null

*** Как и обещал Пхуконг, новый день, пришедший вместе с проливными серыми дождями, положил начало долгим переговорам. Долгим переговорам, обещавшим затянуться не на одни сутки. Бесконечным мучениям, поджидающим их в зале и за его пределами... Пи'Мил даже не улыбался, когда они вошли, он почти скалился, но никто вокруг не задавал лишних вопросов ни про его улыбку, ни про то, что произошло — и не будет задавать ни сегодня, ни завтра, ни даже после... Места двух людей пустовали, и об этом также никто не спрашивал. Свободные кресла не останутся таковыми надолго. Все можно заменить. Пхуконга тоже не было видно. Впрочем, Пи'Мил никогда и не приводил на переговоры своего соулмейта, с чего бы ему изменять привычкам и приводить с собой нулля? Он мог держать его рядом для подпитки сил, но его присутствие в комнате не было необходимым. Скорее всего, нулль, как и все, просто ждал снаружи в одной из комнат, наблюдая за происходящим через камеры видеонаблюдения. Типакорн иногда и сам ощущал себя частью этой всевидящей системы, незримым оком, следующим за кем-то по пятам. Вот только… он не наблюдал - он проникал внутрь людей и видел их насквозь. Как чертов рентген видел все их тайные грязные мысли и помыслы. Он был инструментом в чужих руках, вскрывающим грехи без мигающего красного огонька, но с кучей побочных эффектов под боком. Сарават рядом стиснул зубы и напряг ладонь, когда Тайн снова повернул внутренний рубильник, и чужие мысли потекли через него нарастающими волнами. Хотя никто ничего не говорил вслух, конечно, все знали, «что» произошло вчера на этом самом месте. Все в этом огромном зале и за его пределами понимали, «кто» настоящая угроза. Типакорн в очередной раз убедился в своем стойком отвращении к людям: их мысли сквозили жестокостью, пахли страхом и сочились ядом. Он попытался откинуть ненужные мысли в сторону и сосредоточиться. Получалось с трудом. Условия переговоров не изменились, но только не для Тайна Типакорна: за прошедшую ночь каждый из присутствующих здесь возвел перед собой стены, приготовил смолу и заточил поострее копья и колы. Это было не приглашение прочитать, не желание показать свои карты и подтвердить, что ты чист. Нет, это был вызов: "Только попробуй влезть - мы тебя уничтожим". Безмолвный вызов и… бесконечные натянутые улыбки. Тайн ненавидел эти кривые улыбки даже больше самих людей, но, все же, в ответ так же натянуто им улыбался. Ему нужно было быть здесь. Ему нужно было проверить. Ему необходимо было узнать… Разгадка к тайне смерти Фонга была похоронена в этом зале, и он был готов биться и лезть за ней в самое пекло. Но Гунтитанон был к этому не готов. Тайн почувствовал на себе его учащенное дыхание и заметил краем глаза, что пальцы нулля крепче вцепились в мягкую обивку сидения. Разгадка была где-то здесь, рядом, почти у него в руках… но Тайн чуть приглушил голоса и сократил читаемый круг чужих мыслей. Он боялся, что история повторится, а этого... он никак не мог допустить. Сарават, после того, как голоса немного стихли, задышал чуть спокойнее, но не сказал на это ни слова. Он полностью сосредоточился только на одном: ему не нужно сопротивляться боли. Это именно то, что сказал ему Тайн. *** — Как бы ни было больно, не сопротивляйся. — Я не чертов мазохист... — Ты и не должен быть им, — резко прервал его Типакорн, — и Фонг им не был... — он вскинул руку в немом предупреждении, — ... да, "ты - не он", и я не пытаюсь сделать из тебя него. Его глаза, казалось, могли прожечь Саравата насквозь и оставить вместо него только огромную дырку: — …но у меня нет другого выбора, кроме как рассказать тебе, как он справлялся. Подожди, не перебивай и послушай!.. Фонг... он не любил делиться со мной разговорами о своей боли... но... я всегда знал, что он терпит… переживает все то, что случается со мной, когда я и он находимся там, рядом, в чужом сознании. Он же… чувствовал все так, будто все оружие и все пытки были реальны... но... я ничего и никогда не мог сделать. — голос Тайна стал тише. — Как будто между нами всегда была какая-то стена... Тайн на мгновение закрыл глаза, полностью сосредоточившись в себе, словно пытался достать эти чувства и воспоминания прямо из-под своей кожи и вытащить куда-то на поверхность. — Это... будто призрачная преграда. Невидимый барьер между мной и... другой половиной меня, которая что-то чувствует. Я, как пустая оболочка, приемник, нахожусь с одной стороны… Гунтитанон внимательно смотрел на него. — ...ничего не ощущаю, не чувствую... не могу... — он хотел сказать "дотянуться", но слова так и застряли в горле. — … ничего не могу. Все мои нервные окончания, раны, боль — они находятся за стеной… Сарават прервал его: — Я ее видел, — он остановился, чтобы подобрать нужное сравнение. — Это не совсем была стена…она напоминала сплошной поток воды... — Плохо, - перебил его Тайн, и, как будто помрачнел. — Это очень, очень плохо… Она не должна быть такой. Гунтитанон нахмурился. Типакорн заметил это, но, все-таки, продолжил: — Дело не в том, что ты видишь ее стеной воды. Фонг тоже мог ее такой видеть… Суть в том, что стена — это преграда только в том случае, когда она может кого-то защитить. Гунтитанон нахмурился сильнее. — Что ты имеешь ввиду? Тайн смотрел прямо в его глаза: — То и имею. Стена — твоя защита. Чем она прочнее и толще, тем меньше ты чувствуешь меня, тем меньше ты ощущаешь мою боль. Когда ее почти нет, ты открыт, как мишень на поле. Все, что происходит со мной в чужом сознании, отражается на тебе. Вся мерзость, жестокость, любая моя рана как рикошетом к тебе отлетает. Хотя мы с Фонгом поняли это не сразу... На последней фразе Типакорн встал рядом с ним. Его глаза поглощали и затягивали в пучину, а указательный палец уткнулся Саравату в грудную клетку, прямо над сердцем: — Это была моя ошибка - не сказать тебе этого, не предупредить. Фонг и я... — он запнулся, и отвел взгляд в сторону, а оставшееся произнес как будто куда-то в никуда. — ...это стало нашим уговором, правилом, клятвой... называй, как хочешь. Но Фонг делал это без лишних слов и разговоров… Он сделал глубокий вдох, сбросил наваждение и снова посмотрел на нулля: — Он не сопротивлялся боли, и тебе не нужно сопротивляться. Убеди себя, что она принадлежит кому-то другому, кому-то, кого ты совершенно не чувствуешь, не ощущаешь. Не думай и не смотри на то, что происходит со мной. Рви связь на куски, разрывай и раздирай в клочья... тогда увидишь, что стена станет больше, плотнее… — он смотрел Саравату прямо в душу. — Остановись только тогда, когда увидишь перед собой непробиваемое полотно. Тайн отвел свою руку назад и отступил на шаг. Он уже собирался развернуться и выйти из комнаты, когда Гунтитанон окликнул его: — Эй, Тайн, твоя полуправда пованивает. Что ты недоговариваешь? Типакорн замер, но всего на мгновение. Его голос не выражал ничего: — Только то, что разрывать связь тоже очень больно. — Кому из нас? Этот вопрос повис в воздухе, потому что Тайн ему так и не ответил. *** И сейчас он должен был сам это проверить. Сарават сосредоточился на своих ощущениях. Он попытался представить, что от него к соулмейту, сидящему всего в каких-то нескольких сантиметрах рядом, тянутся невидимые нити. От каждого его нерва, от каждого окончания. Он почти увидел первую призрачную нить, когда его снова затянуло в туман. Тайн же не удивился. Он ожидал, что рано или поздно, Пи'Мил сам позовет его: в голове Пи не было ни огромных замков, ни глубоких рвов. Пи'Мил просто стоял перед Тайном и болтал в руке кислотно-желтого цвета коктейль с изощренно загнутой трубочкой. В другой руке он держал нож. — Ну что, на чем мы остановились? Но вопрос предназначался не Тайну: взгляд Мила упирался в прозрачную стену позади него. У Саравата ничего не получилось. Пи улыбнулся, и от его улыбки даже по ничего не чувствующей коже побежала холодная дрожь… Когда все вопросы и детали первого дня закончились, Тайн свернул систему так резко и быстро, что в ушах, казалось, образовался вакуум, раздирающий перепонки удушающей тишиной. На миг соулмейту даже показалось, что в своей жизни он больше ничего никогда не услышит. У Типакорна была всего пара минут перед тем, как передать свой отчет отцу и другим представителям, как только все остальные немного разойдутся. Всего пара минут, чтобы… — Сарават... Нулль грубо треснул задеревеневшими пальцами его протянутую руку. Его глаза были стеклянными, пустыми, холодными. Не сказав ни слова, Гунтитанон попытался медленно встать с места, но, все равно, у него это получилось слишком резко... чтобы не упасть, он вцепился пальцами за подлокотники: сам пол будто штормило под его ногами. Тайн потянулся к нему, но тот лишь отпихнул его руки. Сарават итак выглядел слишком жалко. Ему нужно было с этим что-то делать. Он, все же, удержал с третьей попытки равновесие и, немного покачиваясь, пошел в сторону двери, не обращая внимания на ядовитую довольную рожу господина из клана Мо. Пи'Мил лишь перевел взгляд с Саравата на Тайна, безмолвно обещая: «Это все только начало». Спустя полчаса костяшки Тайна горели огнем. Спустя еще час, он ощущал, что его тело пылает в местах, где горячие прикосновения ударов расцветали гематомами по всему его телу. Так, словно он бил кого-то. Так, словно его били с тем же остервенением. Тогда-то Тайн впервые узнал, что чувствуешь, когда выходишь на спарринг с кем-то. Что чувствуешь, когда удары и боль получает кто-то другой, а ты медленно превращаешься в месиво. Типакорн нашел Саравата в зале подвального этажа, оборудованного для тренировок их личной семейной охраны. Он не пришел его останавливать. Тайн просто сел на первой ступени около входа и смотрел оттуда на ринг. Гунтитанон пропустил удар в бок, и Тайн почувствовал толчок в районе своих ребер. Потом Сарават сам кого-то ударил. Ему нельзя было бить Пи'Мила, но до противного, до зуда на кончиках пальцев ему хотелось сейчас расквасить его самодовольную рожу. Тайн посидел так еще немного, а потом… просто ушел. Сарават его не видел, но знал, что Типакорн все чувствовал. Извиняться он, конечно же, не собирался. Вечером их двоих пригласили в комнату Пи — и на этот раз молодой господин был там не один. В комнате, спиной ко всем, за письменным столом и в наушниках сидел Пхуконг. Он что-то рисовал одной рукой. Другая безжизненно висела вдоль тела. Тайн снова запустил систему, не давая Саравату и секунды опомниться. Гунтитанон слышал лишь обрывки быстрых фраз: — Расскажи, что ты знаешь... — отчаянная попытка Тайна. Пи'Мил выдохнул сигаретный дым, смешав его пальцами в воздухе с тенями своего сознания: — Ты уже знаешь и сам, где искать... А потом шипение сигареты сменилось ощущением обжигаемой плоти... Когда они вышли от Пи'Мила, у Саравата не было сил ничего спрашивать, у Тайна — желания отвечать. День закончился смертью одного человека. На второй день переговоров казалось, что дождь никогда не закончится. В переговорной появились новые лица, но все они сливались в одно непонятное смутное пятно и не приковывали к себе внимания — лишь фоновый шум и лишние речи, только и всего. Тайн старался никого не провоцировать и подсознательно приглушал сигнал, а Сарават пытался… почувствовать боль так, будто она была всего лишь пиявкой. Найти что-то, что можно оторвать от своего тела и выкинуть. Когда его взгляд встретился с глазами господина Мо, он понял, что провалился: его вновь засосало в водоворот черноты. Когда он открыл глаза, за текучей стеной перед ним стоял Тайн — Сарават отчетливо видел его волосы, спину, сжатые в кулаки руки. Он хорошо запомнил эти руки… именно их он касался, когда они были даже холоднее, чем морозный январский воздух. Он помнил прикосновение к ним так, будто и не отпускал ладони. На мгновение перед его глазами мелькнул не черный дым, а появилось и пропало какое-то белое сияние. Словно блик натянутой лески, но это был не обман зрения. Он пригляделся: от его руки тонкая нить тянулась к запястью Тайна Типакорна. Нулль ухватился за нее и потянул. Нить впилась сильнее в кожу, но боль... но эта боль оказалась вполне терпимой. Она будто была не такой сильной, как могла бы быть. Словно… она делилась. Гунтитанон, больше не раздумывая ни секунды, дернул нить, и она порвалась со звуком треснувшего стекла. Стена между Тайном и Сараватом перестала течь водой и будто подернулась пленкой... Больше в этот раз он не смог сделать ничего, как ни старался: нитей он больше не видел, а боль Типакорна… он, все-таки, ее чувствовал. После окончания второго дня Тайн снова нашел его на ринге. Костяшки все так же саднило, тело болело, но Типакорну было все равно. Он уже решил для себя, что не будет его останавливать, мыслями Тайн был уже далеко-далеко отсюда. Соулмейт сам не заметил, как потер запястье, на котором невидимым узлом затянулась нить. После того, как Сарават принял душ, он нашел Тайна на открытой веранде второго этажа. Сначала он хотел выйти покурить, но замер в нерешительности с рукой на ручке стеклянной двери, когда почувствовал, как Типакорн почти неслышно раскрыл систему. Гунтитанон ощутил это скорее легким дуновением ветра по коже, чем тем шквалом приливных волн, которые в переговорной накрывали его с головой. Тайн каждым вечером с какой-то безмолвной надеждой тянул свои круги по особняку. Тихо, бесшумно, незаметно. Словно он искал что-то. Аккуратно прощупывал пути и старался действовать скрытно, чтобы никто ничего не заметил, и Саравату не причинили боль снова. Нулль в этот вечер так и не притронулся к сигарете. На третий день прямо во время переговоров случилась потасовка. Охрана господина Типакорна убрала зачинщиков конфликта быстро и бескомпромиссно: быстро — потому что находились совсем рядом; бескомпромиссно — ну… что уж тут говорить, пуля висок — это явно не путь к соглашению сторон. Из-за этого переговоры пришлось закончить намного раньше запланированного времени. Пи'Мил успел всего немного их помучить, но ноги Саравата все равно привели его вниз, в подвалы. Он бил и бил грушу даже больше, чем в остальные дни. Он бил, и бил, и бил… И у него была на это только одна причина: он видел, каким злым выглядел господин из клана Мо. Пи'Мил был не просто зол, он был в ярости. До встречи с Тайном и Сараватом у него оставалось еще очень много времени. Очень много времени и… Пхуконг. Когда Гунтитанон в последний раз ударил снаряд, его дыхания не хватило настолько, что закружилась голова. Он обхватил грушу руками и повис на ней телом, уткнувшись головой куда-то в ее вершину. За собственным шумным дыханием он не заметил шагов, и отдернулся машинально, когда к костяшкам прикоснулось что-то ледяное. — Это просто кофе. — Зачем?.. - Сарават непонимающе уставился на Тайна, который стоял перед ним с двумя пластиковыми стаканами Старбакс. Типакорн посмотрел на него, как на «не особо одаренного мозгами»: — Просто кофе. Чтобы пить. Но, если хочешь, можешь использовать его как «аккумулятор холода», — Тайн выразительно посмотрел на его убитые и содранные костяшки и протянул ему один из стаканов. Гунтитанон уставился на стакан так, будто Типакорн держал в руках что-то шипящее и кусающееся. Тайн выждал еще пару секунд, после чего, увидев, что Сарават по-прежнему стоит на месте и ничего не предпринимает, просто сделал шаг и сам прижал два стакана с кофе к его раскрасневшимся и опухшим кистям. Два абсолютно ледяных стаканчика. — Айс-Американо, — поспешил объясниться Тайн, напрочь выбивая из Саравата даже мысли о том, чтобы отстранить холод от рук, а потом, когда прохлада успокоила и его кожу, зачем-то добавил, — потому что я заебался… Саравату было не понятно, говорил Тайн это из-за своей, горящей огнем кожи рук, или потому, что внутри у него уже все полыхало. Сарават вообще в данный момент не понимал Тайна: — Спасибо, но я его не пью... — Теперь пьешь, — безапелляционно ответил тот. Тайн и смотрел на Саравата так же безапелляционно. Словно говорил ему что-то одними глазами, а Сарават никак не мог научиться читать между строк. На этот раз Гунтитанон не стал возражать, он просто взял один из стаканчиков и зажал в своей ладони. Тайн, скорее почувствовав, нежели увидев, что у него забрали часть ноши, поднес свой американо к губам и сделал большой глоток. Слишком большой глоток и слишком долгий, чтобы просто быть обычной потребностью утолить жажду. Сарават просто непонимающе смотрел на него. Где-то вдали занимались люди, раздавались шаги и удары ног, но, казалось, никому нет до них никакого дела. Тайн медленно стал проворачивать в руках стакан, не отрывая от него губ. В том месте, где еще недавно были лишь пальцы Типакорна, появились слова: «Даже у стен есть уши» — Пи'Мил был прав, - голос Типакорна был ледяной, когда он отвел стакан в сторону, но вовсе не из-за холодного напитка. - Я знал, где нужно искать… Сарават поднял свой стаканчик на уровень глаз, повернул в руках и посмотрел на предназначенное ему послание: «Нам нужно поговорить; жду тебя вечером в саду около невъебенно шумного фонтана» Нулль перевел взгляд с надписи на своего соулмейта. Тайн нашел путь, нашел зацепку, и кто он такой, чтобы дать всему просто разрушиться… — Насчет первого я бы поспорил, — процедил он сквозь стиснутые зубы, и, смотря прямо в такие же черные глаза Типакорна, все же, сделал первый горький глоток.