Разговор сам с собой

*** - Может, хватит уже? - Я даже глотка ещё не сделал. Ваня в своём репертуаре. Каждый долбаный день мы не успеваем вернуться домой из школы, как он хватается за банку алкогольного пива. Ему очень везло, что по утрам он мог на ногах стоять, а родители даже не догадались о его весёленьких вечерах. Я ведь очень хорошо прикрывал этого засранца. Врал родителям, смотря в их доверчивые глаза, о том, что Ваня в комнате, Ваня учится. Ваня старается набрать дополнительные баллы, чтобы поступить в прилежный университет. А в это время он был в своей комнате, не собираясь никуда выходить и с кем-либо вообще разговаривать. Меня удивляло, что родители каждый раз мне верили, ведь Ваня никогда не питал интереса к учёбе. Да и про учёбу я сейчас думать не хочу, она и так занимала большую часть моих мыслей. А сейчас там совсем другое. Эля бросила его месяц назад, а у него до сих пор одна и та же песня. Это реквием его надежд. Он так сильно влюбился, влюбился по-настоящему первый раз, как я понял, что его мысли всё ещё заняты ей, и ничем другим. Потерял из-за этой дуры свой рассудок... Да и как Эля вообще могла его бросить? Вертелась перед ним как юла каждый божий день, пыталась всячески привлечь его внимание, как только не задирала свою коротенькую юбку, чтобы тот не вертел от неё лица. И Ваня клюнул. Какой пацан не клюнет на такую девушку? Я был поражён, насколько она привлекательна: симпатичная мордашка, подтянутая, манящая к себе фигурка и нежный-нежный голос, слушать который хотелось часто-часто. Только не мне, а Ване. И я ревновал, если честно. Только далеко не Элю. Столько времени прошло, а он всё равно продолжает издеваться над собой, вливая в горло алкоголь. По праздникам пить - я понимаю, это ещё можно, но пытаться заглушить боль этой фигнёй - большая ошибка. Боль не утихнет, даже если ты всеми силами пытаешься её забыть. Нужно поговорить об этом хотя бы с кем-то. С тем, кому ты доверяешь и можешь обнажить свою душу, не боясь быть высмеянным и униженным. Ваня же считал, что таких людей у него нет. Хотя я всегда был рядом, когда ему было очень плохо и больно. Только он этого не понимал, он даже не имел малейшего понятия, что его боль передаётся и мне. И с каждым днём она грызла и моё горло, рвала и мою душу, потому что я не мог уже просто наблюдать за тем, как Ваня убивается, и близко к себе он меня не пропускал. Я ведь раньше думал, что он инфантильный, ни на чём не зацикленный и ветреный: новый день - новая девушка, а тут уже почти пять недель одна и та же пластинка. - Сегодня, как вижу, пока нет. Убери это, давай просто поговорим. Он не поворачивается на меня, когда я с ним разговариваю. Радует, что банку он хотя бы поставил. Недолго ли? Кидаю рюкзак около двери комнаты и закрываю её, чтобы никто не вошёл. Мне меньше всего сейчас нужно, чтобы в этой комнате был кто-то кроме нас с ним. Хочу сейчас вновь попробовать поговорить о его чувствах, раздробить эту прочную скорлупу, чтобы понять Ваню ещё больше, чтобы он сбросил с себя эту маску крутого парнишки и позволил себе выплеснуть все свои эмоции, которые сильно душат. Может, я совсем дурак, как он говорил, что просто не может отстать от заебавшегося человека, ведь ему больше всего нужно одиночество, а не моя поддержка. Меньше всего он хочет кого-то слышать и больше всего ему нужен алкоголь, который, по его словам, хорошо помогает. Даже я в этот пиздёжь не поверю. Эта гадость только помогает сделать себе ещё хуже. И одиночество ему тоже не нравится - он не любит быть один, хотя многих уверяет в обратном. - Поговори с той картиной на стене, которая меня бесит так же, как и твоя очень "нужная" сейчас забота. Знаю, он специально так сказал, чтобы в очередной раз оттолкнуть меня, поэтому не обижаюсь. Он хочет открыться и довериться, но ломать чёртову стену, которую сам же и выстроил по кирпичику, сложнее всего на свете. Я так сильно хочу помочь ему её разрушить... Слишком тихо и медленно подхожу к кровати, где сидит Ваня, и он даже не догадывается о том, как близко к нему я сейчас стою. Осторожно, будто боюсь обжечься, кладу руку на его плечо и чувствую, как он вздрагивает от неожиданности, но руку мою не убирает. Всего лишь через прикосновение я смог почувствовать сильное напряжение его тела, которое сейчас так же колотит и меня. Так сильно я хочу забрать его, перебросить на себя, чтобы было плохо мне, а не парню, который со стеклянными и отчаившемися глазами буравит пол. Пусть он не смотрит на меня, пусть не заглядывает в моё лицо - у этого есть объяснение: он боится при моём присутствии заплакать и дать себе слабину. Но иногда это единственное, что может помочь почувствовать облегчение, и почему он этого не понимает? Я встаю на колени перед Ваней, заставляя не отводить взгляд, смотреть на меня и никуда больше. Кладу руки на его бёрда, слегка поглаживая, спускаясь вниз к коленям, а потом позволяю себе ещё больше - сжимаю ткань его чёрных брюк, немного ущепнув за кожу, но Иван и глазом не моргнул, будто совсем ничего не ощущает. Его отчуждённые пустые глаза, оказалось, были раскрасневшимися, влажными, но он сейчас не плакал. Наверное, это было до того, как я зашёл в нашу комнату. Наверное, лишь одиночество увидело, как Ваня склонялся над раковиной, ополаскивая заплаканное лицо прохладной водой, которая ни черта не помогла успокоиться, как он беспощадно утирал своё бледное лицо таким же белым полотенцем, и с каким хриплым голосом, наверняка, молил кого-то о спасении. И он не отвергает меня, не думает схватить и отбросить мои руки, которые уже не знают, куда себя деть. Ваня всё ещё смотрит на меня, изнутри прикусив нижнюю губу. Сейчас он не отталкивает, не вырывается, и что останавливает его это сделать - я не знаю. Мне так давно хотелось его коснуться, так долго я пытался наладить с ним тактильный контакт, и сейчас я ничего толком не ощущаю, кроме долбанного тремора в руках, ведь из-за каждого прикосновения меня атакуют и мурашки. Надеюсь, что он не заметил. - Вань, - произношу шёпотом и сажусь рядом на кровать, - поговори со мной, пожалуйста. Ведь этот разговор мне очень нужен, забываю сказать. Ведь слышать твой голос мне очень важно, не решаюсь произносить. И когда же я наберусь больше смелости, чтобы суметь выпалить все свои мысли, а не разговаривать обрывками? Едва слышно выдыхает, ни одного слова не говоря. Всё так же ему не хочется переступать черту. Что может быть сложнее, чем открыться человеку, который, по его предвзятому мнению, совсем не шарит в любви? Я же никогда ни с кем не был в отношениях, вот чтобы прям действительно серьёзных. Это было подобием того, как люди встречаются и проводят время вместе, и точно не любовью. Не было такого, чтобы в груди разливался невыносимый жар, когда смотришь любимой в глаза, не было непрерывающихся покалываний на кончиках пальцев в тот миг, когда ваша кожа соприкасается. И этим вечером я больше не смог от него ничего добиться, кроме тяжёлых вздохов на мои слова. *** После моего диалога "сам с собой" прошло две недели, и за это время Ваня ни капли в рот не брал. Но так как сегодня тридцать первое декабря, сегодня вечером точно что-то произойдёт. Точно не весёлое. Зуб даю, я заставлю Ваню со мной поговорить этой ночью. С утра меня мучает желание добиться своего во что бы то ни стало. И если этот сучёныш попробует отвертеться - прижму к стенке и получу ответы на вопросы, которые я задавал не одну тысячу раз ни только ему, но и себе каждый долбаный день. В нетрезвом состоянии он очень разговорчив, так что это сойдёт мне на руку. Утром была настоящая метушня. Мамы с папами уже во всю готовились к праздничному ужину в честь Нового Года, который я вообще не ждал. У Вани появился лишний повод напиться, и родителям на это будет наплевать, они сами хорошенечко отметят в этот день. - Да сколько можно уже дурака валять?! Говорили же тебе, что пить категорически нельзя! - кричит мама Лида на моего дедушку, который с утра решил выпить. Ему заведомо нельзя, со здоровьем проблемы, а он ещё никак не смирится со своим новым образом жизни без алкоголя и вредной еды. Наша большая семья спокойно дела не решает, как только не пытайся. И это временами действительно смешно, если ты наблюдаешь за происходящим. У каждого человека в семье своя атмосфера, и у нас она точно не спокойная. Хорошо ли это, или плохо - не знаю. Зато всем весело и все довольны, хотя, бывает, мамы с папами иногда соррятся из-за мелочей. Как я думаю, было бы проще, если бы они сразу друг другу уступали, а не обижались, как дети малые, друг на друга. - Да что ты взъелась, как бабка старая? - быстро отвечает дед, положив обе руки по бокам. - Не маленький, сам справлюсь. Сам знаю, что мне вредно, а что - нет. Ваня стоит недалеко от меня, впервые за всё время приподнимая уголки губ. Интересно, ему подняла настроение эта предновогодняя суета? Мама Лида подходит ближе к деду, быстро забирая из его рук бутылку дорогущего коньяка. Если бы папа Антон сейчас был здесь и знал, что дед похозяйничал, полазил в его коллекции, кому-то бы точно прилетело. - Мам, давай я спрячу бутылку от него, а то сама знаешь, ему хоть бы хны. Везде найдёт, а я знаю место, куда её можно припрятать. Вы только отвлеките его, - поворачивается лицом на деда, - пока я прятать её буду. И держите его подальше от спиртного. Мне не нравится, что Иван вызвался помочь, поэтому мне точно нужно проследить за ним, чтобы тот ничего не натворил. Знаю, сейчас он пить не будет, но сегодня вечером уж точно не откажет себе а этой возможности. Это так опасно - пить в таком возрасте, когда и мозгов в это время не густо. Мне очень нужно проследить за ним и убедиться, что спрячет он бутылку не для себя. Но глаза его так и горят... Мама Лида без всяких колебаний отдаёт бутылку Ване и переводит глаза сначала на меня, а потом на деда, у которого сейчас забрали самую ценную вещь на земле. Неужели с такими горящими глазами можно смотреть только на бутыль? И пока я завис на секунду, Ваня уже довольно быстрым шагом метнулся наверх. - Я помогу ему, мам. Таким же быстрым и размашистым шагом направляюсь к лестнице, слыша, как мамы начинают смеяться над словами деда. Он как всегда еле слышно что-то бурчит себе под нос, проклиная всех и всё словами, строит из себя обиженного и садится на диван, прихватывая со стола пару газет. Никому помогать он больше не собирается. Хотя он особо и не хотел, как и всегда было. Я спохватился не сразу, из-за этого у Вани было больше времени спрятать вещь. Я уже слышу, как из ванной раздаётся приглушённый звук воды из-под крана, и мне хочется проверить брата, узнать, что вновь произошло (хотя он мне никогда ничего не говорит). Но я зашёл ненадолго в нашу комнату, чтобы тщательно проверить шкафы и тумбы. У меня есть возможность найти это и перепрятать куда-нибудь получше, не дожидаясь вечера. Не хочу выглядеть на глазах у всех отвлечённым, наблюдая за каждым микроскопическим движением Вани. Совершенно любым, даже вздымающийся грудью, ведь в любой момент он может помчаться к своему болеутоляющему. В шкафу висели наши рубашки и костюмы, один из которых мне придётся приготовить на вечер. Хорошо, что мамы не побежали, как обычно делают по праздникам, по магазинам, в поисках самой лучшей деловой одежды всего на один вечер. Не только уйму времени бы угробили, но и наше настроение. Да и места для новых вещей уже практически нет. Под кроватью я тоже ничего не нашёл, как и в других местах нашей комнаты. Мне хватило и пары минут, чтобы пробежаться глазами по всем углам и полностью разочароваться. Вот, блин. Всё-таки он успел надёжно спрятать этот грёбаный коньяк. Пока я копошился около стола с ноутом, я заметил разрывающийся телефон от смс, но он был, конечно же, не моим, поэтому лезть в чужие дела я не собираюсь. Душу́ в себе желание взглянуть на дисплей и прочесть то, что меня точно уж не касается. Его жизнь - это его жизнь, и я в не со своими интересами не имею никакого значения. И когда в комнату вернулся Ваня, дверь сильно хлопнула, из-за чего я совсем немного испугался от резкого звука, отлетев к стенке. - Ты чего такой дёрганный? - слегка хриплым и низким голосом обращается ко мне. Когда он поворачивается ко мне лицом, и я успеваю разглядеть красные и слегка влажные глаза, которые тут же прячутся за волосами. Медленно расстёгивает пуговицы рубашки, легко бросает её на кровать и так же не отводит удивительно тёмный взгляд от моего ахуевшего лица. Мне снова становится обидно от того, что ему плохо. И когда он начинает двигаться в мою сторону, меня охватывает паника. Я вообще не мог пошевелиться, даже шаг назад сделать не мог - сзади был тупик. И каким прожигающим взглядом он сейчас на меня смотрит, наблюдает за тем, как я растерялся и места себе не нахожу... А он с каждой секундой он становится всё ближе и ближе ко мне, пока совсем не прижимается в мою грудь вплотную. Мне пришлось слегка приподнять голову вверх, чтобы не терять наш зрительный контакт, который всё больше и больше заставляет нервничать в этот самый неудобный момент в моей самой скучной жизни. "Глаза и правда очень красные" - проговариваю я про себя. Я вижу, как вздымается его грудь, пополняя лёгкие кислородом, а у меня в это время адреналин с бешеной скоростью расползается по венам. Я метался глазами по его лицу, а он чётко сфокусированным взглядом наблюдал за моим поведением. Его это даже немного веселит. Веселит, как мои щёки отдают краснотой от прилива крови, как участилось моё дыхание и как громко я стал захватывать воздух. И Ваня был спокойным, в отличие от меня, изредка покусывая нижнюю губу. Он тоже на минуточку завис, вообще не двигался. Его заботит совсем другое. - Мне нужен телефон. - тон голоса более серьёзный. Поправляет правой рукой волосы, пропуская через пальцы пряди и вновь возвращается к моим округлившимся глазам. - Мой телефон? - Дурак, - грустно смеётся, - за твоей спиной. Ваня отходит немного в сторону и протягивает руку к столу, где лежал его мобильник. Он раблокировал его и уткнулся в экран, медленно отдаляясь от меня. А в это время я ощутил, как мои ноги легонько дрожат. Снова эмоции взяли надо мной верх. Я ведь башкой должен думать, а не другим местом. Он просто хотел забрать свой телефон со стола, а я как истукан стоял на месте. Что он мог подумать обо мне? Выпадаю на пару минут из реальности, а Ваня уже давно отошёл от меня. И след простыл. Щурусь, вглядываясь в его затылок. Он активно рыщет в шкафу свою любимую чёрную рубашку (она для особых случаев), а я всё так же стою на месте с открытым ртом и не могу оторвать онемевшие ноги от земли. Черта с два я об этом забуду, и Ваня тоже не сотрёт из своей памяти этот момент. Я почувствовал какую-то странную херню, которая разожгла во мне пламя.