Земляничный бриз

la douleur exquise (n.) the heart wrenching pain of wanting the affection of someone unattainable

Обе ночи в Талсе я спала с ней. И я спала без снов. Хорошего ничего не снилось, но не во снах была причина моей влюблённости. Она была в трёх маленьких родинках на её правом плече. В её пупочке с дешёвой серёжкой пирсинга. В запахе, да, в нём; я безвозвратно зависима от её запаха. А ещё всякие вещи, которые её брат назвал бы скучными. Возможно. Но она мне нравится, потому что она не спрашивала может ли со мной поспать. Она видит, когда нужна, и не предлагает свою заботу, а сразу проявляет её. А мне нравится, когда за меня решают. Она невзначай, когда мы лежали в моей кровати в отеле, дотрагивалась до моей руки, а я в ответ — ногой до её ноги. И, пусть в этом не было сексуального подтекста, это было интимно. И я засыпала. На вторую ночь я случайно проснулась посреди ночи, и услышала кое-что, из-за чего уже не смогла уснуть до самого рассвета. Я думала, мне это снится. Я даже обрадовалась: неужели, мне наконец что-то приснилось, и даже что-то настоль прекрасное, но факт, что это был не сон, всё совершенно разрушил. Билли часто бормочет во сне, но мне точно не показалось. «Поцелуй меня», — вот. Вот, что я услышала сначала, и даже смутилась, и закрыла глаза, чтобы поскорее заснуть. «Поцелуй меня, Эйви». И мои глаза распахнулись. Я затаила дыхание и аккуратно приподняла взгляд на Билли. Она спала. А я хотела умереть. Я ненавижу давать прозвища друзьям, но её я про себя начала в шутку называть принцессой. После того вечера в Метрополитен-опере. И оно приелось. Настолько, что когда-то я так назвала её вслух. Мы тогда были только вдвоём, но я чуть не умерла со стыда, хотя Билли не обратила никакого внимания. Пусть и дальше думает, что это было по-дружески. Боже, я влюбилась. Я ей открывала дверь машины — она ложила руку на мою поясницу. Я не противилась. Я спала — она приносила мне завтрак прямо в номер. «Завтрак в постель?» — пошутила я в первый раз, но мысленно ударила себя по лбу — что, если я её спугну? Не спугнула. Она и на следующий день так сделала. Наглая? Бесстрашная? Да, она такая. Она играла на гитаре в общей комнате — или в моём номере, — а я не могла себя заставить перестать смотреть на её пальцы, бегающие по струнам. И думала я тогда вообще не о струнах. Я избегала Финнеаса — она переключала на себя внимание брата, когда тот хотел со мной заговорить. Но избегать полностью не получалось — на меня был подан иск за избиение. Федерация фигурного катания США попросила подтвердить ближайшую дату, когда я буду в ЛА, чтобы назначить встречу с представителем. Эйдена тоже вызвали. Тренера ничего особо не говорили, но и так было понятно, что я создала проблем. Но Федерация предоставила мне адвоката. Я создавала проблемы — она помогала мне не захлебнуться ими. На третий день, когда я заглянула в её кабинку в самолёте в Даллас, она уже меня не выпустила и весь трёхчасовый перелёт пыталась влюбить в свой плейлист, а я притворялась, что мне хотя бы что-то нравится. Cyn, Tekno, The Strokes... Возможно, я просто не люблю, когда мне навязывают чужое мнение. Я не возражала, мы просто лежали на её диванчике бизнес-класса, пытаясь уместиться на нём вдвоём, и я, уложив голову на её плечо наслаждалась не столько музыкой, сколько спокойствием. Было очевидно, что ей было бы удобнее, если бы она обняла меня, но по какой-то причине, она этого не делала. — Дай мне свой спотифай, — потребовала она, когда я в очередной раз на её вопрос, как мне музыка, мягко намекнула, что это не мой стиль. — Всё, что я включала — максимально разное, тебе должно было понравиться хоть что-то. — Мне нравится, — возразила я. — Но не для ежедневного прослушивания... — Дай свой телефон. — Просто представь самую банальную подборку музыки. — Гарри Стайлз, Blackpink и The Weekend? — Бинго, — я натянуто улыбнулась и всё же потянулась к своему телефону. — И ты даже не стала утверждать, что банальности в музыкальном вкусе нет. — Банальности в музыкальном вкусе нет, — отчеканила она, но разблокировала телефон своим отпечатком пальца и уже через секунду листала песни в папке «октябрь 2019». — Мелани Мартинез, Твайс... О, «don't call me angel». И классика, классика, классика... Ханс Циммер. Снова Кармен какая-то. — Не какая-то, а под которую у нас была программа в прошлом сезоне, — возразила я. Девушка подсоединила свои наушники к моему телефону и включила инструментальную версию Хабанеры из Кармен. И притянула меня к себе, приобняв за плечо. Утром седьмого октября я стояла в общей комнате отеля у столика, куда каждое утро во время уборки приносили снэки; заваривала себе капсульный кофе. Это был дар богов: кофе едва сделав из своего номера, вот такие у нас люкс условия. Я опёрлась на верх кофемашины, положив на него правое предплечье и на секунду прикрыла глаза, но меня тронули за плечо. Не открыв глаза я прошептала: — Да? Человек обошёл меня, и по звуку я определила, как он, когда вода из кофемашины слилась, подставил чашку и нажал кнопку готовки кофе. Я разлепила глаза. — Сколько ты сегодня спала? — тихо проговорила Билли, с сочувствием посмотрев на меня. Что ещё за сочувствие? Мне не нужно сочувствие. — Нормально я спала. Семь часов. Я спала далеко не семь. — Ты не могла спать семь, я слышала, когда ты пришла. — Билли. — Почему ты следишь за моим сном, а мне за твоим нельзя? — Потому что ты растущий организм, а я нет. И я отклонилась немного влево, но вспомнила, что моя рука лежала на кофемашине только когда она соскользнула вниз, ударила по чашке, та перевернулась, упала и разбилась. Билли что-то прошипела, а моё сердце сжалось от боли. Это была папина чашка. Это была моя любимая чашка, потому что мне её подарил папа ещё в детстве, и... Теперь ни его, ни чашки. Может её можно спасти?.. — Здесь есть тряпка? Мам? — Не трогай маму, пусть спит. Но Билли уже пошла в номер родителей. Я присела на корточки и начала собирать осколки. Билли, вернувшись с тряпкой, встала на колени, вытирая пролитый кофе. В какой-то момент она подняла на меня глаза. — Чашку жалко? — Я её склею, — сквозь слезы проговорила я. А вечером того же дня, в Далласе, я сидела на полу, откинувшись на диван, а Билли лежала вверх ногами, закинув их на спинку. Наши головы были на одном уровне. Играла замедленная версия Umbrella. — Любая песня лучше в замедленной версии. — Факт. Я иногда поглядывала на Билли, отмечая какая она красивая. Заиграла hostage. Я закрыла глаза. Билли начала петь. Тихо, голосом, который порою срывался, но создавал определенный шарм. Она пела. А я пила. Я смотрела на её губы, она, казалось, не замечала этого, но из моих мыслей просто не выходил вопрос. Какие её губы? На вкус. Мои — мартини. Сухие, узкие, покрытые привкусом мартини, который пытается заглушить всю ту боль, хотя я утверждала, что просто хочу выпить дорогой алкоголь, который уже оплачен отелем. А её? Клубника. Наверное так. Но вряд-ли я когда-нибудь узнаю, какие они на самом деле.