А ваш ребенок не мяукает?

      — Нет, завтра я занят. И послезавтра. Конечно, у меня есть расписание, и что с того, что я составил его сам? Наверное, я смогу освободиться только на выходных, но, хм… Думаю, я не смогу встретиться с тобой. Ладно, хорошо, давай я выкрою время на следующей неделе? Да, днëм. Смеëшься, ты думаешь, я не знаю, где магазин Бетти? И что, что мы там не были… Да, значит, я напишу тебе позднее, или пошлю кого-нибудь. Да, до встречи!       Харит отвыкал от темноты и привыкал ко свету. В Империи это означало многое.       Тьмой называли невежество, светом — просвещение, и знания леонинов для монийцев были самой что ни на есть тьмой, не только плохой и неправильной, но и страшной. Такую тьму забывать было нельзя, такой тьмой можно было испугать и врага, но её можно было правильно перенаправить в свет, подчинить правилам. На родине заклинания читались на другом языке, передавались из уст в уста и поэтому были невероятной ценностью; но Харит научился читать и говорить правильно, и страшная энергия из мрачных лесов Азрии стала вполне светлой магией. Люди говорят, что леонины быстро учатся, и Харит научился хорошей, единственной верной, имперской и почти полностью человеческой магии.       Детьми Тьмы называли еретиков, Светом же была единая истинная религия веры во всемогущих Бессмертных. Харит честно стал посещать Храм, слушать молитвы и учить их. Всë это было неправильным, странным, от хора голосов и душноты Храма становилось дурно, а когда ему удалось попасть на Суд, стало совсем плохо, и Харит ушëл, прежде чем беднягу-неверующего начали наказывать за его грехи. Когда он пришëл домой, он долго лежал на кровати, пока в голове перестала стучать мысль, что на его месте рано или поздно может оказаться и сам Харит; когда она ушла, Хариту снова стало плохо от того, что даже в такой ситуации ему стало жалко не другого человека, страдающего и, скорее всего, уже не живущего, но только себя; он не помнил точно, как именно, чем и насколько нарочно он ранил себя в тот момент, но это привело его в чувство. «Если я причиняю себе боль за неправильные мысли, то так ли это отличается от религии и искупления грехов?» — подумал он, глядя на свои пальцы, которые уже успели покрыться тёмной коркой, но кровь не думала останавливаться — «Надо будет прийти в Храм ещё раз и досидеть Суд. Может, это поможет мне лучше понять мой новый дом и самого себя». Но ни в ближайший месяц, ни в следующий прийти в Храм не получилось: каждый раз на время церемоний у Харита оказывалось слишком много важных дел, и каждый раз он тихо радовался этому. Но люди говорят, что леонины быстро учатся, и, возможно, научиться быть верным Свету — тоже дело времени.       Тьмой, в конце концов, называли просто темноту, и на самом деле привыкнуть к «просто» свету было не так уж и просто. Харит очень быстро возненавидел будильник, подаренный ему наставниками, но с каждым днём вести по большей части дневной образ жизни становилось всё легче, и Харит даже почти перестал занавешивать окна. Теперь, когда комната стала светлее и всем своим видом показывала, что она очень хотела выглядеть более цивилизованной, приходилось убираться гораздо чаще. Сначала такая трата времени только раздражала, в особенности потому, что найти нужный листочек или пробраться через баррикады книг не составляло особого труда. Но постепенно Харит привык, порядок в комнате стал приятней глазу, и даже шторы почти никогда не закрывали окно полностью. Люди говорят, что леонины быстро учатся, и Харит научился вставать рано, планировать свой день заранее и ложиться вместе с солнцем.       Харит привыкал к свету, принимал правила Империи. Некоторые из них. Он больше не сердился на Монию. Алукард рассказал ему, как лишился родителей в их битве с демонами, как вся Империя в один момент ополчилась против рода Бофортов. «Звучит знакомо», засмеялся тогда Харит. Алукард пытался убедить его, что они все — оружие, но важно только то, для кого они это делают. Для людей, для себя, даже для Света. Но он не понимал, нет, совсем не понимал. Алукард, будучи Рыцарем Света, был оружием императора, одним из коллекции его любимых игрушек; но он был оружием из-за ряда причин. Из-за Тигрила, из-за родителей, из-за неудачной схватки с демонами, из-за служения в Судьях; он был игрушкой с историей, и всё ещё он был человеком, пусть и деревянным, но на что-то годным и имеющий на что-то права. Харит же не был ни человеком, ни даже взрослым: он был леонином-подростком, маленьким эльфом из отсталой деревни и с большим потенциалом к управлению магией. Он был оружием по умолчанию. Но Империя ошибается, сильно ошибается. Харит не сердился и на Алукарда и Грейнджера, которые увидели в нём испуганного мальчика, которому нужна помощь, увидели чужеземца, который нуждается в крыше над головой и объяснениях — они не увидели в нём оружия, но ни человека, ни взрослого, которые имеют право на правду, они не увидели в нём тоже. Возможно, до недавнего времени, возможно, и до сих пор. Так или иначе, они все ошибались, но никто из них не был в этом виноват. Только впредь этого не должно повториться. Он не должен быть маленьким мальчиком и отсталым чужеземцем, он не должен быть подростком или эльфом. Ему нужно стать кем-то большим, чтобы ни у кого не возникало вопросов и сомнений. Этим, собственно, Харит и занимался. Он больше не собирался мириться с уготованной ему судьбой оружия, быть одним из тех, по чьим головам Империя пройдёт на пути к победе, к величию, к славе. Он сам проведёт её туда, покажет, что не он нуждается в помощи, но что остальным он нужен, станет лучшим из лучших. Если Гвиневра может стать репортёром, то почему он не может стать магистром магии? При мысли об этом Харит каждый раз смеялся, и он не знал, смеётся ли он с глупости собственного подросткового максимализма или от ужаса и нетерпения перед длинной дорогой, которая ему предстоит.       Он не останется оружием императора и Рыцарей, он не будет прятаться в их тени, поджидая свой час, чтобы сыграть эпизодическую роль. Он присоединится к ним, встанет на одном ряду с ними, со Светом, и им не удастся его затмить. Но для начала нужно научиться светить.       Люди говорят, что леонины быстро учатся, не так ли?