Song of the Sirens

      — Не стоит работать на восходе солнца, — раздаётся знакомый, слегка упрекающий голос, и Чон чуть ли не падает с раскладной лестницы от неожиданного визита своей работодательницы. Она резко оборачивается, видит Хван в привычной оценивающей позе и робко машет рукой, улыбаясь уголком рта, на что та положительно кивает головой, мол, ты поймана с поличным. Обречённо вздохнув, Ынха почти спускается вниз, крепко цепляясь одной рукой за перегородку, а другой таща плетёную корзину, наполненную яблоками, как чужие руки нежно обвивают её талию и ощутимо тянут на себя. Девушка поддаётся им, обмякает, позволяя поднять себя и опустить на мягкую траву, щекочущую щиколотки, предварительно покружив.       — У меня голова болит, не делай так, пожалуйста, — лепечет она, пытаясь встать ровно и взглянуть на Шинби. Из корзины на землю падают несколько яблок, укатившись в сторону.       — Если бы достаточно отдыхала, ела и спала, то не чувствовала бы себя так плохо. И почему ты такой трудоголик? — с укором произносит Шинби, но тут же смягчается, когда видит растрёпанные светлые волосы. Она запускает в них ладонь и поправляет мягкие локоны, оглаживает бледную щёку, стремительно окрашивающуюся в пунцовый цвет, наклоняется так близко, чтобы блондинка почувствовала её дыхание, а потом вынужденно отстранилась, как ни в чём не бывало подбирая выпавшие плоды с земли.       — Я просто люблю прогуливаться утром по яблоневому саду. От всего этого веет романтикой и любовью. В любом случае тебя это не должно интересовать, достаточно лишь того, что я добросовестно работаю и исполняю условия контракта, — гордо чеканит она.       — Прекрати вести себя так, словно мы знакомы день, Ынха. Ты специально встаёшь так рано, чтобы отработать дневную норму и не пересекаться со мной? Что случилось? Я тебе больше не нравлюсь? — наклоняется к ней старшая, ища ответ в блестящих карих глазах.       — Ты мне правда нравишься, но мне кажется, что ты совсем не хочешь идти мне навстречу, — признаётся Чон, встав, подавшись вперёд и коснувшись узловатых пальцев Шинби. — Каждый раз, в каждую нашу романтическую встречу мы вынуждены встречаться в закоулках, прятаться, точно зловонные крысы, озираться по сторонам, словно мы делаем что-то противозаконное. Разве любовь — это преступление? Я устала, Шинби, так устала от такой скрытной тяжёлой жизни, что хочется иногда жить как нормальный человек, — ноюще стонет она, закусывая губу, что не скрывается от зоркого взгляда старшей.       — А что нам остаётся делать, если за такими «ненормальными» как мы буквально охотятся? — вспылив, вопросом на вопрос отвечает Хван, потирая царапины, оставленные ветками, на загорелых руках работницы. — Прости. Я просто не хочу, чтобы нас поймали, — после напряжённой минутной тишины она опускает взгляд, понимая, что её слова могли ранить.       — Если мы «ненормальные», то давай вести себя соответствующе, — совладав со своей нарастающей агресстей, выдаёт Ынха, подаётся вперёд и обнимает девушку, поглаживая её крашеные красные волосы, вспыхивающие на солнце ослепительным огнём, с отросшими каштановыми корнями, на что та сначала от неожиданности мягко отталкивает, испугавшись нежелательных зрителей.       — Нас арестуют и не посмотрят на то, что я владею этим яблоневым садом, — со вздохом говорит она, пытаясь не поддаться соблазну прижаться крепче к хрупкому телу и прильнуть губами к нежной коже. — Даже деньги нам не помогут.       Вместо ответа Чон выпускает её из объятий, выбирает из корзины самое красное яблоко, протирает его краем своей рабочей футболки и, с вызовом смотря девушке в глаза, откусывает с громким хрустом.       — Нас считают грешниками. Я давно вкусила запретный плод — сама Ева завидует мне — и, продолжая делать это снова и снова, из раза в раз, понимаю, что когда-нибудь буду выгнана из рая, но я хочу использовать всё время, которым мы пока можем распоряжаться, — молвит она, разжевав и проглотив кусок, протягивает яблоко Хван и замирает на полпути, давая ей несколько мучительно длинных секунд, чтобы сделать важный выбор.       Наконец Шинби ловко перехватывает фрукт точным, быстрым и несколько отчаянным движением руки и тоже откусывает с противоположной стороны, своеобразно закрепляя их союз. Не успевает она оторваться от плода, как Ынха берёт её лицо в свои ладони, смазанно чмокает в губы, встав на цыпочки и закрыв глаза, а потом, не встретив никакого сопротивления, полноценно целует, проникая в приоткрытый рот, оглаживает ряд зубов, не трогает кончиком языка нёбо, потому что знает, как красноволосая не любит щекотку. Их языки сплетаются в медленном, размеренном танце, и младшая чувствует привкус любимых шоколадных конфет, которые, наверное, недавно ела Хван, и улыбается сквозь поцелуй, мимолётно думая, что ничего не поменяется: сад не сдвинется с места, яблони будут цвести весной, яблоки останутся вкусными и сочными, люди — озлобленными, настроенными против них. А они, поглощённые друг другом, продолжат надеяться на светлое будущее, протаптывая дорожки и изображая на публике просто-друзей.       — Нас никто не увидит, — обещает Чон, намекая на близость. — Никто не работает в такое время, — она кладёт руки на плечи девушки и, опустившись вниз, стягивает её чистое, белое платье, оголяет левое плечо и водит по нему пальцами, вырисовывая ногтями замысловатые узоры и оставляя белые следы.       — Это безумие, — шепчет та прямо ей в ухо, легонько покусывая мочку. — Безумие, — повторяет, пытаясь отговорить себя от сомнительной затеи и пройти в дом, в комнату, чтобы ощущать себя хоть немного безопаснее, но риск пробуждает в ней неимоверное любопытство вкупе со страстью, и она поддаётся, сдаваясь.       — Плевать.       Ынха перестаёт умоляюще смотреть ей в глаза, когда видит в них искры, и молча снимает с себя футболку и удобный кружевной лиф, показывая свою грудь. На миг растерявшись, Шинби поворачивается спиной к ней, прося помочь расстегнуть платье; блондинка без труда справляется с замком и расстилает платье и футболку на траве под яблоней, садиться, сняв босоножки, утягивая за собой партнёршу, как на коврик, не спрашивает разрешения у владелицы — сейчас обе не думают о последствиях.       — У тебя ведь уже было с кем-то, да? — спрашивает Ынха, беспричинно получив неприятный укол ревности.       — У тебя ведь тоже, — переводит стрелки красноволосая, снимая с себя лифчик и нависая сверху так, чтобы их набухшие соски соприкасались. — Не волнуйся об этом, — девушка опускается вниз, вдавливая свою грудь в чужую и получая в ответ шумный выдох.       — В рот, — неожиданно просит Чон, вскидывая грудную клетку, и Шинби снова теряется, не сразу понимая того, чего от неё хотят, — возьми их в рот.       Хван начинает оставлять мокрую цепочку из поцелуев от уха, вынуждая Ынху подождать, идёт к правому вставшему соску и, широким мазком лизнув его, втягивает в себя. Играется с ним во рту, немного прикусывает, довольствуясь реакцией: девушка закатывает глаза и издаёт приглушённый стон, сжимая в маленьких кулачках юбку платья под собой. Она не останавливается, перекатывая бусинку то в ту сторону, то в другую, нежно тянет, облизывает вокруг и одной рукой приступает к левой, стимулируя её активными, настойчивыми, но неторопливыми движениями, мнёт нежную плоть, делает так до тех пор, пока младшая не тянется ручками вниз и сквозь ткань чёрных джинсовых шортиков давит на промежность, вскинув голову и с нуждающимся всхлипом выгнувшись навстречу.       — Никто не делал мне куни.       — Твои намёки шедевральны.       — Это сарказм?       Шинби не отвечает, а, желая довести её до оргазма, вытаскивает пуговицу из петли её шорт, с жадностью отбрасывает их и охает от обильного количества той смазки, которая успела выделиться от нехитрых манипуляций. Пряный запах естественной жидкости сильно чувствуется, но не вызывает отвращения, только раззадоривает на продолжение и манит, поэтому она склоняется над кружевными трусиками, подушечкой пальца касается мокрой ткани и тоже снимает её, попутно касаясь гладкой кожи стройных ног и облизывая верхнюю губу, словно желая взаправду откусить лакомый кусочек.       Так она и делает, укусив девушку на внутренней стороне бедра, рядом с пахом, многозначительно ухмыляется, стоит Чон дать ей вялый щелбан по макушке и пододвинуться, чтобы та наконец коснулась налившегося кровью клитора. Вместо этого Хван сразу работает ртом и водит по малым половым губам, пробуя характерную на вкус смазку и вызывая у младшей сладостную дрожь. Шинби спускается вниз и, раскрыв отверстие пальцами, мягко входит на всю длину языка в расслабленное влагалище и начинает двигаться в тугих гладких стенках, извивая орган изо всех сил и радуясь, что смогла заставить блондинку испытать странные, прежде невиданные, но приятные ощущения, тихо постанывать и иногда скулить.       Догадавшись, что девушка почти на пределе, она выходит и возвращается к клитору, надавив на него кончиком языка и отодвинув капюшон из тонкой плоти. От этого Ынха ощутимо вздрагивает и стонет намного громче, пытаясь двигаться навстречу юркому языку и прислушаться к каждому мимолётному ощущению; она чувствует, как поднялся шаловливый ветер, расшевелив ветви яблонь, и дунул сильнее, из-за чего трава защекотала её запястья, как хрупкое крыло бабочки или тонкое перо синицы, чувствует, как ускоряется горячая кровь в артериях и венах с каждым новым вдохом, чувствует, как становится жарко, несмотря на падающую тень от дерева и донельзя холодные пальцы Шинби. В голове все мысли пролетают, а перед глазами всё темнеет от наслаждения и вспыхивает яркими цветами, когда Хван задевает — непонятно, случайно или неслучайно — комочек нервов зубами и припадает губами, всасывая в себя.       Не давая прикоснуться к себе ещё раз, Чон хлопает по месту рядом с собой, предлагая лечь рядом, приподнимается, меняясь с ней местами. Шинби пригласительно раздвигает ноги и, по-пьяному хихикая, отодвигает край трусов, на что Ынха целует в область ключиц, оставляя расцветающий алеющий бутон и убирает её ладонь, заменяя на свою. Работница поглаживает дырку и осторожно входит одним пальцем, следя за выражениями лица старшей. Не увидев и намёка на боль, она добавляет второй, начиная наконец двигаться и иногда вращать пальцами, чувствуя, как мокрые стенки то сжимаются, то расслабляются.       Хван тонко поскуливает, ноги поджимает от удовольствия и вскидывает таз вверх, просит больше, больше, больше. Чон исполняет просьбу и ускоряет темп, усиливая трение, большой палец кладёт на маленький клитор, стимулирует его круговыми движениями и ловит себя на мысли, что возбуждается пуще прежнего, стоит ей наблюдать маску блаженства на лице партнёрши, её дрожащие ресницы, неровно вздымающуюся грудь, пастельный румянец и, кажется, поплывшую тушь от слёз из-за переизбытка сильных эмоций. Слизывая солёную жидкость со сминающихся губ, Шинби по привычке кусает их до крови, вкус которой кстати отрезвляет, толкается чуть грубее на все фаланги.       Хриплый от возбуждения вскрик рвётся горла Хван, а у Чон от него начинают дрожать руки, потому что кажется, что она случайно поцарапала стенки изнутри ногтями. Вытащив пальцы под недовольное мычание, девушка осматривает их и чуть успокаивается, не находя капель крови, а потом её внимание перехватывает ноющий звук и поднятая рука, говорящая о том, что всё в хорошо, поэтому она кивает и, собрав вытекающую смазку из влагалища, скользит по комочку нервов, временами нежно нажимая на неё, словно на кнопку, от которой у Шинби сладостно потягивает в паху.       — О господи, только не останавливайся, я скоро… ах! — Хван еле сдерживает себя, неистово изгибаясь, одновременно канючит, требуя разрешения на разрядку. — П-пожалуйста!       — Я не запрещаю, — три брошенных слова, и, как только Шинби вкинула таз навстречу настойчивым пальцам, её руки задрожали, бёдра напряглись до тупой боли, а гладкие стенки сжались и тут же расслабились вместе с телом.       Чон вытаскивает пальцы из расширенной дырки, вытирает белёсые выделения о своё бедро, ложится рядом с ней и, напоследок погладив её всё ещё подрагивающие ноги, покрытые редкими синяками, прижимается тёплыми губами к щеке, улыбается и вдыхает родной цветочный аромат девушки, смешанный с запахом секса и пота. Целует в губы, выдыхая, врываясь языком в рот; между ними тянется тонкая ниточка слюны и обрывается, когда Шинби перекатывается на правый бок.       Птицы давно чирикают во весь прекрасный, певучий голос, данный им природой, солнце поднимается чуть выше, его лучи открыто падают на два обнажённых тела, что трепетно переплелись в объятиях, как единое целое.       — Вот чёрт!.. — испуганно встаёт Шинби, мгновенно возвращаясь к более трезвой версии себя, неопьянённой похотью. — Чёрт!       — Что? — лениво спрашивает Ынха, потягиваясь на помятой одежде и ероша травинки ладонью. Синяя бабочка, сидящая на ближайшем цветке, зашевелила своими тонкими чёрными ножками и улетела.       — Нам конец, вставай! — та пинает ногой работницу в ягодицы, намекая на серьёзность своих слов.       — Да всё нормально, что ты… — замолкает она, стоит уловить краем уха чьи-то приближающиеся шаги.       — Уверена?       Хван кое-как натягивает на себя платье, отряхивая его от прилипших травинок и пыли, а потом досадно понимает, что оно покрылось безобразными, грязными, тёмными пятнами, и с раздражением смотрит на Чон, которая успела одеться раньше неё и уже тянула в сторону петляющих, извилистых тропинок в сторону дома.       — Что?! У меня тоже футболка грязная! — резко сорвавшись, оправдывается младшая, возмущённо шипя вслед, когда та, мысленно пообещав себе разобраться с охраной сада, со скоростью дикой лани несётся прочь от места их «блуда».       Правда, обе не заметили, что забыли корзинку с сочными яблоками.