейчас имеет возможность любоваться ничего не подозревающим и оттого расслабленным Учителем.