Холодная осень

      Сидя у охладевшего трупа измотанной тяжелой жизнью женщины, Бинхэ меланхолично вытер слезы с по-детски округлых щек. Тяжелое перемещение, не менее выматывающее слияние с телом и, наконец, смерть близкого человека вгоняли в состояние некого отупения, что так же ухудшал и регресс сознания. Он уже даже не мог рыдать — слезы непроизвольно катились вниз, однако дыхание не прерывалось, и ему вообще казалось, что все это происходит совсем не с ним. Где-то с краю сознания часть его голосом Менмо (этот старик не раз выступал его стоп-рычагом, так что Бинхэ привык к постоянным нравоучениям и даже признавал, что будет немного скучать) твердила, что стоит взять себя в руки и собрать все возможные пожитки. Через шичень, если не раньше, другие слуги обнаружат труп, а его самого выгонят на улицу, где он должен будет прожить месяца три, пока не сможет попасть на испытание в Цанцюн. Еще повезло, что сейчас самое начало лета, Бинхэ не знал, как смог бы выживать зимой. Теперь он совсем не император и даже не заклинатель, а его скромных духовных усилий еле хватит, чтобы слегка укрепить тело или разогреться, и то — только благодаря его взрослому разуму.       Уходить вот так… С сумкой за спиной, куда он уложил все имеющиеся деньги и некоторые вещи, Бинхэ неуверенно застыл на пороге комнаты. Женщина, воспитавшая его, как родная мать, сейчас лежала, с головой укрытая одеялом. Ему было сложно даже смотреть на ее окоченевшее тело, не говоря о том, чтобы долго находиться в комнате. Он даже не мог ее похоронить с достоинством, а хозяева наверняка просто скажут вывезти труп куда-то за город и выбросить в ближайшую канаву. И… Признаться честно, за все прошедшие года он едва ли помнил это покрытое морщинами невыразительное лицо. Образ, закрепившийся в его сознании, содержал в себе лишь мозолистые вечно холодные руки, ласково гладящие его по макушке, и полные материнской любви глаза. За это тоже было стыдно. Привязчивый, словно пес, он не признавал своей матерью или тем же учителем впоследствии никого иного, хотя встречались, стоило признать, и более достойные экземпляры. Тот же Менмо на пути совершенствования его научил гораздо большему, чем Учитель. Но…       … Слегка колышущееся на ветру верхнее ханьфу цвета цин, скрывающее стройное гибкое тело с невыносимо светлой и нежной кожей. Белые щитки с широкими рукавами, из которых выглядывают цепкие пальцы. Ох, эти тонкие пальцы, элегантно управляющие веером не хуже, чем мечом! Темные волосы, пряди с висков, удерживаемые небольшой короной с серебристой заколкой, обрамляющие прекрасное лицо, порой скрытое расписанным шелком веера. Холодный взгляд зеленых глаз, пробирающий до сладкой дрожи. И затаившаяся в уголке губ усмешка. Как многие хотели сорвать эту усмешку с высокомерного лица, и лишь ему это было под силу…       Тихо выбравшись из домика для слуг, после с территории хозяев, Бинхэ уверенно зашагал по улицам города, прикидывая места, где сможет пережить до того, как его примут на Цанцюн. Если уж того замухрышку смог выбрать сам лорд второго по значимости пика, то и сейчас он справится.

***

      Столь же долго он копал в первый раз? Бинхэ того не помнил. Укрепленные духовной энергией ладони легко разгребали почву, так как лопаты ему не досталось. Не досталось примерно половине присутствующих, и Бинхэ, как и в прошлый раз, пачкал руки в земле. В какой-то момент накатило раздражение, отчего движения стали более резкими, а комки грязи летели в соседей по площадке. Если бы не взгляды присутствующих мастеров, Бинхэ бы наверняка подрался с мальчишкой сбоку, но нельзя было отрываться от занятия. Он обязан попасть на пик Цинцзин, а там уж Учитель никуда от него не денется.       Подняв взгляд, Бинхэ понял, что кое-кто потеснил место Юэ Цинъюаня по ненависти. Глава секты тоже присутствовал и сейчас миролюбиво наблюдал за устной перебранкой Шень Цинцю и Лю Цингэ. Бинхэ мысленно спросил себя: неужели глава не додумался, что не стоит вести сюда одновременно этих двоих? О кровавой вражде между этими горными лордами ходили разве что не легенды. Впрочем, заметив, как, слегка беря Шень Цинцю за плечо, Юэ Цинъюань будто бы разделяет их своим телом и наверняка привычным ему мягким тоном что-то говорит, Бинхэ сурово вернулся к своему занятию. Стараясь спрятать злобу, он досадливо поморщился. Стравливает. Он их стравливает между собой, потом будто бы выгораживает Шень Цинцю, упрекая только его оппонента, и все наверняка лишь для того, чтобы вот так вот невзначай коснуться, хотя прекрасно знает, как тот это ненавидит. Ведь наедине Учитель наверняка ни за что не позволяет себя касаться, даже не дает задержаться подольше этому предателю. И вновь — Шень Цинцю злодей, а глава секты слишком мягок к пригретой на груди змее, которая даже не скрывает дурного нрава. А Лю Цингэ что? Даже не особо зная конкретно его лично, Бинхэ был наслышан о нем даже от его сестры, не говоря уже о личной вражде с учениками Байчжань во время ученичества. Ему только дай повод с кем-то сразиться. Слишком прямолинейный и мощный, не терпящий хитрости, он догадался выбрать себе в противники его Учителя, у которого даже ядро не было сформировано до конца, и потом смел удивляться тому, что с ним бьются нечестно. А Учитель гордый, такой же болезненно гордый, как и сам Бинхэ, он бы не признал поражения от тупого, пусть и сильного соперника. Теперь этот Лю Цингэ был преградой к Учителю, перетягивая одеяло внимания на себя.       И как только Бинхэ не замечал этого раньше? Почему он не мог подумать об этом, пока не стало все слишком поздно? Не обратил внимания, как его Учитель пытается выживать так, как умеет. Зная о нем теперь практически все, заведомо считая Шень Цинцю полностью своим, Бинхэ был готов рычать от подобной несправедливости. И лишь еще через две палочки благовоний, когда к уставшему нему подошел адепт Цинцзин, сказав, что его выбрал мастер, Бинхэ тяжело выдохнул и слабо улыбнулся. В этот раз все будет по-другому, он сделает для этого все, что сможет. А в конце его будет ждать Учитель, которому впредь он не даст убежать, как бы тот ни старался.