***
— Подожди, что? Нет, я отказываюсь! Я и так пахаю за пятерых, а ты решил еще работы мне прибавить? — возмущался Петер. Он очень устал. Вымотан морально и физически. Но Тиллю всегда было мало. Он готов был придумать сотню другую идей, а потом свалить все на других и улететь в закат, мол, я же придумал, а выполнять не мне! И это невероятно раздражало. Тэгтгрену приходилось писать музыку и сводить все самому, а чем занимался его дорогой и беспощадный Линдеманн? Никто не знал! Пожалуй, только он сам. Тилль предложил хорошую мысль: дополнить концертные выступления специально снятыми клипами. Но, черт возьми, Петер был безумно уставшим, чтобы заниматься еще чем-то. И не маловажный факт: в работе они совершенно забыли о любви. Вели себя, как коллеги, которые, дай Бог, на перекуре поговорят о погоде. Петер не знал, что чувствовал Тилль, но лично ему не хватало их былой близости. — У нас уйдет максимум три дня, ничего сложного. К тому же, я уже договорился с Зораном, — сказал это Тилль повседневным тоном. — Я тебе сценарий на почту кинул, посмотри, хорошо? — Ты слушаешь меня, вообще?! — повысил голос Петер. — Мне некогда! И ты договорился обо всем не спросив меня?! — Не ори, — хмыкнул Тилль, продолжая весь разговор сидеть в телефоне. — Тогда узнаешь обо всем на съемочной площадке, когда уже ничего нельзя изменить. Так, все, у меня встреча, я поехал. — Куда ты поехал, блять? — проскрипел Тэгтгрен, понимая, что его не хотят слушать. — Ты контролируешь меня? — изогнул бровь вокалист. — Я интересуюсь, в отличие от тебя! — Встреча как встреча, ничего такого, — буркнул Линдеманн. — Ты же сам был там чем-то занят. Вот и я тоже. — Как ты заебал, господи, — схватился музыкант за голову. — Кто бы говорил, — сказал напоследок Тилль и хлопнул дверью. — Козел… — фыркнул Петер.***
— Пап, ты видел это? — спросил Себастиан за ужином и показал телефон. Петер оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на экран. Было открыто приложение ютуба и видео. С первых нот Тэгтгрен узнал песню. Их песню. «Cowboy». Тилль выступал в Дубае с другими музыкантами. Костюмы у них были красными, слишком нелепыми и вычурными. Снято, к сожалению, это было на любительскую камеру, но и с ней музыканту хватило понять, как все плохо. Наемные музыканты играли будто в первый раз, будто ни разу не репетировали, даже звучание отличалось. Линдеманн выглядел уставшим, но все таким же. Голос хрипел, но был бодр. — Ну, да, так себе, — пожал плечами Петер. — Наши белые пиджаки были в сто раз лучше. — Нет, ты не понял, — покачал головой сын. — Смотри на экран позади них. Тэгтгрен пригляделся. И тут его как молнией ударило. Клип изменили. Для незнающий, ничего такого. Но кто знал… Они вырезали его! Они вырезали все моменты с ним! Как будто его и не существовало в этой группе! Петер побледнел от злости. Себастиан заметил это. — Я думаю они это сделали из соображения авторских прав... Ты же больше не в группе… — попытался найти он оправдание. — Ну и правильно! Я бы потребовал денег, конечно! И пускай, и не надо! — Петер злобно продолжил есть. — Прости, пап, я тебя расстроил, наверное, — смутился Себастиан. — Нет, нет, что ты. Все хорошо. Если бы не ты, то кто-нибудь другой бы показал, все в порядке, — музыкант искренне улыбнулся сыну, он не держал злость на него. Он держал злость на Тилля.***
Нет, его не предупредили. Отчасти и сам Петер был виноват, что не посмотрел сценарий. Они отсняли с Санкт-Петербурге клип на песню «Platz Eins». Да, много моделей в белье, вызывающий сюжет, но впервые за долгое время Тэгтгрен от души повеселился. Он уже было почти простил Тилля, но то, что случилось потом полностью выбило его из колеи. Их привезли в отель, в большой номер, с ними был Зоран и еще два оператора, в номере было очень много женщин - часть из низ музыкант видел на съемках клипа. Что происходило? Видя замешательство Петера, Тилль сказал: — Это вечеринка. Расслабься, — Линдеманн ослабил галстук и после шлепнул Тэгтгрена по заднице. С громким хохотом, он ушел в гущу толпы. — Если бы это была вечеринка, твой костюм бы не притащили. И операторы с ним, — буркнул уже про себя Петер, потирая зад. Что-то было неладно. Но, что? Музыка, алкоголь, все действительно походило на вечеринку, но Петер не мог расслабиться. Он выпил две стопки водки, но алкоголь в глотку больше не лез, поэтому он заварил себе чай. Девушку крутились возле Тилля и него самого, что изрядно выводило из себя. Зоран где-то обитал в стороне. Операторы снимали все на камеру. К чему это? Для архива? Тэгтгрен злился. Тэгтгрен ревновал. Он надеялся посидеть в своем номере наедине с Тиллем. Ему хотелось ощутить тепло, близость с ним. Они очень отдалились друг от друга. Поговорили бы, в конце концов! Но, нет, надо было приехать к каким-то проституткам пить водку! Одна темноволосая девушка начала лезть к Петеру. Оператор подлетел тут как тут. Тэгтгрен посмотрел в камеру и покачал головой, крепко продолжая держать кружку в руке. Вечеринка была в самом разгаре, Тилль развлекался как хотел. В какой-то момент он надел свой костюм из клипа и девчонки завизжали от восторга. Позёр. Инструменталист хотел тихо сбежать, но ему в руки сунули откуда ни возьмись детский синтезатор, поставили на четвереньки девушку, и заставили сыграть на ней, как на столе. Делать было нечего. Теперь точно стало ясно, что это были подсъемки к клипу. Черт. Они разве не закончили? Разве это входило в сценарий? Повернувшись в поисках Тилля, Петер увидел как он целовал одну из девушек, а еще несколько лежало подле его ног и целовалась друг с другом. Тогда-то музыканту стало все предельно ясно: он был не нужен. Уже давно. А был ли нужен вообще? Что если, их союз был лишь коммерческим? Петера задела такая мысль. Тогда вся их любовь всего лишь… Иллюзия…***
Значит вырезали. Так значит?! И даже не сообщили! Козлы! После всего того, что он сделал для «LINDEMANN»?! Этот чёртов вокалист набрал бестолочей музыкантов, что в подметки не годятся шведским профи! Петер давно не напивался. Но сегодня напился, как вне себя. Сын, благо, уехал к девушке. И славно, не будет видеть во что его отец превращается, когда пьет. Петер рвал и метал. Внутри горела злость, и самое ужасное, обида. Он ведь искренне верил в их любовь… Испытывал к Тиллю искренние чувства, наслаждался их работой, даже когда уставал, а он… И видимо те жаркие ночи с Тиллем тоже были лишь подделкой и обманом. И пусть он подавится, сволочь! Нет, он должен знать, какой он злодей! Он должен сделать ему также больно, как сделали ему! Недолго думая, Тэгтгрен схватил телефон и позвонил по видеосвязи Линдеманну. Он ответил не сразу. Тилль был наряжен, стоял, кажется, на балконе. Позади из окна горели огни света и мелькали люди. Лицо его было прекрасно и в пьяных мутных глазах. Такое ровное и спокойное. — Петер? Ты чего звонишь? — нахмурился вокалист. — Ты… Сукин сын! Предатель! Выступил, значит, с какой-то хренью, вместо… Вместо нормальной группы! А вот! Хрен тебе больше! Pain больше тебе не служат! — пьяно орал Тэгтгрен. — Ты бухаешь? — изогнул бровь Тилль. — Мне некогда выслушивать твою пьяную ересь. — Говна кусок! Тебе всегда было некогда! А я… ты… Я верил тебе, ты кинул меня! Ты никогда не был искреннем со мной! — надулся Петер. Наверное, будь музыкант чуть более трезв, он бы заметил, как изменился в лице Тилль. — Я верил тебе, доверял… Я… У нас любовь, в конце концов! Я все еще храню символику нашей группы… Я все еще храню твою футболку с этим…как его… Карлом Легофилом! — Лагерфельдом, — поправил вокалист. — Иди к черту! Ты поди трахаешься как всегда с кем попало и даже не вспоминаешь меня! — Петер, завязывай пить и иди спать, — процедил Линдеманн. — Пока. И он отключился. В ярости Тэгтгрен кинул телефон на пол, опрокинул остатки напитка из бутылки и кривым шагом дошел до дивана, после чего плюхнулся в него и уснул. Проснулся он уже днем. Жажда и мочевой пузырь заставили очень быстро отбросить остатки беспокойного сна. Справив нужду и умывшись, Петер поспешил осушить стакан воды, а затем еще один. Ну и напился он. Телефон так и валялся на полу всю ночь. Подняв его, Петер с ужасом обнаружил две новые трещины на экране. Да чтоб вас всех! Чертыхаясь, Тэгтгрен полез проверять мессенджеры. К несчастью, первым открылось приложение с которого он звонил Тиллю. Нет-нет-нет! Зачем?! О, пьяная голова! Петер обреченно застонал. Вдруг в дверь позвонили. Себастьян, должно быть. Вот он сейчас удивится истории отца и пожалеет, что уехал! Так, а почему у сына не было ключей от дома? Этим вопросом Тэтгтрен задался слишком поздно. Дверь уже была открыта. На пороге стоял он. Музыкант приоткрыл рот в удивлении. — Чт… Как? Зачем ты здесь? Даже не так, ты с дубу рухнул? — спросил ошеломленный Петер. — За футболкой прилетел, — ответил ровно и спокойно Тилль, шмыгнул носом. — Она, между прочим, из ограниченной коллекции. Может пустишь? Петер ошарашено отступил, гость воспользовался этим и зашёл, тут же направившись наверх, инструменталист посеменил следом. — То есть ты прилетел хрен знает откуда ради футболки? — Да. — Ты ебанутый. — Не понимаю, это вопрос или утверждение. — Сам не понимаю, — ответил Петер. Они зашли в комнату Тэгтгрена. Подойдя к комоду, музыкант выдвинул самый нижний и достал несколько вещей оттуда. Он пребывал в смешанных эмоциях. Что-то среднее между гневом и приятным удивлением. Наконец-то футболка была найдена. Петер подошел к Тиллю и собрался отдать ему вещь, но пальцы не смогли разжать ткань. Линдеманн дернул на себя, Петер не отпустил. — Ты чего? — спросил вокалист. — Почему ты так спокоен? — Потому что мне все равно? Сам же так сказал. — А разве нет? — раздраженно спросил Тэгтгрен. — Ты больше эмоций испытываешь к какой-то тряпке, чем ко мне! — Удивительно, да? — фыркнул вокалист. — Хватит ерничать, пидор! — Сам такой! — Как ребенок себя ведешь! — Я веду? Это ты продолжаешь обижаться, хотя я ничего не сделал! — рявкнул Тилль. — Вот именно! Ты ничего не делал для нас! Ты пользовался мной, игрался! Потому что, блять, тебя ничего другое не волнует! Тебе важна только известность! Чтобы громко говорили о тебе! — в голосе его звучала обида. — С чего ты взял, придурок? — Ты заменил меня и бросил! Ты использовал меня! — Это ты подал заявление на расторжение группы! — как гром в ясную погоду прозвучали его слова. Правда. Это был он. Его идея. Он озвучил ее продюсерам. А они подписали. Потому что Петер выгорел, он устал. Он чувствовал себя преданным человеком, которого любил. Он чувствовал, что больше не наслаждается делом. А ещё гребаная пандемия заставила их разделиться. — Я никогда не желал разваливать группу. И я никогда не относился к тебе, как к пиару, — отчеканил Тилль тихим, до жути пугающим голосом, и отпустил футболку. — Честно, я был в шоке, потому что ты даже не обсудил это со мной. — Я ненавидел тебя. Мне казалось… Мне казалось, что меня использовали. Ты любишь играть с людьми и не испытывать угрызения совести. Твое поведение всегда разное и никогда не понятно, где ты настоящий! Как тебе доверять, когда в один момент ты целуешь меня, а в другой тебе сосет проститутка? — выдохнул музыкант. — Забыл о том, как ты постоянно ревновал? К любому, кто просто дышал в мою сторону? — Иди к черту! Забирай футболку и вали! — разозлился Петер. — Ты идиот, если думал, что я использую тебя! — А, что мне ещё оставалось? Кто мы по итогу друг другу? Любовники, друзья, коллеги, враги, или как? Как мне относится к тебе? Нас ничего теперь не связывает, но я продолжаю скучать по нашей работе и тебе! — Ты правда всё ещё?.. — Я это талдычу уже сколько времени! — хмыкнул Петер. Но Тилль был искренне удивлён. — Знаешь, ты прав, — выдохнул Линдеманн, закрыв глаза. — Я жаден до внимания и люблю провоцировать людей. Наша группа была отчасти именно провокационным проектом. Но ты это знал. Тем не менее, мои желания не должны вредить близким. А тебе вредили. Прости. Ты справедливо злился на меня. Повисло молчание. Вот к чему приводит недоговоренность. Они должны были обсудить все ещё очень давно. К несчастью, их душевные разговоры ограничивались историями из жизни и обсуждение разных насущных тем, но никак не чувств. Петер поджал губы и ответ глаза в пол. Он хотя бы признал. А ему? Может он справедливо ревновал? А может, нет? — Прости меня. Я... Возможно, излишне волновался, где ты и с кем ты... — через силу произнес Петер. — Мне не стоило возводить все в абсолют и действовать с горячая. Просто ты... — Создаю впечатление человека, которому нельзя верить? — Тилль довольно угрюмо усмехнулся. — Знаю. Твоя ревность и моя вина. Я злился на это и намеренно раздражал тебя. И всё скатывалось в снежный ком. — Два идиота... — прошептал Петер и взглянул на Линдеманна. Им не хватало этой откровенности. — Черт, но группу больше не вернуть. Ты сейчас занят Rammstein, я занят Hypocrisy и Pain… — прозвучало с сожалением. — Мы все ещё можем писать в стол, для себя и друзей. Я был бы безумно рад снова вернутся к тебе в студию, — Тилль впервые улыбнулся. — Я был бы рад просто поговорить с тобой. — Я тоже, я тоже, — улыбнулся в ответ Тэгтгрен.