Можешь посмотреть на меня?

Немец мягко оглаживал пушистую на вид шерстку. Жалел только, что не мог ощутить её полноценно, чувствительными подушечками пальцев. Сейчас они были замотаны в бинты, но оно и к лучшему, хотя, признаться честно, фрицу пришлось туго. Болезненные ощущения не покидали, да и держать что-то тяжёлое он теперь не мог, не только из-за ослабших за столь длительное время, мышц. Хотя те, верно, исчезли уже полностью, у него просто не было ни сил, ни желания поддерживать себя в форме. Котенок плавно мурчал, осторожно перебирая маленькими лапками, то втягивая, то вновь показывая почти что прозрачные коготки, так красиво смотревшиеся с контрастом чёрной «шубки». Животное было поистине красивым. Мария, что сидела рядом, смотря на эту картину с лёгкой улыбкой, но коснуться питомца не решалась – не хотелось нарушать идиллию, в которой «Отто», по её истинно женскому мнению, нуждался достаточно сильно. Сейчас он хоть и выглядел потрепанно, но если приглядеться, то и очень счастливо. Видимо ощущал ту самую любовь, которой ему длительное время так не хватало. Маша кивнула самой себе и своим мыслям. Она просто обязана проследить, чтобы кот остался в этом доме. Ариец убрал с лица непослушные пряди, невольно поморщившись. Волосы отросли достаточно сильно и часто мешались. И это не укрылось от глаз девушки, она встрепетнулась и, встав с места, молча вышла из комнаты. Вернулась уже с гребешком, попутно что-то делая свободной рукой сзади головы. Вскоре вытащила длинную белую ленточку, которая почти не была видна в её пшеничного цвета волосах. Третий осторожно нахмурился, понимая, к чему идёт дело. Нет, конечно, он не был бы против столь милого жеста помощи, его пугало, как на это отреагирует славянин. Он же наверняка не будет рад, узнав, что Мари как-то контантировала с ним? В прочем, эта мысль довольно скоро померкла. Красный совсем не возражал и даже сам участвовал в помощи германцу. Врядли его станут напрягать его заплетенные волосы, которые последний, наверное, все же бы с удовольствием отрезал. Маша вновь заулыбалась. В её планах было сделать замечательную косу.

***

Союз, тем временем, уже ставил кастрюльку на стол, притупившимся взглядом смотря куда-то перед собой. Затем – на обожженные руки. Но боли не чувствовал. Пока не чувствовал. В голове раз за разом мелькали события того дня, когда он зашёл в дом и не обнаружил немца. Он вдруг вспомнил одну очень и очень интересную деталь. Нож, лежащий на полу. Он был у него и сейчас, уже давно отмытый, лежал на столе. Появился вопрос: что именно в детской делало лезвие? Володя его взять не мог, если бы ему нужно было оружие, чтобы утащить и так слабую тушку, что уже звучит смехотворно, он бы взял что-то у себя дома. А вот тот обмудок, что сейчас лежит на диване и тискается с животным, вполне себе мог, получив такую возможность, взять нож и хранить его у себя. Только вот цель… не самоубийство, это точно. Иначе бы сразу вскрыл себе вены или проткнул сонную артерию. Что-то острое ему нужно было для того, чтобы… Совет вдруг ощущил, как кожу начало жечь. Но это ничего, это скоро пройдёт. В голове мелькала только одна мысль: «Он хотел меня убить». Красноармеец не был зол, совсем нет. Он прекрасно понимал чужое состояние, но что-то вязкое и противное все равно встало поперёк горла и мешало дышать. Разлив суп по двум мискам (считал, что Мася уже поела дома, раз пришла сюда) и отломив хлеба, а после и захватив пару ложек, Красный двинулся обратно в детскую. Нужно было покормить себя и, чисто показательно, ту образину. Иначе девушка от него точно не отстанет. Зайдя в комнату он заметил довольно странную картину, замерев в дверях и удивлённо приподнимая брови. Мария сидела и как ни в чем не бывало мягко орудовала руками и лентой, заплетая «Отто» короткую косу. Волосы у него были только чуть-чуть ниже плечь. Немец покосился на пришедшего и тут же отвел взгляд, чутка напрягшись. Однако Маша вела себя совершенно спокойно и торопливо доплела косу, понимая, что её новому знакомому нужно поесть. Она села на другой край кровати, не прекращая улыбаться, а потом наклонилась и подобрала на руки котенка. К слову, бегал тот довольно забавно, словно коротким и неуклюжими прыжками. Но на руках сидел совершенно спокойно, тут же включая режим «тарахтелки», как это часто называют. Подав одну тарелку супа фрицу, сам русский отсел на другую кровать, молчаливо приступая к трапезе. У него была парочка вопросов, которые он хотел задать арийцу, но для этого нужно было, чтобы они остались одни, однако гостья уходить пока что не очень и торопилась, смотря за тем, как едят мужчины. Она начинала чувствовать себя неловко, а потому и заговорила. – Отто, а как котенка назовёшь? – весело поинтересовалась она и животинка на её руках, видимо понимая, что речь заходит о ней, резко поутихла, хотя мурлыкать совсем не перестала. Казалось, германец после этого вопроса выглядел достаточно озадаченно, он оторвался от еды, опуская ложку и посмотрел на котенка, слабо растянув уголки губ в улыбку. – Жан. – Не заставил себя долго ждать ответ, который прозвучал как-то совсем тихо. Возможно, даже неестественно, если не вспоминать про сорванное горло. Мари заинтересованно хлопнула длинными ресницами и села по-удобнее, положив одну ногу рядом с собой на простыню, после чего согнула конечность в колене. – Жан? Хорошее имя, а ты знаешь, что оно означает? – она интересовалась искреннее, казалось, ей была очень важна такая, на первый взгляд, незначительная деталь. – Жизнь. – спокойно ответил бывший нацист, вновь отправляя в рот немного супа. Он с самого начала знал, как назовёт котенка. Как только понял, что тот станет его. Союз замер на несколько мгновений. Последние пару минут он неосознанно старался быть потише, слушая чужой диалог, но сейчас затих вовсе, обдумывая происходящее. Третий назвал животное таким именем просто так или это было что-то вроде крика души? Он вполне мог так поступить, если вспомнить, что раньше никогда не старался просить о помощи в открытую. Но тогда непонятно, на что надеялся. Совет сжал в руке ложку, чувствуя, что ком в горле становится все больше. Нет, так больше продолжаться не будет. Он не сможет заставить себя сделать искалеченному телу ещё хуже. Рейх. Пожалуй, он уже ни на что не способен. Никем не является, его личность ломали не один год и вот сейчас, если судить по тому, как он мило общается с русской девушкой и мягко смотрит на какого-то зверя, доломали окончательно. Он просто стал совершенно другим. Он больше не Третий Рейх, а Отто. Отто. Нужно было бы для полноценной легенды придумать ему фамилию. Шефер? Да, пусть будет так. Это было первым, что пришло на ум. Голоса продолжили раздаваться и Красный, мотнув головой, вдруг понял, что упустил кусочек диалога. Оставалось надеяться, что ничего важного в нем не было. А Мари вдруг засобиралась и, кинув что-то на прощание, удалилась. Союз хотел её проводить, но та отказалась и обняв товарища напоследок, вышла из дома. «Леша» же направился обратно в детскую, занимая прошлое место и вновь взяв в руки почти пустую тарелку, попутно замечая, что фриц свою отставил в сторону, почти не притронувшись к еде. Славянин состроил недовольное лицо, – Тебе нужно ещё, ты почти ничего не съел. – Проговорил он, переводя взгляд с супа на чужое лицо. Нетерпелось начать задавать свои вопросы, но сперва нужно будет разобраться с пищей. Немец потупил взгляд, отсаживаясь от края кровати и прижимаясь к стене. – Я не привык так часто есть. – Как-то неспокойно ответил он. Но голоден и правда не был, не соврал. – Привыкай, Маша будет стараться следить, чтобы я тебя не забывал кормить. – довольно быстро парировал Союз, решив, что позже запихает в чужую глотку ещё пару ложек, а пока что можно приступить к импровизированному допросу. – В тот день. Ты можешь пересказать, что произошло? И что насчёт Володи, ты так и не объяснил. Германец поднял голову, уставившись куда-то перед собой. Видимо пытался воссоздать в голове происходящее того времени. Но делал это не долго, так как помнил все почти идеально. Разве что захотел немного сгладить сюжет, чтобы Совет не узнал кое-каких деталей. – Не знаю, я просто лежал, как всегда, – осторожно начал он, отводя взгляд в сторону, – Всеволод меня и забрал. Он, кстати говоря, почти идеально владеет немецким. – А что за нож я нашел? – и глазом не моргнув, поинтересовался русский. – А. Нож..? Не знаю, он просто зашел с ним и полоснул меня, я… – Третий хотел сказать что-то ещё, но его перебили. – Как именно? Куда он целился? – Продолжал «Леша». Он уже сам понял, что его собеседник врет, причём очень неумело, но хотел, чтобы он сам в этом сознался. – На мне мало ранений? – его голос хоть и был тихим, но даже так стало понятно, что он потихоньку начинает истерить. – В основном что-то серьёзное. Я не видел на тебе ножевых, когда осматривал. – Зажило. – Коротко ответил он, но Красный, кажется, даже не думал отступать. Оба уже поняли, что врать дальше бессмысленно, но немец все равно продолжал, опираясь на «авось». – Рейх, тут была кровь. Даже запекшаяся, я понимал, что её было не две капли. Я жду объяснений и прекрати отпираться. Ты спрятал у себя мой нож. Зачем ты это сделал? Хотел меня убить? – с каждым словом голос все больше походил на рык, красноармеец встал с места и приблизился к арийцу, остановившись от него в одном шаге. Тот сразу закрылся руками, через боль подтянув к себе ноги. – А что мне было делать? – прошептал он, дернувшись в сторону, когда русский сел на край кровати, – Я боялся, что ты снова вернешься нетрезвым. Союз закрыл глаза и тяжело вздохнул. Он и сам понимал, что «Отто» имел полное право прятать у себя нож, по крайней мере, для того, чтобы избежать такого насилия. – Пырнул бы? – Закрыв лицо руками, сухо спросил Совет. В ответ – почти что судорожные кивки головой и тихое «да», – А убил? Фриц замолчал. Не знал, что ответить. Нет, не убил бы, потому что в таком случае умер бы сам. Но и убить очень хотелось, чтобы отомстить за все, что произошло. – Ладно уж, – Наконец выдыхает русский и смотрит в чужие глаза. Раньше ярко-голубые, сейчас – выцвевшие, серые. Лишь с еле-заметным голубоватым отливом. Но все равно красиво, – Либо ты ешь сам, либо я насильно запихаю тебе в глотку пару ложек супа. Что выбираешь? Немец качает головой, явно желая что-то сказать. Но молчит. Пол минуты, минуту, две. Выдыхает и берет тарелку, ложку держать неудобно, но всяко лучше, чем если бы его снова кормили, слово малое дите. В голове всплывает упоминание, что это не забота. А затем и страх того, что когда раны подзатянутся, издевательства вернутся. Глупо надеяться, что что-то изменится. Но славянин, будто бы читая мысли, как-то грустно улыбается. – Все будет хорошо. И фраза звучит слишком лживо. На столько, что хочется послать того, кто её произнес куда подальше. Однако Совет говорил её искренне. Он уже знал, что будет делать дальше. И понимал, что так будет лучше для всех. «Отто» перестанет что-то тревожить. Его перестанут избивать, перестанут морить голодом. Всё действительно будет хорошо. Остаётся только немного подождать. Немец набирает в ложку немного бульона и отправляет в рот. Остыло, но все равно довольно вкусно. Союз тяжело поднялся с места, с хрустом прогибаясь в спине. Делает шаг, второй, от третьего его отвлекает жалобное мяуканье где-то совсем близко. Взгляд падает на пол и уставляется на котенка, сидевшего прямо на полу, посреди комнаты. Животинка была поднята и поставлена на диван, на коем неуклюже завалилась на бок, но затем, привлеченная запахом, вскочила на лапки и деловито подошла к Рейху, начав пролезать к тарелке. Тот прыснул со смеху и взял себе на заметку оставить немного супа для Жана.