Effloresce

((ЭТА ГЛАВА СОДЕРЖИТ НАМЕКИ НА МЫСЛИ О СУИЦИДЕ. Они будут выделены жирным шрифтом)). Рей ужасно готовит. Девушка, которая думает, что кетчуп в макаронах с сыром – это деликатес, чей детектор дыма срабатывал бы чаще, чем он мог сосчитать, если бы она удосужилась вставить в него батарейки, - отчаянно нуждается в его помощи. Неважно, как сильно при этом протестует. Именно так они проводят ленивый субботний день: готовят бекон, рыбу и кесадильи с халапеньо. Рей уже успела брызнуть соком халапеньо себе в глаз и слегка обжечься о сковородку. Бен смутно задавался вопросом, как ей до сих пор удавалось выжить. - Рей… нет, не кромсай его. Она раздраженно фыркает, стоя над беконом и пытаясь порезать на кусочки. Вместо этого она слишком агрессивно рассекает его ножом, подражая шеф-поварам из телевизора, которые нарезали ингредиенты идеальными кубиками. Она резко машет ножом в его сторону. - Почему бы тебе самому не заняться этим, мистер Совершенство? Очевидно, мои усилия дерьма не стоят. Слегка посмеиваясь, Бен вытирает руки полотенцем и подходит к ней сзади. - Придется нам сделать из дерьма ромком, - бормочет он, вставая у нее за спиной и кладя вытянутые руки поверх ее ладоней. Медленно он заставляет ее нарезать бекон на аккуратные, ровные кусочки. - Медленные, ровные движения, - бормочет он, слабо хихикая. - Ты отвратителен, - отвечает Рей на его намеки, толкая локтем в живот, и продолжает резать бекон, как он показывал. - Но тебе это нравится, - улыбается он, ухмыляясь, и возвращается к плоской сковородке, чтобы перевернуть разложенные кесадильи. Рей, бормоча себе под нос, заканчивает с беконом, собирая его в хорошую кучку на разделочной доске, которую никогда не использовала иначе как устойчивую поверхность для горшков с растениями. - Слишком много усилий ради двух жалких кесадилий. Бен посмеивается, качая головой. - Чем больше будешь практиковаться, тем быстрее все сделаешь. Кроме того, учитывая твои вкусы в замороженной еде и фаст-фуде, готов поспорить, что эти «жалкие кесадильи» легко станут лучшим из того, что ты когда-либо пробовала. Рей посылает его, наконец-то заканчивая с беконом. - Не то чтобы у меня была мама, которая готовила мне домашнюю еду и целовала в лоб, укладывая по вечерам спать, - ворчит она, и, хотя это была наполовину шутка, он замирает. Он не вспомнил о ее прошлом... Черт, он такой мудак. - Блин, Рей. Мне очень жаль, я совсем забыл... Она качает головой, подносит бекон и прижимает палец к его губам. - Все хорошо. Я не переживаю. Да, было хреново, но думаю, в итоге со мной все в порядке. Я искренне рада, что не было хуже. Он берет палец, касающийся его губ, поворачивает голову и оставляет легкий поцелуй на ее открытой ладони. - Ты более чем в порядке, Рей. Ты просто чертовски потрясающая. Она слегка краснеет, пытаясь отнять руку, но безуспешно. - Я серьезно, - подчеркивает он, притягивая ее чуть ближе. – Ты можешь заставить расти даже самые капризные цветы, и ты способна творить чудеса с машинами, и, хотя еще не умеешь готовить, можешь нарезать немного этого гнусного бекона. Она хихикает, хотя его слова тронули ее сильнее, чем хотелось бы. - Ну так научи меня готовить. Он улыбается, и они начинают заполнять кесадильи – Бен руководит ее движениями до самого последнего момента. Можно привыкнуть к этому, решает она, как раз перед тем как снова обжигается о сковородку. - БЛЯ! ________ Они всплывают позже – эти неприятные истории из прошлого, - после того, как их желудки наполняются, а языки горят от кесадилий. (Хотя Рей бы ему не призналась, это, вероятно, было лучшее, что она когда-либо пробовала.) - Ты расскажешь мне побольше о своем детстве? – спрашивает она, теперь чувствуя любопытство; в голове мелькают образы заботливой Леи и Хана – строгого, но любящего. Она лежит на диване, свернувшись в клубок и прислонившись к нему, притворяясь, что смотрит что бы там не шло на Netflix, а большой палец Бена на ее пояснице слабо дергается. - Что ты хочешь узнать? Задумавшись на мгновение, она поднимает на него взгляд. - Каково это, когда Лея твоя мама? Я думаю, здорово. Он вздрагивает. Заметно. Рей удивлена. - Ты не обязан… - Она не была хорошей матерью, - перебивает он, нахмурив брови над потемневшими глазами. Не в гневе, а из-за чего-то более глубокого, более мрачного. Сожаления, возможно. В любом случае, это говорит о многом. - Она была политиком, а я – сыном политика, который не был милым или ярким и плохо смотрелся в кадре. Поэтому она оставляла меня дома – с шести лет. Хан должен был быть рядом, но все время был занят, проворачивая дела в нелегальных автомастерских. Он покачал головой, и Рей почти наяву увидела маленького Бена Соло, который сидел дома один, скучая по матери и отцу. - Они постоянно ссорились из-за этого, - продолжает он, - из-за того, что она должна была соблюдать законы, а он нарушал их, угоняя и разбирая машины на запчасти, затем перепродавая их. Это всегда происходило за закрытыми дверями, но я все слышал. Они никогда не вели себя тихо... так что я никогда не мог спать. Это настоящий поток слов, слов, которые копились так долго, что теперь вырывались наружу, как шипящие брызги из бутылки содовой, которую встряхнули слишком сильно. Он издает сухой невеселый смешок. - Моей колыбельной в детстве были звуки разбитого стекла и хлопающих дверей. Она садится скрестив ноги у него на коленях, глядя в лицо. В его чертах она видит полный спектр переполняющих его эмоций. Он не в силах с ними справиться, и каждая на его выразительном лице ясна как Божий день. Медленно, нерешительно Рей задает вопрос, не дававший ей покоя. - Но ведь сейчас они кажутся такими счастливыми? Пятьдесят лет брака, и они решили повторить свои клятвы... Он угрюмо смотрит в телевизор, не различая мелькающие на экране картинки. - Думаю, мне пришлось уйти, чтобы они сблизились. Рей крепко сжимает его бицепс, нахмурив брови. - Бен Соло, ты отлично знаешь, что это неправда. Твоя мама так скучает, что оставила для тебя в душе шампунь и кондиционер. Его взгляд тут же перескакивает на нее, оценивая правдивость этого заявления. Лицо все равно ожесточается, даже когда он видит искренность, с которой блестят ее серьезные глаза. - Может и так, но отец ненавидит меня, и, как только я помирюсь с ними, они обязательно сразу начнут ссориться. Теперь Рей с поразительной ясностью понимает, что Бен верил, что он стал причиной ссор родителей. Даже учитывая нелегальные дела или политические амбиции, в их проблемах Бен сделал себя козлом отпущения. Что также означало, что он держался от них подальше, чтобы помочь – или он думал, что помогает, в каком-то извращенном смысле. Самоотверженный до последнего. - В любом случае, я сам себя воспитал, - он слегка пожимает плечами, избегая ее озабоченного взгляда. – Вероятно, поэтому я в таком дерьме. Наморщив лоб – в этом разговоре было столько всего неправильного, - Рей берет его большие руки в свои. Нерешительно играет с пальцами. - Что ты имеешь в виду под «таким дерьмом», Бен? Он все еще не смотрит на нее, и она замечает, как изгибаются его руки в ее собственных, пытаясь сжаться в кулаки. - Я имею в виду «неспособного любить других людей, ужасно боящегося одиночества» Бена Соло. Кайло Рен был убежищем от всего этого – на время. Теперь похоже, что я всегда буду куском дерьма в человеческом обличии вне зависимости от того, кем являюсь. Рей медленно выдыхает, пытаясь придумать, что сказать. Некоторое время они сидят в тишине, пока она подыскивает слова. Наконец… - Когда мне было десять, я сказала себе, что никогда не полюблю другого человека. Я видела, что это делало с детьми, которых забирали из приемных семей, с братьями и сестрами, разлученными системой. Но потом я встретила Финна и По... и вроде как нарушила это обещание. И с тех пор ни разу об этом не пожалела. Она успокаивающе гладит его руку. - Думаю, я пытаюсь сказать, что тоже раньше это чувствовала. Страх открыться людям – почувствовать к ним хоть какую-то любовь. Мне правда очень трудно открыться – у меня есть комплекс заброшенности, глубокий и серьезный. Но мне кажется, я начинаю преодолевать этот страх, медленно, но верно. Он слышит эти невысказанные слова. Слышит и чувствует всплеск паники. Благодаря тебе. Он ничего не отвечает, просто сидит неподвижно, и от этого становится не по себе. Рей не настаивает, ничего от него не требует. Она даст ему время. (Но не будет ждать вечно). Сейчас она касается пальцами его губ, растягивая в улыбке. - Прости, что подняла эту тему. Мне не нравится, когда ты хмуришься. Его губы слегка дергаются, и он наконец встречается с ней взглядом. Его глаза прекрасного карего цвета – как свежая земля, из которой появляются зеленые ростки. Они говорят о жизни, тепле и доме. Она слабо припоминает, как однажды подумала, что такие добрые глаза не могут принадлежать такому человеку, как он. Хотела бы она знать тогда, что знала сейчас. - Как бедро? Он опускает взгляд к ее ноге, слегка приподнятой на подушке. Она надела свои самые короткие шорты, в которых видна верхняя часть бедра со свежей повязкой. - Сукровица еще есть, - бормочет она, делая усталое лицо, и слегка дергает край бинта. Бен хихикает, успокаивающе проводя большим пальцем по краю повязки и останавливая трепавшую ее руку. - Это нормально. Скоро появится пленка, и все пройдет. Она согласно мычит, отворачиваясь и прислоняясь спиной к его груди. Она такая маленькая по сравнению с ним, что прекрасно помещается под подбородком, и мускулистые руки заключают ее в успокаивающие объятия. Как личное защитное одеяло. - Почему гипсофила? – через некоторое время спрашивает Бен у задремавшей между просмотрами телевизора Рей. Рей бормочет сонное «хм-м?», и Бен повторяет свой вопрос. - Ой, - она прочищает горло, слегка приподнявшись, хотя он не выпускает ее из объятий. Он притягивает ее ближе, целуя кожу под ухом, не страстно, а успокаивающе. Физическое утешение позволяет ей сказать ему то, что она никогда не говорила никому другому. А еще, возможно, и тот факт, что она не видит его лица. - М-м, когда мне было 16, я оказалась в очень плохой ситуации, связанной с удочерением. Я не хочу об этом говорить, но то было худшее время в моей жизни. Я была подавлена и все время тревожилась, а в жизни не было никакого реального смысла. Руки Бена чуть сильнее сжимаются вокруг ее талии. - Однажды все стало особенно плохо, и я собралась сделать нечто ужасное. Но потом увидела в витрине магазина гипсофилу. У нее дрожит дыхание, но не руки. - Это была просто одна веточка, свежая и в каплях воды. Но то, как на ней играл свет, было… это была одна из самых прекрасных вещей, которые я видела на тот момент в своей жизни. Она напоминает себе вдыхать и выдыхать. Медленно. 1... 2... 3... - И я поняла, что если в мире может существовать нечто настолько прекрасное, даже на самый короткий миг, то есть что-то, на что можно надеяться. Однажды моя жизнь тоже станет прекрасной, и все, что я чувствовала в тот момент, окажется лишь мрачным воспоминанием. Бен позади нее молчит, и она понимает, что на мгновение он перестал дышать. Неожиданно у него вырывается вздох, и автомеханик в Рей слышит нечто удивительно похожее на звук сдувающейся шины. - Я… я правда не знаю, что сказать, Рей. Рей качает головой. - Все нормально. Я знаю, что это тяжело. Но у меня никак не получалось выбросить из головы ту гипсофилу, так что, похоже, ей всегда было предназначено стать частью меня. И теперь она стала. Она сжимает его руку. - Благодаря тебе. Бен сжимает ее пальцы в ответ и, чтобы утешить, притягивает к себе и трется носом о макушку. - Спасибо, что рассказала мне. Я... Ты не представляешь, как мне жаль, что тебе пришлось пройти через это. Но ты такая сильная, и я верю, что ты самое прекрасное, что есть в моей жизни. Из-за его слов Рей разрывается между смехом и плачем. В итоге у нее получается влажный смешок. - Какой ты болтун, Бен Соло. В конце концов, ты все-таки похож на отца. - Нет, не похож, - тут же ворчит он, и Рей улыбается – забавно, но звучит очень похоже на Хана. - Тебе нужно поговорить с ним. Вы оба скучаете друг по другу, вы «упрямые задницы», как сказала бы Лея. Бен снова напрягается, и Рей раздраженно фыркает. - Однажды это случится. Может, как раз перед свадьбой, чтобы ты мог проводить Лею к алтарю, не убивая его взглядом. Бен бормочет что-то, что Рей не может разобрать и щиплет его руку. - Что? - Боже, ничего. - Я Рей, а не Боже. Он вздрагивает. - Вот это было действительно жестко. Рей вздыхает и гладит его по руке. - Ты привыкнешь. При мысли о том, чтобы привыкнуть – быть вместе достаточно долго, чтобы что-то стало в порядке вещей, стало нормой, – Бен снова слегка отодвигается, но Рей это не комментирует. - Кстати о разговорах с людьми – тебе правда еще нужно поговорить с Финном. Рей не видит его лица, но знает, что его карие глаза закатились. - Вы не можете просто ненавидеть друг друга. Я вам не позволю. - Не думаю, что это тебе... Еще один щипок. - Иисусе, Рей! - Нет, просто Рей, а не Иисусе. И ты должен поговорить с ним, Бен. Ради меня. Из-за ее спины снова доносится бормотание, и пальцы еще раз щиплют его, когда… - Хорошо, хорошо, я поговорю с ним. Черт. Рей поворачивает голову, чтобы с радостью поцеловать его под подбородком. - Спасибо, Бен. Он агрессивно потирает руку, и Рей сухо посмеивается. - Ты можешь выдержать татуировки, но не щипки? Раздается низкий рык, а затем он начинает щекотать ей бока, осыпая поцелуями лицо и голову, все, до чего может достать. - Блин-нет-стой! Он не останавливается, и Рей опускается до самого низкого состояния, в котором может оказаться человеческое существо – вовсю икает, задыхается и плачет. Но в животе она чувствует тепло, не имеющее ничего общего с болью от смеха или всем, что связано с ее друзьями. _____________ Три недели спустя, в 4 часа утра, Рей замечает это в первый раз. Бен решил остаться у нее и отвезти их обоих на работу на следующий день. У них появился определенный распорядок (но, если бы Рей произнесла слово «распорядок», Бен, несомненно, стал бы суровым и неловким). Проснуться, пойти на работу, вместе пообедать, (потискаться где-нибудь, как подростки) еще поработать, потом прийти домой и вместе приготовить ужин, лечь спать. Cмыть и повторить. Но не это на мгновение пробуждает в ней чувство неуверенности. Дело в том, что, когда она возвращается из туалета и собирается забраться в кровать, Бен лежит свернувшись в клубок на своей половине. Он свернулся рядом с пустым местом – обнимая пространство, где обычно была она. Естественно изогнувшись там, где ее тело упирается в его каждую ночь. Это обычная сцена, смысла которой большинство людей бы даже не поняли. Но Рей понимает. Он начал спать так, будто их двое, даже будучи один. Его рука протянулась через кровать, будто подсознательно он знает, что ее рядом нет. У Рей перехватывает дыхание, и она чувствует, как в груди разрастается ноющая боль. Она даже не уверена в том, что чувствует – у этого нет названия; сладкая меланхолия с оттенком удушающей тревоги за то, во что превращаются их отношения... Верь она в подобные вещи, Рей сходила бы к экстрасенсу и спросила о своем будущем – их будущем. Но она была циничным скептиком и меняться не собиралась. Что она точно знает, так это то, что больше не уснет. Поэтому берет с прикроватной тумбочки ключи Бена. Быстро царапает записку: «Поехала прогуляться. Скоро вернусь!» Затем она выходит за порог и вдыхает запах холодного воздуха и звездного света. Она не знает, как долго едет, наслаждаясь тихой темнотой и размышляя. Позже придя в себя, она лишь смутно удивляется, что оказалась перед свадебным салоном Леи. Там горит весь свет, и это единственный открытый магазин на отрезке дороги, который может похвастаться разными дорогими бутиками и салонами. Она обнаруживает, что стучит в глянцевую белую дверь с номером 327, украшенную позолотой, и довольно быстро Лея проводит ее внутрь. Не задавая никаких вопросов. Рей сразу вооружают чашкой чая, а затем ей поручают запечатывать конверты рядом с Леей на мягком белом диване. Все внутри безупречно, как всегда, под хрустальными люстрами сверкают серебро, розовые и белые цвета. В то же время это успокаивает. - Я предполагаю, что речь пойдет о моем сыне, а не о доставке цветов сачи, которая запланирована на сегодня, - спустя некоторое время начинает Лея, кладя новую стопку незапечатанных конвертов перед Рей. Рей вздыхает, принимаясь за работу. Она уверена, что Лея знает, что они встречаются, хотя прямо никто из них ей об этом не говорил. На самом деле она подозревает, что должна была поблагодарить Лею… - У меня так много проблем с привязанностью, и я только начинаю их преодолевать. Но сомневаюсь, что он находится на том же уровне, и боюсь его напугать. Я даже, черт возьми, не знаю, какие эмоции сама сейчас испытываю. Лея кивает и с серьезным лицом прячет очередное приглашение в позолоченный конверт. - Эмоции сложная штука. Они капризнее ветра, а по устойчивости, почти как карточный домик. Но чувства... это совершенно другое. Рей недоуменно потрясла головой. - Разве это не одно и то же? Лея качает головой. - Я тоже так думала, но нет. Симпатия – эмоция, но когда она превращается в чувство, то становится любовью. Разница есть. - Что ж, выражение чего бы то ни было у Бена под запретом. Я даже не могу сказать: «Ты привыкнешь», чтобы он не замкнулся в себе. Лея впервые за все время поднимает взгляд, чтобы посмотреть на Рей. - Он позволяет тебе называть его Беном? Что-то мелькает в ее взгляде – возможно, надежда, смешанная с острой тоской. Рей медленно и молча кивает, забывая про конверты. Руки Леи находят ее. - Рей, мой сын всегда был кем-то вроде изгоя. Игры с другими детьми оборачивались катастрофой, а в средней школе, пожалуй, нам приходилось тяжелее всего… - она качает головой. – Я не была рядом, когда он в этом нуждался... Материнство должно было стоять на первом месте, но я была эгоистична, и наивна, и слишком многого ждала. Я разрушила его детство, хотя, подозреваю, ты уже это знаешь. Об этом я жалею больше всего. Рей тепло, успокаивающе сжимает ее руки. - Но он нашел друзей в том тату-салоне, и я этому очень рада. Он видит кого-то и в тебе, пусть и не может пока четко сказать об этом. Не сбрасывай его со счетов так скоро. Лея улыбается чуть озорной улыбкой. - Что, если я скажу, что у меня в вашем отношении были скрытые мотивы? Я уверена, что ты догадывалась – ты умная девушка. Губы Рей дергаются несмотря ни на что. - В любом случае, я думаю, его не помешает хорошенько напугать. Это может расшевелить его, показать, кем он станет, если продолжит идти по тому же самому пути, никого не подпуская к себе и держась за ненависть. Рей не нравится двусмысленность в этих словах, риск, что все может пойти не так. Ее сердце сбивается с ритма, ладони потеют. Но Лея тут, рядом, сильная, и теплая, и ведет себя, как настоящая мама, и у нее начинают болеть глаза и горло. - Я правда верю, что в конце концов все получится, Рей. Я надеюсь. Рей медленно кивает, глядя на них переплетенные руки – одна взрослая и гладкая, другая молодая и мозолистая. - Хорошо. Рей глубоко вздыхает. - Я скажу ему. Лея точно знает, что она имеет в виду.