Сборник хэдканонов и драбблов для ублажения души

Мёртвых не обнимают. По мёртвым плачут, и это совершенно бесполезно. Им на могилы приносят кроваво-красные цветки, над их инициалами читают литургию, но на этом всё и заканчивается. История Америки никогда не узнает, что произошло на самом деле, и это не омрачит репутацию символа нации. Здесь только они вдвоём, снежные вихры и горные вершины бесстрастных Альп. Америка готова справиться без сержанта Барнса, а Стив не смог бы. Говард и Пегги перехватят управление поездом. Чтобы принять решение, Стиву требуется не больше доли секунды. Если их конец будет прямо сейчас, то так тому и быть. Они ведь обещали. В пасть смерти — тоже вместе. Он падает вслед, и свист северного ветра оттеняет стук колёс товарного вагона. Неприятный хруст и постепенно разум увядает, но Роджерс из последних сил подползает к Баки, который уже закрывает глаза. — Я с тобой до конца, — хрипит Стив и переплетает свои пальцы с чужими. Мрак застилает сознание. Но почему-то оно не гаснет. Как будто опустили под воду, но не дают задохнуться. И тело не чувствуется, хотя кости наверняка все переломаны. Хотя они умерли, все так и должно быть. Держась за руки. Стив не жалеет, и готов расплатиться за грех самоубийства. Лающая речь. Седативные, наркотики, отправляющие на небеса. Нет, только не выжить. Малодушно, но нет. Не так, не хочется, потому что Баки мёртв, и он должен быть мёртв тоже. — Где Баки?! — кричит он, не обращая внимания на полыхающее пламенем тело, — Нет! Перед глазами снова плывет. Стив перестал верить в Бога. Даже теперь ему не повезло. Игла остро впивается в сгиб локтя, и каталки везут его в преисподнюю на Земле. Советские солдаты. Стив жив. Баки жив, большего не надо. Роджерс не готов сдаться на милость врагам. Он будет стоять до изнеможения, пусть его будут пытать, резать, убивать, но он не предаст свою Родину. Но резать начинают не его. Режут Баки. Наживую, без всяких обезболивающих, уродуют искалеченную плоть. Стив вырывается, но оковы слишком крепкие, и даже суперсолдатские руки не могут их разорвать. Он смотрит на это, слышит истошный крик и вой, и под затылком мерзко свербит. У Баки металлическая рука. Но резать его не перестают. Стиву делают вивисекцию, тоже наживую, и со вспоротым брюхом он не может кричать. Их истязают друг перед другом. Заставляют поворачиваться и смотреть. В какой-то момент они оба забывают о Боге. Наверное, когда их начинают бить током. Говорить. Снова бить. Сначала по очереди, потом одновременно. Пытки. Смотреть на боль того, кого любишь. Охранники насмехаются. Как же, любовнички же и в горе и радости. — Вы ведь не сломаетесь, солдатики? Будете хорошими мальчиками только для Гидры? Белые халаты, боль, камера, комнаты. Раздельные, где они не могут видеть друг друга, зато могут слышать шум собственной крови в голове. Подопытные крысы. Элитный расходный материал. Голова пуста. Код, слова, пустые слова, действия, агония, ярость. Ничего не значащие звуки. — Доброе утро, Капитан, Солдат, — обманчиво-ласково протягивает голос. — Я готов отвечать, — раздаются два голоса в ответ. Вместе до конца. И после него.