Можешь посмотреть на меня?

– Через несколько дней посмотрю, что у тебя с глазами. Может что-то ещё можно будет сделать. Ты как это чувствуешь? Просто темнота? Говорят, что слепые «видят» не темноту, там что-то другое.., – Переводя тему вдруг заговорил Союз, он приподнялся и осел на край кровати, складывая вместе ладони и хмурясь. Хотелось обернуться на немца, но вовремя пришло понимание, что тот это просто почувствует и тогда в неловкую ситуацию попадут оба. Это не то чтобы волновало, просто почему-то было очень странное ощущение, казалось странным и непривычным так долго разговаривать с этим воплощением. Фриц был прав, раньше их «диалоги» целиком и полностью состояли из взаимных оскорблений, но это было сначала. Затем из пустых вопросов, по типу «зачем все это», а после и вовсе почти полностью сошло на нет. Советам иногда могло приспичить пообщаться со своим пленным. Тогда он зачастую спускался в подвал в приподнятом настроении, но одного лишь устало-озлобленного взгляда хватало, чтобы глухо зарычать, меняя цель своего прибывания в небольшой тёмной комнатке. В прочем, Третьего избиения не особо волновали. Напротив, он успевал радоваться тому, что зачастую ничего серьёзного не происходило. Нет, переломы были, были и тяжёлые болезни, которые он сам не знал, как перенёс. Кажется, одна из таких выпала на второй год, но трудно было подобное утверждать, Рейх почти не помнил того времени. Знал лишь, что несколько дней бился в припадках и его пришлось по тихому забрать наверх, пытаясь вылечить. Красный и вылечил. О чем потом, вероятно, жалел. Но Союз не пытался навредить так, чтобы излечить было невозможно. Никогда не дробил кости. Он делал больно по-другому, но как бы зол ни был, всегда придерживался своего личного правила. «Можно избить. Можно морить голодом. Но душу трогать нельзя.», – это было отнюдь не про то, что под запретом является напоминать германцу о его прошлом. Суть негласного закона была такова, что нельзя лишать оставшейся чести. Намного проще сломить человека, уничтожив его честь. Оно действительно так было, есть и будет. И Союз мог делать это словами, но никогда бы не тронул тело, эта тема считалась запретной. Из мыслей вывел чужой, кажется полный мутной надежды голос, – Просто будто глаза закрыл. Но больно, даже если бы бинтов не было, кажется, все равно не смог бы их открыть. – Хорошо, – он прикрыл лицо руками, перед этим мельком глянув в окно. Ещё только день, нужно умудриться занять чем-то и себя, и детей, и раз так вышло, то «Отто». И если с первыми пунктами все понятно, можно вручить книги или сходить на прогулку, то не было ни малейшего понятия, что делать с временно ослепшим. Можно было бы особо не беспокоиться и просто оставить его наедине со своими мыслями и тараканами, но в голову тут же пришло понимание, что ни Саша, ни Беларусь не захотят мириться с тем, что их «гостю» до ночи придётся просто сидеть и ничего не делать. Осталось надеяться, что дети сами найдут подходящее развлечение для немца и не придётся ради него напрягаться. Союз встал на пол и развернулся к германцу, сложив руки на груди, – Вставай и пошли вниз, пока ребятки не подумали, что я тебя удушил. Немец с готовностью дернулся туда, где по его мнению должен был быть конец кровати и с силой ударился об стенку, тут же завалившись обратно на одеяло. Через пару секунд комнату взорвал едва ли не истерический смех Совета. Успокоиться удалось только через пару минут, да и то только из-за того, что живот начал откровенно болеть, сообщая хозяину о том, что подобное лучше не повторять. Что ж, зато можно было с уверенностью заявить, что настроение ненадолго поднято. Красный утер выступившие слезы и заинтересованно глянул на продолжавшего лежать навзничь нациста. Пришлось все же подойти к нему и чуть потормошить за плечо, а потом и потянуть на себя, продолжая слабо улыбаться. – Сними этот чёртов бинт, – Глухо прошипел фриц, осаживаясь на месте и прикладывая руки к ушибленному лбу. После услышанного хорошее настроение как ветром сдуло, но Союз все же подошёл к немцу и помог ему встать на пол, – Ты будешь его носить, пока я не скажу. Не забывай, что внизу мои дети и я совсем не хочу, чтобы они знали, кто с нами живёт. Тот тут же одернул руку, поджимая губы и незаметно хмурясь, – Так запри в подвале, ты это умеешь, – германец отстранился в сторону на столько, на сколько это позволяла стена, а затем начал делать осторожные шаги вперёд, пытаясь самостоятельно найти выход из комнаты. Долго он все же не выдержал, остановился и заоглядывался по сторонам, будто бы думая, что сможет уловить чужое присутствие. Советы наблюдал за этим с откровенной тоской. Хотелось приблизиться к нему и так треснуть, чтобы искры из глаз посыпались. Немец ему не доверяет. Более того, он начал бояться самых обычных прикосновений, а теперь, когда потерял зрение и вовсе моментами не в состоянии, чтобы попросить о помощи. Но это не плохо, совсем нет. По крайней мере так успокаивал себя русский, все же подходя к «Отто» и осторожно обхватывая его плечо, направляясь к выходу. Затем вновь пришлось поддерживать, если Рейх вдруг спотыкался на лестнице. В такие моменты у обоих на мгновение перехватывало дыхание. На удивление, дети ждали внизу. Беларусь напряженно опиралась спиной о стенку, а Саша примостился на перилах. Они обернулись, как только шаги раздались совсем близко. Девушка мельком оглядела «гостя» и выдохнула только тогда, когда поняла, что новых ранений на нем нет. К тому же, сверху совсем недавно разносился отцовский смех, значит все прошло хорошо. – Попробуйте придумать, чем его занять, потом гулять пойдём, – Союз оттолкнул от себя Третьего. Благо, ступени уже кончились и он смог устоять на ногах. – А ему с нами нельзя? – тихо поинтересовалась белоруска, но тут же словила на себе хмурый взгляд и твёрдое, не терпящее возражений «нет». Это говорило о том, что папа не позволит впихивать в их семейные прогулки кого-то постороннего. – Ничего не нужно. Просто посижу где-нибудь, не в первый раз, – он вмешался, пока в разговор не вступил Сашка. Он бы точно нашёл, чем занять германца, которому в свою очередь просто хотелось после всего произошедшего побыть в тишине. – Славно, – не теряя времени хлопнул в ладоши Красный, глянув на сына, – Отведи его на диван и дуй к нам, около входной двери подождём. Наследник уже было готовился возразить, несогласный с тем, что сидеть как минимум пару часов на одном месте – это весело, но его бы уже не слушали. Союз вместе с Беларусь направились вперед по коридору. Саша вздохнул и теперь не долго думая взял немца за руку, потащив за собой в одну из комнат, что находилась совсем неподалёку. Там он усадил его на диван и вдруг отошел к полкам. Пришлось встать на носочки, чтобы дотянуться до небольшой головоломки. Это было две изогнутые странными узорами металлические палочки. Целью играющего было то, чтобы детали разъеденились, хотя паренек уже сильно сомневался в том, что это возможно, но все же положил вещицу прямо «Отто» в руки, – Тут смотреть не нужно, просто подобрать нужные движения. Я вот не смог, – он понурил голову, но тут же встрепетнулся, так как со стороны коридора донесся отцовский крик. Мальчик рванул к выходу из комнаты, но все же остановился на порожке, – Удачи! Немец же спокойно ощупал руками предмет и почти сразу вспомнил, что раньше любил подобное. Он находил интересным искать все новые, и новые способы решить головоломку. Если не изменяет память, все получалось довольно хорошо и быстро. Вот и сейчас зрение действительно не нужно было, только крутить головоломку из стороны в сторону. Кажется, буквально через пару минут он стал на шаг ближе к победе, но уже не думал об этом. Голова забилась другими, более важными для него вещами под названием воспоминания. От них не отвлек даже звук хлопнущей входной двери. Третий пытался понять, как докатился до такого состояния. Он, никто иной, как диктатор.. бывший, но диктатор. Сперва все шло хорошо, даже более чем. В его победе было уверено столько воплощений. Кажется, даже американец ставил на то, что СССР долго не продержится. А потом все почему-то пошло не по по плану. Проваленные планы, Италия, другие страны Оси, выходящие из неё же. Затем, в один прекрасный момент, все. Он оказался взаперти, совершенно не веря в происходящее. И страх пришёл не сразу, а через время. Сейчас же его почти не было. Рейх научился чувствовать, когда у Союза плохое настроение. Научился справляться с этим, а когда ещё имел возможность видеть, то пусть и бесполезно, но уворачивался от первых ударов. Это забавляло обоих на какое-то время. Но затем, как было сказано ранее, обоим же и надоело.