Не люби принцессу

      Золотые лучики солнца даже через призму толстого оконного стекла умудрялись нагревать руки обжигающим теплом. С улицы доносился чей-то смех, в унисон ему пели весенние птицы, разливая по всему двору звонкие мелодии. Партии чужих голосов сплетались в единое звучание, рисуя в голове сказочные картинки: щебечущие птички вмиг перевоплощались в таких же маленьких непоседливых детей, а дети, в свою очередь, взмывали куда-то вверх, окрылённые, словно птицы.       Тёплый ветер редкими порывами выхватывал из рук усталых придворных дам свежие газеты, отчего создавался всеобщий переполох. Сонные женщины были особенно неповоротливы, когда их тёмные шляпы нагревались, посему местная ребятня становилась особенно наглой. Искатели приключений любили перехватывать у ветра чужие печатные издания и играться с ними, словно на пожелтелых страницах была опубликована карта сокровищ. Сокровища, конечно же, водились в Найтрейском поместье, вот только ключики к ним хранились у главы семьи, и уж точно никак не могли быть спрятаны на страницах местной газетёнки. Но истинных искателей приключений не волновали подобные мелочи, то, что действительно важно — это поиск, а никак не само сокровище.       Даже сквозь закрытое окно все эти мотивы прекрасно доносились до Элиот, от чего девочке становилось лишь досаднее ввиду вселенской несправедливости. Ну подумаешь, замарала обе юбки и, кажется, совсем испортила все белые элементы одёжки, что с того? — Можно было и не убегать так далеко, — сердито вторил голос старшего брата, — разве мы не договаривались, что ты будешь вести себя более сдержанно? Дамам при дворе совершенно не положено вести себя подобным образом, — юноша вздыхал, а в его голосе чувствовалось какое-то смятое горькое разочарование. — Сколько раз мне нужно тебе повторять одно и то же? Элиот, ты вообще меня слушаешь?       Элиот слушала, действительно слушала. Она слушала и слышала каждое слово, чувствуя вязкую тягучую вину и, вместе с тем, бурлящее внутри чувство полной несправедливости. Несправедливость всегда обжигала пальцы, словно ты по глупости прикасаешься к ещё не остывшему металлу и получаешь сполна за свою ошибку. Почему ошибки вообще должны быть настолько болезненны? Сил спорить и, тем более, хоть каких-то весомых аргументов, у юной леди не находилось, посему она просто сверлила взглядом пол вокруг лакированных ботинок Нэсси и внимательно вслушивалась в каждое сказанное им слово. — Почему ты вообще дуешься на меня? Это я должен на тебя обижаться, между прочим. — Я не дуюсь, — сдерживая слёзы, отвечала насупившаяся девочка. Она всеми силами удерживалась от того, чтобы скрестить руки под грудью, ведь тогда её обиду совсем никак не удастся скрыть. — Ты не оставляешь мне другого выбора, — брат аккуратно и, между тем, очень уверенно взял Элли за руку и прошёл с ней к стене комнаты, — ты наказана. Пока ты не подумаешь над своим поведением, я запрещаю тебе покидать этот угол, — в голосе парня не читалось злобы и оттого чувствовать его полнейшее разочарование было лишь больнее. Фанес и сам не был большим фанатом подобных дисциплинарных мер. Стоит ли говорить, что в такой большой семье редко хоть кто-то имел время для того, чтобы разбираться в личностных перипетиях, а посему наказывали часто и всех без разбору? Подобные методы воспитания не помогали детям становиться добрее или учиться милосердию, однако действовать иначе никто попросту не умел.       Дверь в комнату медленно закрылась, а за ней скрылся и силуэт юноши. Птицы всё также радостно щебетали, а дети продолжали играться во дворе. Мир как будто бы и не знал, что где-то там за его пределами кто-то может не чувствовать тепло солнечных лучей на своей бархатно-белой коже. Светло-голубые глаза таяли от слабого жара дневной звезды, и по щекам девочки разлились слёзы. Чувство злости, обиды и, между тем, такой паршивой гнетущей тревоги перемежались, вставая комом в горле. Девочка плакала, и плакала почти что навзрыд, пока там, за окном, ребятишки её возраста продолжали искать ключики от сокровищницы. Вот только эти юные искатели приключений не знали главного — сокровище уже у них в руках. Карта, которая на самом деле газета, зелёная листва, шебуршащая под ногами, трели счастливых птиц и самые тёплые дни уже были настоящей наградой. Однако не каждой томящейся душе позволено вдоволь насладиться сегодняшним днём. — Почему? — девочка сжала маленькими пальчиками верх своей юбки, роняя на выглаженную ткань крокодильи слёзы. — По-о-че-е-му-у-у, — протягивая гласные повторяла она свой вопрос для холодных бездушных стен. Мир вокруг был безучастен к её такому маленькому и такому огромному горю. Сейчас бы ей взять да забраться бы на гору, бежать по ступенькам, катиться с пригорка, под свист ветра и возмущение нянечек, упустивших барское дитя из виду. Сейчас бы бегать в поисках сокровищ, разрывая белыми туфельками серую пыль, докапываясь, стирая каблучки, до самого центра земли. Сейчас бы торжественно обещать обязательно обрезать густые волосы, что в очередной раз спутал ветер, но никогда этого в действительности так и не сделать, ведь брат так любит заплетать ей на ночь маленькие косички, нежно расчёсывая непослушные пряди. Весь этот мир был так близко где-то там за окном, та маленькая жизнь, доносящаяся гулом и отголосками чужого смеха. Один день может тянуться целую вечность, когда вся твоя жизнь состоит из маленьких и таких огромных деньков. Каждый миг особенно ценится, пока ты совсем маленький ребёнок, что не умеет мыслить неделями и месяцами. Время так болезненно застывает, перехватывая дыхание, и почему-то тяжёлым камнем повисая в груди.       Минуты медленно растекались, как слёзы по белоснежным щекам, тянулись, словно часы обязательного дневного сна, так плавно и вязко, словно липкая грязь на туфлях после дождя. Тонкая ткань рубашки и юбки промокла, как будто Элиот попала под лёгкий летний слегка моросящий дождь. С той лишь разницей, что тёплые летние дожди всегда сопровождались звонким смехом и разливистым гулом ветра, тогда как сейчас всё тепло оставалось где-то там вдалеке. От горьких слёз голова заполнилась ватой, что доверху запихнули в очень маленькую коробку. Давящая боль вызывала желание разворошить свои непослушные волосы, дёргая их дрожащими руками, чтобы хоть немножечко самую малость достать эти смутные сдавленные чувства из коробки и разбросать их по полу.       Маленькая леди усердно затопотала ножками, выражая свой злостный протест всей сложившейся ситуации. Что значит стоять здесь?! Почему это она вообще должна стоять, ведь мир отказывается замереть хоть на секунду?! И пускай в этой огромной комнате всё действительно остановилось, но там то, там за окном ведь звенят эти ключики, эти дети, эти птицы! Элиот топала и топала ножкой, пока ноги её не заболели от звонких ударов об мраморный пол. Вокруг девочки всё было таким холодным и безжизненным, что эта обстановка лишь сильнее загоняла в какую-то беспросветную тоску. Тоску по великим свершениям и маленьким подвигам, тоску по запутанным прядям волос и запаху свежей травы и листвы, что приносил воришка ветер. — Я-а, — девочка сделала несколько тяжёлых вдохов, успокаивая бушующее под накрахмаленной рубашкой сердце, — я-а уста-а-ла, — голос её стал тише. Оглянув замыленным от слёз взглядом комнату ещё раз, Элли заприметила крохотный, словно детский, стол, обрамлённый тремя невысокими стульями. За этим столом обычно обедали младшие дети, когда вся семья по праздникам собиралась вместе. Где и чем сейчас были заняты и Винсент и Гилберт, она, признаться, не имела и малейшего представления, и эта мысль отозвалась тоскливым минорным аккордом в её голове. Шмыгая носом, Элиот подошла к ближайшему стулу и, недолго думая, потянула его за собой к углу. Если уж ей предстоит коротать непростительно длительное время, отбывая своё незаслуженное наказание, то с какой стати она должна стоять? Плюхнувшись на стул, девочка почему-то с лёгкостью ушла в ностальгический мир тёплых воспоминаний. Люди часто говорят, что музыка способна возвращать их в другое время и место, но никто не говорит о том, что даже самая обычная мебель может сохранять чужие эмоции и чувства годами. Прикрыв глаза, она увидела перед собой последний общий семейный ужин. Где взрослые о чём-то весело шушукались под басовые звуки виолончели, а дети воодушевлённо обсуждали самые последние книжки, заданные им на период зимних каникул. Старшие сёстры всегда смотрели на своих сводных братьев с презрением, и оттого общение с ними вызывало внутри прохладное беспокойное чувство тревоги. На этом чувстве, словно оно, как длинная юбка, волочилось шлейфом позади Элиот, любил с ехидством топтаться Винсент, но даже при этом дети каким-то образом умудрялись находить общий язык. То ли дело было в том, что старший — Гилберт — был, в противовес своему брату, мягким и тёплым, как недавно взбитая перьевая подушка, то ли в том, что Элиот рвалась и лезла напролом даже в самые мрачные пасмурные дни, однако вопреки всем ожиданиям младшие из семьи Найтрей из раза в раз замечательно проводили совместное время. — Элиот? — сквозь светлую дрёму прорывался резкий голос, — Элиот!       С секундным запозданием девочка открыла глаза и столкнулась лицом к лицу с Фанесом. Его лицо выражало смятение и какую-то странноватую обеспокоенность с привкусом возмущения. — Ты что, уснула?! — вопрос был риторическим. — Почему ты вообще сидишь на стуле?! — А что не так? — без задних мыслей переспросила Элли, удивлённо хлопая сонными глазами. — Я что сказал тебе сделать? — Подумать над своим поведением. — А ты что сделала? — Я думала! — Как же, как же. Почему тогда ты сидишь на стуле и спишь?! — юноша всплеснул руками. — А что не так? — девочка вопросительно наклонила голову на бок. — Да всё! — Нэсс ещё раз сотряс ладонями воздух и потянул свою сестру за руку, чтобы та встала. — Но ты же, — чувствуя обиду, Элли насупившись зашмыгала носом. — Я сказал тебе стоять в углу и думать, — яростно перебил её старший брат, — а ты села на стул и уснула. Где тут так и что тут так? А? — Я, — девочка вытянула ладошку из его руки и съёжилась, — я просто… — Что просто? — Я просто подумала… — Что подумала?! — Ты же сказал, никуда не уходить, я и не, — младшая Найтрей сжала юбку своими пальчиками, — я и не уходила… — Элиот! — юноша возмущённо одёрнул сестру. — Про-о — из глаз вновь брызнули слёзы, — про-о-сти-и, — Элли подняла голову вверх и расплакалась. Разрывающее грудную клетку томящееся горькое чувство несправедливости, наконец-таки, вырвалось наружу и, между тем, Элиот ничего не оставалось, кроме как продолжать извиняться перед старшим. — Про-о-о-сти-и, я не, я не-е хо-о-те-ла-а. — Элиот… — Нэсс присел на корточки, отпустив руку своей сестры. — Элиот, ты тоже, — юноша скупо с запинками подбирал слова, — прости меня, — в его голосе действительно читалось сожаление. Оглушительный плач любимой сестрёнки подействовал, как холодный ушат воды в морозное утро. Никто в семье доселе не пытался успокоить маленького ребёнка, если дело касалось воспитательных мер. В действительности взрослые почти никогда не готовы были и помыслить, что могут быть неправы. Фанес, сдерживая дрожь в руках, вызванную горечью от солёных слёз сестры, сделал свой маленький первый шаг: парень приобнял Элли и, хлопая её по спине, приговаривал: — ну-ну, не плачь. Я же не хотел тебя обидеть. Я просто хотел, чтобы ты подумала. — Я по-ду-у-у-ма-ла-а, — заикаясь, дрожащим голосом ответила маленькая девочка. — Хорошо, — юноша с тоскливой улыбкой на лице потрепал светлые кучерявые волосы младшей сестрички своей рукой. — Я надеюсь, что ты больше так не будешь. — Я больше так не-е бу-у-у-ду-у. — Хорошо, — он достал из кармана брюк носовой платок и протянул его Элли. — Давай, вытри слёзы, мы сегодня ещё успеем погулять до заката, если ты быстро соберёшься. — Пра-а-вда? — вытирая оставшиеся слезинки, сквозь томящееся внутри чувство обиды с отзвуком радости в голосе спросила девочка. — Правда, — Нэсс по-доброму улыбнулся, ещё раз потрепав малышку по макушке. — Но нам нужно поторопиться! — парень выпрямился и протянул своей сестре руку, — пробежимся? — Да! — Элиот крепко вцепилась в большую ладонь своими маленькими пальчиками и потянула юношу за собой вперёд.       Звонкий смех постепенно стихал, а птицы разлетались по своим гнёздам. Ветер становился холоднее и завывал с какой-то пугающей интонацией, словно злобный серый волк из детских книжек. Солнечные лучи едва ли просачивались сквозь густые кроны деревьев, оставляя на ландшафте огненно-рыжие пятна. Топот маленьких ножек в унисон с более редкими тяжёлыми шагами взрослого юноши разлетался в затихшей округе. Голоса брата и сестры сейчас были особенно хорошо слышны и, между тем, кажется, все уже занимались своими личными проблемами, готовясь ко сну. В домах прислуги загорались огоньки, в окнах мельтешили тёмные силуэты. Проходя по протоптанным дорожкам вдоль кирпичных построек, Элиот краем глаза зацепила взглядом знакомые черты за тонким стеклом. — Ты кого-то увидела? — Нет, — девочка обернулась к старшему брату. — Просто кошка пробежала. — Кошки, — фыркнув, повторил Фанес. — Прогнать бы их всех, только заразу по округе разносят. — Не надо, — девочка потянула руку Нэсси на себя, — не прогоняй! — Да я и не... — юноша слегка опешил. — А, ты, наверное, думаешь про своего Кота в Сапогах? — парень улыбнулся. — Только смотри, не все кошки такие же приятные создания, как он. Я бы даже сказал, что таких больше и нет на белом свете. — А я думаю, что есть, — Элиот выпустила ладонь своего спутника, остановилась на месте и недовольно надула свои большие щёки. — Хорошо-хорошо, — брюнет поднял обе руки в жесте «я сдаюсь, бери, что хочешь», — ты только будь аккуратна с дворовыми кошками. Они и поранить могут. — Знаю я, — слегка подобиженно ответила девочка. — Я же не совсем глупенькая! — Вот и славно, — Нэсс протянул ей свою руку снова. — Нам уже пора возвращаться.       Окутывая город тайной, вечер растекался туманом по округе, пряча в своей пелене дома, деревья и тропинки. Солнце спряталось за горизонт, уступая место новым примам сегодняшнего вечера: звёздам и луне, вышедшим озарить небосвод своим холодным завораживающим сиянием. Мерцающие огоньки околдовывали, приковывая к себе внимание самых любопытных глаз, и, между тем, обрамляли поистине величественный центр композиции — красавицу луну. — Лео, — отзвуком от скрипящих половиц в тишине ночного города раздался низкий женский голос, — смотри, что я тебе принесла. — Что это? — хрупкая девочка, словно кошка, спрыгнула со второго яруса кровати и прошмыгнула к двери. — Барин тут выбросил, но я подумала, что тебе может понравиться, — женщина протянула потрёпанную книжку. — «Кот сапожник», — ухмыльнулась брюнетка. Подняв глаза и, прочитав полное безразличие во взгляде собеседницы, девочка добавила, — да, мне нравится, спасибо!       Иссиня-чёрное холодное небо величественно контрастировало с тёплым светом горящих в подсвечнике свечей. В огромном герцогском поместье было совсем тихо, и только редкие голоса ещё не спящих обитателей разрезали эту тишину. — Я принёс тебе подарок, — Фанес прошёл к кровати своей сестры и радостно протянул ей новую красивую книгу в блестящей обложке. — Твоё издание совсем истрепалось, а тут недавно в продажу поступила версия с обновлёнными иллюстрациями! Сёстры ездили сегодня в город, так что я попросил их захватить тебе маленький гостинец. — Ва-а-у, — глаза Элли округлились от щенячьего восторга. — Она такая красивая! Спаси-ибо! — девочка прижалась к старшему брату так крепко, что даже с её крохотностью это становилось болезненно. — Спасибо, спасибо, спасибо! Вы лучшие! — Не за что, — юноша расплылся в улыбке, радостно трепя волосы на макушке головы Элиот. — Я рад. — Я так хочу поскорее сравнить эти иллюстрации со старыми! Наверняка, там есть множество особенностей! — Элли почти что подпрыгнула от воодушевления. — Ой, — юноша напряжённо выпрямился, — тут такое дело… — Что? — Ну, в общем, я, как бы это сказать… — Что?! — Я подумал, что она уже совсем истрепалась и выкинул её... Элиот оторопела и от своего изумления уронила книжку на толстое пуховое одеяло. — Ты сильно расстроилась? — парень виновато потупил взгляд, — Боюсь, такую же точно мне уже не найти, но… — Ничего, — девочка потянула брата за рукав, — ничего страшного, правда. Я рада, что ты нашёл эту, уверена, она за-ме-ча-тель-на-я! — Элли положила свою ручку на руку Фанэс. — Спасибо!