null

*** Тайн не стал дожидаться нулля и пошел к Пи'Милу один. Саравату все равно нужно было принять душ, а ему — жизненно необходимо было привести в порядок мысли. Навести порядок в своей голове, ведь сейчас внутри него клокотала самая настоящая буря и в присутствии Гунтитанона у него не получалось унять её... Нулль, наоборот, только сеял хаос в его голове, постоянно мелькая где-то на уровне подсознания и ощущений. Он, по какой-то необъяснимой и непонятной Тайну причине, не оставался фоновым шумом, как все остальные вокруг, а гремел громкой музыкой у него прямо под кожей. Расползался невидимой гематомой где-то у него внутри. Хотя Типакорн и не мог читать его мысли, в своих собственных он то и дело натыкался на нулля, как на заезженную до боли пластинку. И как бы Тайн ни старался, как ни пытался выкрутить громкость на минимум, эту назойливую мелодию невозможно было заглушить. В Саравате было что-то — что-то катастрофичное — то, что выбивало почву из-под ног. То, что переворачивало все внутри вверх тормашками... — Встретимся в Северной резиденции, — Типакорн произнес только это, перед тем, как с противным скрежещущим звуком смять пластиковый стакан в руках, развернуться и просто уйти. Но, как бы быстро он ни шел, Тайн все равно почувствовал на своей спине тяжелый взгляд — взгляд, которым нулль проводил его до самых дверей… Тайн старался об этом не думать. Тайн старался вообще не думать ни о чем. На улице стало легче. Хотя он все еще чувствовал себя уставшим и выжатым до самых пределов, с такими же, натянутыми до предела нервами, свежий воздух в легких и уже спадающая жара смогли хоть ненадолго вытеснить эту, зарождающуюся внутри пустоту. Он с каждым вздохом будто снова становился собой, становился не призраком себя, а человеком. Вдох. Выдох. Вдох и выдох. Типакорн постоял на пороге еще пару минут, последний раз жадно втянул воздух, и, оставив главный дом позади, все же двинулся вверх по дороге. Ноги вели его вперед сами: все дальше и дальше на север по знакомому с детства маршруту. Кажется, он смог бы дойти туда даже в полной темноте с завязанными наглухо глазами: именно эта дорога каждый раз уводила его на встречу к Пи'Милу — в гостевой дом на горе — а возвращала обратно неизменно разбитым и каким-то особенно пустым. Опустошенным. Брошенным. Аудиенции с Пи неизменно проходили здесь — в отдельном особняке, построенном специально для временного размещения «особых» гостей во время переговоров. Особых... Тайн не любил это слово. Оно было чуждым, чужим, неправильным... "Особых" было много, и именно таким гостем сейчас и был господин из клана Мо. Одним из них. Имя клана отозвалось болью… тоже, как что-то... неправильное. Пи’Мил и раньше был особенным гостем. Намного раньше, чем стал таким. Тайн помнил его… еще не жестоким... Брови Типакорна сошлись на переносице, когда он поднял глаза от дороги и где-то впереди увидел очертания особняка. Белая кромка здания вспарывала небеса, как ножом рассекала. На небе не было ни тучи, но в душе Типакорна снова полил проливной дождь. Дождь, приносящий с собой только тревогу и беспокойство. Дождь, грозивший перерасти в ужасную бурю: с грозами и молниями, порождаемыми все новыми и новыми всполохами. И первым росчерком на этом хмуром небе был… Сарават Гунтитанон. Тайн пнул камешек, который встретился ему на пути, и тот с противным цокающим звуком покатился по мощеной дорожке. Типакорн провожал его путь тяжелым взглядом: «Если бы так же просто можно было все решить — простым пинком и грубой силой — он бы смог?» Камень все катился, оставляя на булыжниках неровные светлые следы-царапины. Почему так могли поступать все остальные — с ним и не только — а он... он… почему у него это не получалось? Несколько раз подпрыгнув, камень, в последний раз подскочив от дороги, уткнулся боком в бордюр и просто застыл. Тайн отвел взгляд. Он больше не хотел быть тупым маленьким камнем. Тайну нужно было, нет, просто жизненно необходимо было стать чертовым исполином. Обтесать себя, как острие... Долго не думая, Типакорн вновь вошел в эту внутреннюю бурю. Он не знал, что ищет там. Не знал, но, все-таки, искал хоть что-то... Что-то, что могло бы заточить его, хотя бы внутри, как клинок, как лезвие, но… вскоре понял, что в руках у него были лишь собственная смутная злость и чужое пустое обещание. Сделка, готовая стать провалом. Лишь камнем, опоясанным вокруг его ног. Черт. «Сарават был не так прост» Эта непрописная истина красной неоновой вывеской зажглась у него перед глазами, и, может, она даже была очевидна с самого начала, если бы только Тайн хоть что-то тогда захотел замечать. Хоть что-то, кроме отчаяния и боли, залепивших ему уши и глаза плотной непроницаемой пленкой. Тайн сжал руки в кулаки. Всего пара слов: Гунтитанон был не так прост и не так чист, каким хотел казаться, - но именно это сейчас звучало, как самое настоящее оправдание. Но почему он вообще хотел оправдываться? Тайн ведь всегда знал, что нулля рядом с ним держит лишь сделка с госпожой Типакорн. Знал, и никогда даже не спрашивал напрямую, что именно она ему пообещала. И… о, как же это было глупо! Как глупо!.. Сейчас, когда он уже увидел, какими глазами смотрит на Пхуконга Сарават… это казалось настолько очевидным, что и спрашивать уже было не нужно: брат для Гунтитанона значил намного больше, чем собственная жизнь. Больше, чем будущее, которое он ради него продал. Ну, не смешно ли?! Если предмет сделки — это Пхуконг, то для Тайна все уже давно кончено. Любой его шаг будет завязан на чертовом нулле Пи’Мила, как на якоре. Ему просто ничего не позволят. Ни плыть, ни искать, ни даже вдохнуть. «Сарават, неужели ты готов в лепешку расшибиться ради пустоты? Ради того, кто этого даже не заметит?» Что-то больно кольнуло сердце. Словно рикошетом ударило... «А он?… Разве он сам поступает не так?..» Тайн быстро стряхнул с себя прилипчивое наваждение и ускорил шаг, чтобы окончательно забыть о нем. Но от своих мыслей убежать было сложнее всего… Если Сарават ставил на одну чашу весов собственную жизнь, то на другую —Тайн бросал свои останки. Бросал все, что у него было. А все, что Тайн имел и что умел — это вечно тянуться за ответами куда-то в пустоту. Типакорн снова вернулся к мыслям. Сейчас он понимал, насколько глупым и опрометчивым был тот шаг, но… в тот самый миг, когда он в первый раз бездумно вышел на пустой балкон, Тайн и не думал, что в этой последней попытке вдохнуть, он хоть что-то найдет… Каждый вечер он просто себя отпускал. Осторожно, пытаясь не задеть Гунтитанона, он бросал сеть вхолостую, и, спустя пару бесконечно долгих минут или часов, подтягивал к себе, находя в них только разочарование и безысходность. И так было ровно до того момента — ровно до той минуты, когда он нашел «его». Пару дней назад, когда Типакорн, как обычно, бессознательно развернул систему в отчаянной попытке не сойти с ума, он всего лишь выцепил одну мысль из общего шумного потока, и даже бы не запомнил ее. Просто прошел мимо, если бы не одно но: «Куда пропал Бон?.. После той ночи я его вообще ни разу не видел…» Дальше Тайн уже не слушал. Он резко сорвался с места и пошел. Пошел на голос, ведущий его во тьму. Человека, которому принадлежали эти, удушающие Тайна мысли, Типакорн нашел курящим в каморке охраны: в той самой комнате, где каждый сантиметр стены занимали движущиеся мониторы. Когда Тайн вошел, тот, явно этого не ожидая, вскочил со своего места, неловко опустив ноги, которые скрещенными одна на другой держал на столе, и поспешил затушить сигарету о пепельницу. На камеры он не смотрел. — Госпо… — Когда пропал Бон? Безапелляционный тон Тайна и замешательство охранника вместе сделали свое дело: Тайн довольно быстро узнал все, что хотел. Бона не стало после ночи — той самой ночи, когда умер его… соулмейт. Пи’Фа поменялся с ним сменами, и Пи'Бон сидел на камерах в ту самую ночь. Он заступил на пост ровно за полчаса до трагедии, а потом… сдав смену под утро, так же бесследно и навсегда исчез. Но это было и не удивительно. Очень многие пропадают в этом особняке. Умирают по разным причинам. Быстро или медленно... Тайн не сомневался, что в ту ночь вся охрана стояла на ушах. Он, почему-то, до наивности, до последнего верил, что после инцидента все перерыли, чтобы найти и отыскать убийцу. И, в первую очередь, он верил, что проверили камеры. Это было очевидным. Это было правильным. Но… Тайн попросил Пи включить для него запись того дня. Пи’Фа ответил ему не сразу… — Господин… ее… нет. Тайн не верил ни единому его слову. — Включи мне запись. — Я говорю Вам правду! — охранник лишь развел руками в немом признаке отчаяния. — Вместе с Боном пропала и запись. Клянусь! Это все была наглая ложь, ложь, так не похожая на правду. Если бы Типакорн умел убивать взглядом, он бы вытянул ее клещами… вытянул из него правду, но он… этого не умел. Тайн просто вышел из комнаты, оставив Пи’Фа наедине с мониторами и со своей виной. Тайну не нужно было лезть в его мысли, ему необходимо было все проверить самому. На следующий день Типакорн получил доступ к записям чистильщиков. Там он узнал, что Бон числится в списке тех, кого убили за измену. Строчка с комментарием имела лишь одну запись: «Изъят носитель информации. Местонахождение — г.Т.» И больше… ничего. Молния сверкнула внутри души Тайна, и он не успел досчитать даже до трех — ударил оглушающий гром. От него скрыли больше, чем он мог подозревать. Тайн все еще помнил ощущение мнущейся бумаги под своими пальцами. И именно об этом Тайн хотел поговорить с Гунтитаноном. «Никому нельзя доверять» Тайн уже вышел на аллею — последнюю линию, отделявшую гостевой дом от него. К тому самому фонтану — большому и шумному — стоявшему посреди нее. К тому самому месту, к которому он и позвал нулля для серьезного разговора... К фонтану, который еще раньше скрывал весь мир от Тайна и Фонга, а Тайна и Фонга от посторонних ушей и глаз — и где весь мир замирал между ними, как в кадре со старой немой кинопленки. Воспоминания снова вернулись, и Тайн лишь сильнее сжал кулаки, в которые незаметно превратились его ладони и пальцы. Конечно, он все помнил. Он ни на секунду не забывал. Что бы кто ни говорил, а соулмейты всегда были несовершенны. Они обладали силой, властью, связями. Они умели любить так, как никто другой, но… все соулмейты всегда... всегда имели и что-то другое — свои собственные пятна на солнце — дефект, который никто и никогда не мог разрушить. «Сила соулмейтов не безгранична. Когда один из соулмейтов использует свою силу, другому соулмейту приходится чем-то жертвовать, что-то терять...»[3] А в случае с Тайном и Фонгом — что-то теряли они оба. Они всегда вместе входили в систему, в чужие мысли. Входили в нее вдвоем, ступали на чужую территорию разума и каждый раз, как в первый, создавали между собой барьер, возводили стену, чтобы ни за что не причинить другому невыносимую боль. Они рвали и рвали нити, но… они, как и все соулмейты, никогда, никогда не могли разворачивать сеть только на них двоих – стена становилась настолько огромной и плотной, настолько высокой и большой, что окружала их со всех сторон и будто заключала в клетку. В ящик, глухой и пустой. Они никогда не могли слышать мысли друг друга. Они никогда не могли спрятаться внутри своей головы. И тогда, когда становилось совсем невыносимо в этом доме, где вокруг только уши и камеры, они приходили сюда – к этому невероятно шумному фонтану. Тогда они просто стояли у кромки воды, так близко, насколько возможно, и так же близко наклонялись друг к другу, чтобы просто сказать что-то не то. Тайн медленно опустил кончики пальцев в прохладу воды. От места касания по ней во все стороны побежали дуги. И, казалось, ничего не поменялось с того времени: Тайн также касался этой воды, Тайн так же не мог читать своего соулмейта, Тайн снова хотел сбежать, Тайн снова ошибался… - вот только, когда рябь утихнет, из отражения воды на него будет смотреть только одно лицо. Его глаза будут смотреть на него с немым невысказанным укором... И ничего, ничего не поменяется, ровно до тех пор, пока он не приведет сюда нулля. Типакорн смотрел на свое отражение, а рядом подсознание из тонких всполохов воды уже складывало и вырисовывало чужой образ. Рядом с Тайном почему-то стоял Гунтитанон… Тайн замер, увидев его отражение, словно током пораженный — 220 Вольт через воду и в кровь, по венам. Он словно помешался. Тайн резко отдернул руку от воды, и его отражение в ответ смазалось и зарябило. Он оглянулся, но рядом был только ветер, аллея и особняк вдали. И даже в воде никого не было: из воды на Тайна смотрело собственное отражение — его лицо, подернутое пеленой воды. Типакорн не сразу осознал, что трет свое запястье... трет его именно в том месте, где Гунтитанон впервые к нему прикоснулся. Впервые прикоснулся, а потом… так же впервые, оборвал их связь. Да... Хоть Типакорн и не сказал Саравату ничего, он это почувствовал. Безусловно почувствовал, что у того, все-таки, получилось. Впервые получилось сделать это. Хоть на мгновение, но… Тайн все еще ощущал тот момент, когда система открылась, и что-то протянулось от его запястья за стену, пропав где-то там, позади, во тьме. Словно невесомая ниточка или огонек — что-то просто появилось и призраком осталось висеть в этом густом тумане. Сначала ничего не происходило, а потом... будто кто-то его потянул. Всего на мгновение он ощутил, как нить затягивается сильнее, и — в одно резкое движение — все... закончилось. Это не было больно, это не было страшно — Тайн ничего подобного и не мог чувствовать, когда был там, был не собой — это попросту было, а потом... чего-то не стало. Он словно потерял… часть самого себя. Все исчезло, кислотой выжигая что-то там, на сердце, и оставляя после себя лишь незаживающие раны, ошметки нитей и пустоту. Он думал, что больше никогда такого не почувствует. Пальцы вцепились в мраморную облицовку фонтана. Тайн так устал терять. Он безумно устал терять и устал теряться сам, а из-за Саравата ему приходится переживать все заново. Приходится проходить этот ад вновь и вновь, идя по тем же самым упрямым кольцам. Ему нужно будет снова почувствовать, как что-то внутри разрывается с каждой новой нитью, которую Гунтитанон, как и Фонг, будет рвать на куски. И чем больше нитей он порвет, тем сильнее будут стены. И чем толще и ярче изначально станут сиять нити, тем сильнее с каждым разрывом будет и Тайн в этом царстве теней. Это словно какая-то жестокая шутка. Он пока почти не мог двигаться в этом призрачном царстве, потому что нитей было недостаточно — словно он был марионеткой. Но именно разрывая них, он мог практически все. С Фонгом он именно так себя и чувствовал. С Фонгом Тайн чувствовал себя защищенным. Он и был для Тайна всем — Фонг и давал Тайну это все — все, без остатка. Их связь была настолько сильной, что Типакорн мог беспрепятственно обходить преграды, когда Фонг разрубал связующие нити, отпускал его. И пускай Типакорн в тот миг больше ничего не чувствовал, и ему было очень страшно — будто он оставался один на один с тьмой — когда все заканчивалось, Фонг снова и снова заполнял эту пустоту и возвращал все нити на место. Он был для Тайна всем. Но Гунтитанон не был Фонгом. Тайн должен это помнить. Сарават не был им, а, значит, для них это было только начало. Только первое испытание из множества подобных. Между ним и Сараватом ничего не было. Всего одна нить… одна нить, но и она мертвым грузом отягощала запястье. Между ним и Сараватом не было ничего — ничего, что было бы жалко потерять или бросить. И Тайн справится с этим. Он просто обязан справиться... Оставив, наконец, эти беспокойные мысли на растерзание темной журчащей воде, соулмейт прошел последние метры по аллее до входа в гостевую резиденцию. *** В дверь он даже не постучал, просто открыл ее и прошел внутрь, зная, что его уже будут ждать. Традиционно два охранника ждали его по обе стороны от лестницы, ведущей на верхние этажи, но… сегодня его не встречал никто. Тайн поднял руку с часами выше, словно несчастные стрелки что-то могли поменять, или он пришел слишком рано. Но он не пришел. И даже если бы это было так, у входа всегда должны стоять смотрители. Все-таки, этот дом охранялся так же хорошо, как и их собственный. Если даже не лучше, ведь если с приглашенными что-то случится, это скажется на репутации семьи сильнее, чем обвал нефтяных рынков и катастрофичное обрушение всех счетов. Тайн еще раз поднял взгляд на холл, но картина не поменялась. Тогда Типакорн раскрыл систему, взяв охватом лишь здание и пару метров перед и после него. Раскрыл на свой страх и риск, потому что если бы где-то рядом не оказалось его нулля, он бы этого сделать не смог. Но ему повезло. Гунтитанон был где-то поблизости, пусть и пока не здесь. Мысли тянулись нитями вверх по лестнице и плотным потоком текли на третий этаж, куда Тайн и поспешил подняться следом. Он перепрыгивал через лесенки, одновременно перебирая эти нити, как листы в картотеке. Куча ненужного шороха, как тягучего дыма, окутывала чужие голоса и эмоции: удивление, ужас, отвращение. Он отбрасывал ненужные, оставляя только суть. Что-то произошло в дальнем коридоре, наконец вычленил он, – Тайн двинулся прямиком туда — в этот эпицентр хаоса. Как минимум шесть охранников стояли в коридоре, он уже видел их спины даже отсюда. Оставалось подойти еще чуть-чуть, и он сам все увидит. Еще чуть-чуть, но… Тайна засосало в чужой водоворот, как в изощренно расставленную ловушку. Просто выдернуло из реальности и обволокло дымом, как коконом. Он оказался в густом черном плену: в мыслях Пи’Мила, в которых… был только черный густой удушающий дым и ничего больше. Сам Пи стоял к нему спиной. В его руках ничего не было. У его ног лежало неподвижное тело. — Пи… Почти невидимый жест рукой повлек за собой из тьмы что-то — оно потянулось ко рту Тайна, и будто кляпом заткнуло ему горло. — Уходи. Тайн вцепился руками в черную полосу, стараясь отодрать ее от себя. Он все еще видел тело, лежащее перед Пи. Он узнавал его. — Я сказал уходи, Тайн! — Пи’Мил уже почти кричал. Тайн видел, как колотится пульс у того на шее, как ходуном ходят вены по его рукам, как его всего колотит. Тени сгущались над неподвижным телом в его ногах, словно пряча и укрывая. Тайн понял, что уже видел Пи таким. Видел таким… когда Нонг’Ви была еще жива. Тени покрыли тело целиком, и оно пропало из сумрака Пи’Мила точно так же, как до этого здесь появился Тайн — клубы дыма повсюду крутились бешеными водоворотами. Внутренний мир Пи трещал по швам. Он больше не мог контролировать тени: кляп спал со рта Тайна, и ничего не мешало тому до него докричаться. Получить правду, которую он видел своими глазами. — Пи, что ты наделал? Что ты сделал с Пхуконгом?! Прямо от плеч Пи’Мила стала расходиться во все стороны чернота. — Ответь мне, Пи! Тени клубились и усиливались. Темные всполохи отделялись от тела Пи'Мила и оставались рядом. Тайн видел его насквозь: — Не нужно мне врать! — С ним все в порядке. Тайн видел эту тень за его спиной. Эти лживые шевеления чужих губ. — Что ты сделал, Пи? Пи’Мил молчал. Тайн не мог ни подойти к нему, ни сделать ничего другого. Сарават все еще был так далеко. А он… он все еще был очень и очень слабым. — С ним все будет хорошо, — Пи’Мил будто и не старался отвечать Тайну — он больше убеждал себя. Тайн смотрел, как тень снова входит в тело Пи. Она, словно что-то липкое и грязное, погружалась прямо в его кожу и становилась его частью. Запятнанной частью несовершенной человеческой души. — С ним все будет хорошо. — Пи… Стены стали медленно сжиматься, надвигаясь все ближе и ближе к ним. — С Пхуконгом все будет в порядке… Тайн не хотел верить его словам. Тайн не хотел ему верить. Но... — Я прошу тебя… — Пи развернулся прямо к нему — в его глазах отражались лишь тени, в них нельзя было прочесть ничего. Черные водовороты вихрились и отражались в его зрачках, как в двух огромных колодцах. — … уведи Саравата. Сейчас же… Тайн не мог не смотреть на него. — … уведи его, прямо сейчас, иначе… Пи не договорил. Тайна грубо вытолкнуло в его тело, на мгновение вышибив и воздух из легких. Типакорн не успел даже в полной мере осознать, чего просил от него Пи. Он вообще в тот момент не должен был его слушать, не должен был… но ноги уже вели Типакорна подальше из коридора и вниз по ступеням. Он не должен был идти у Пи на поводу, но… Перед глазами все еще стояли эти черные вихри, а внизу, под ногами у Пи он видел не Пхуконга, а очертания Нонг… — Тайн, что произошло?.. Тайн застыл, как вкопанный посреди лестничного пролета. Всего на секунду их глаза встретились. Всего на секунду, но и этого хватило: Гунтитанон стремительно взбежал по лестнице, он хотел увидеть все сам, он все понимал — Тайн еле успел перехватить и остановить его. — Пусти мен… — Сарават, стой! — дыхание было ни к черту, по телу бежали волны, будто шторм заливался в каждую клеточку его тела. Тайн чувствовал свои эмоции, Тайн чувствовал эмоции Гунтитанона. — Я сказал отпусти... — Сарават! — это почти был крик. Тайн знал, как смотрит на нулля, и что отражается в его глазах. Это было какое-то отчаяние. — Этим ты ничего не изменишь! Пальцы нулля больно впивались в предплечье его руки, которую тот пытался с себя сбросить. — Сарават… Тайн смотрел на него так, чтобы тот все понял без слов. Ну же, Сарават, посмотри и поверь мне! Гунтитанон сильнее вдавил пальцы в предплечье Типакорна. Он смотрел то на Тайна, то на лестницу, туда, вверх, и видел, как там, на этаже выше уже копошится охрана, готовая в любой момент спуститься к ним по этим самым ступеням. Это было невыносимо. Это было неправильно. Сарават выждал еще одну бесконечную долгую секунду, резко выпустил руку соулмейта, и, больше не говоря ему ни слова, поспешил выйти наружу. Прочь из этих удушающих и орущих стен. Каждый его шаг отражался по ступеням оглушительным грохотом. Тайн не стал его догонять. Он, кажется, даже дышать не мог, не то, что двигаться. Это было неправильно, но ему… ему почему-то было больно. Спустя еще пару вдохов, он просто пошел следом за ним. Нулль ждал его у фонтана. Уже издалека Тайн увидел, что Гунтитанон ждет его у самой кромки воды. Сарават даже не смотрел на Тайна: он просто полусидел на мраморном основании, а руки его с силой вжимались в мраморные плиты, словно могли бы раскрошить их одним касанием. Взгляд его пропадал где-то в этом особняке, вспарывающем небеса, как чье-то плотное брюхо. Тайн подошел уже достаточно близко, чтобы проследить за его взглядом. Из окна третьего этажа, в которое смотрел Гунтитанон, на них так же в ответ смотрела смутная фигура. Тайн остановился рядом с нуллем. Здесь, среди шума от поднимающейся и падающей стеной воды, Тайн почти не слышал грубо льющихся слов. Не разбирал всех оскорблений, отборного мата и проклятий, но, все же, видел краем глаза его двигающиеся с остервенением губы и видел средний палец, показывающий куда-то во тьму. Фигура на третьем этаже еще только один раз посмотрела в их сторону и поспешно скрылась где-то внутри, напоследок задернув за собой плотные темные шторы. Тайн все еще помнил слова Пи: «С Пхуконгом все будет в порядке…», — и в который раз он пожалел, что может видеть правду. Правду, которая убивает. Тайн опустил предплечья на мрамор рядом с нуллем и закрыл глаза, чтобы ничего больше не видеть. — Нам нужно поговорить. Он видел правду, а Гунтитанона… прочесть не мог. Ему предстояло лишь двигаться дальше в эту тьму. Пробираться к правде на ощупь, почти вслепую. Шум фонтана заглушал любые слова, любые звуки, но… это было и не нужно. Сарават ему так ничего на это и не ответил.